Одиннадцатая глава 003
В то время как процесс разрядки терял скорость, Никсон, спотыкаясь и оступаясь, с трудом брел в сторону Белого дома. Его пятнадцатипроцентное лидерство по сентябрьским опросам уменьшилось до менее одного процента на ноябрьских выборах. Никсон стал первым президентом в то столетие, которому не удалось обеспечить своей партии большинства ни в одной палате Конгресса. На протяжении всей своей кампании он отказывался занять четкую позицию по вопросу войны, всегда отговариваясь тем, что у него есть некий таинственный «план», чтобы завершить ее, не теряя лицо. В личных же беседах он говорил своим помощникам, что он «пришел к выводу, что эту войну нельзя выиграть никаким способом, но разумеется, что мы не можем об этом заявить прилюдно». Он вообще предпочитал не обсуждать никакие конкретные темы. (Никсон жаловался приватно, что «публика по-прежнему ожидает от тебя, что ты будешь размахивать в воздухе папкой с бумагами и заявлять прямым текстом, за что ты и против чего ты. Такой подход особенно нравится женщинам. И в то же самое время они не имеют ни малейшего представления, о чем говорится в подобных заявлениях» (*10)). Как обычно, результаты выборов не выдали победителю безоговорочного мандата на проведение внешней политики. Несмотря на антивоенные протесты на территории университетов, кандидат от третьей партии, губернатор штата Алабама Джордж Уоллес, выступавший с программой за продолжение войны, получил больше поддержки своих взглядов от избирателей возраста до 30 лет, чем от всего населения в целом. (В период 1965-1973 войне больше всего противились представители старших, а не младших, возрастов; также против войны больше выступали чернокожие американцы, которые несли на себе непропорционально высокое бремя боевых действий и потерь, а не белые; женщины в массе своей были больше против войны, чем мужчины; против войны больше выступали представители нижнего класса, чем среднего класса (*11) ). Что касается победителя, то американцы четко знали, что он за «закон и порядок на улицах», но мало кто знал его планы на Вьетнам и разрядку.
Никсон, однако, понимал, что именно от него требовалось сделать, и он считал, что он знал, как именно этого можно было достичь. Его планы стали более ясными, когда, к удивлению всех, он назначил Генри Киссинджера своим советником по национальной безопасности. Оба политика верили в то, что 1970-е будут определены теми процессами, которые уже начали подкапываться под фундамент доминирования США в мировой политике: советским военным строительством; ростом экономической и политической мощи Западной Европы и Японии, которые угрожали американским рынкам и работали против политики Вашингтона в таких регионах как Вьетнам и Ближний Восток; и, очевидно, бездонной ямой Вьетнамской войны.
Первостатейной проблемой был СССР, а именно, то, как с ним «управляться», как любил говаривать Киссинджер. СССР становился глобальной сверхдержавой, до этого являясь всего лишь супердержавой региональной. Концепция сдерживания оставалась актуальной, являясь столь же важной в 70-е года, как и в далекие 40-е., но из-за новой советской мощи и относительного упадка американской, сдерживание теперь было необходимо выстроить немного по-новому, а не так, как это делал Ачесон или Джон Кеннеди в своей политике. Никсон и Киссинджер верили в то, что страну Советов можно было сдержать, но необязательно массированной гонкой вооружений или ростом внешнеполитических обязательств США (которых ни американское общество ни экономика вынести не смогла бы), а путем заключения сделки: СССР, скорее всего, отчаянно нуждался в экономической помощи, раз уж они пошли на сотрудничество по вопросу Вьетнама и согласились на ограничение вооружений.
В своей концепции нового сдерживания Никсон также планировал начать переговоры с Китаем. Целых двадцать лет Мао оставался главным азиатским злодеем для США, но с конца 50-х годов он также превратился в головную боль и для Советской России. Осознание того, что одной коммунистической страной можно сыграть против другой, позволило Никсону посчитать, что «эра конфронтации» завершена и что началась эра переговоров (*12). Как только отношения между СССР и США будут правильно отрегулированы, так сразу и другие проблемы - Вьетнам и союзники - можно будет успешно разрешить, заключили Никсон и Киссинджер.
Все эти планы требовали времени, порядка и поддержки внутри страны. Прибегнув к некоторым уловкам, законным и не очень, Никсон выиграл для себя время на ближайшие пять лет. Он также - временно - заручился порядком и поддержкой в своей стране. Больше всего на свете он и Киссинджер искали порядка и контроля, у себя в стране и за рубежом, и делали они это с примечательной одержимостью. Когда однажды Киссинджера спросили, предпочел ли бы он революцию с справедливыми целями или порядок в государстве с несправедливым режимом, то он ответил цитатой из Гете: «Если бы мне пришлось выбирать между справедливостью и беспорядками с одной стороны, и несправедливостью и порядком с другой, то я всегда бы выбрал последнее» (*13). Внутри страны его страсть к порядку привела к тому, что Никсон прибегнул к криминальным методам в своих попытках раздавить антивоенное движение. Киссинджер не мог понять, почему студенты колледжа отказывались сражаться в Вьетнаме: «Сознательный протест несет обществу разрушение. Императивы индивидуума всегда находятся в конфликте с организацией общества. Сознательный протест можно применять только в ситуации с наивысшими моральными вопросами, а вопрос Вьетнама просто-напросто не столь значителен» (*14). На тот момент в Вьетнаме более миллиона человек было убито или ранено.
Эта решительность навести порядок привела к тому, что Никсон и Киссинджер железной хваткой вцепились за руль политического управления. Возможно, президент мог бы полноценно управлять страной и одновременно с этим восстановить пошатнувшуюся веру населения в правительство путем создания политических коалиций, в рамках которых обсуждались бы политические стратегии и которые обеспечивали бы Никсона требуемой поддержкой. В 1969 году политический аналитик Ричард Скэммон считал, что такая благоприятная возможность имелась. По мере того, как голосующие национальные меньшинства и члены профсоюзов становились средним классом и переставали быть эксклюзивным выборным ресурсом демократической партии, «возникала вероятность того, что, следуя центристской линии - … умеренно консервативной - у [Никсона] получилось бы создать новую мощную центристскую партию (*15)». Так писал Скэммон. Другие наблюдатели прорицали появление «нового республиканского большинства». У Никсона также были хорошие шансы решить одну из величайших проблем внешней политики США: как использовать американские политические институты, чтобы заручиться поддержкой Конгресса и общества, вместо того, чтобы вновь прибегать к методам имперского президентства, которое мало того, что отвергало публичные дебаты, так еще и слишком часто сколачивало помост поддержки посредством банальной лжи.
Никсон никогда не пытался создать такие политические механизмы. Вместо этого он планировал все свои государственные инициативы, включая и международные отношения, относительно всего лишь одной своей цели: своего переизбрания в 1972 году. В середине 1970-х годов один из высокопоставленных помощников сказал, что Никсон «все привязывал к событию 1972 года». Он поступал так, искренне веря, что некие могучие силы намеревались уничтожить его. Никсон был крайне неуверен в себе. «Президент был самым одиноким человеком на моей памяти» - поделился своим мнением сенатор Барри Голдуоттер - «Этот человек все делал сам». Политические битвы оставили на Никсоне слишком много шрамов, и ныне он предпочитал искать лазейки и обходить демократический Конгресс. Никсон не верил даже ЦРУ: «Весь персонал там представлен выпускниками либеральной Лиги плюща», которые всегда выступали против него политически. Что касается Государственного департамента, то он считал, что «государственный секретарь не может считаться поистине важной фигурой, так как на самом деле президент определяет внешнюю политику» (*16)
(*10) Richard J. Whalen, Catch the Falling Flag (Boston), pp. 137, 154
(*11) William L. Lunch and Peter W. Sperlich, “American Public Opinion and the War in Vietnam,” Western Political Quarterly, XXXII (March 1979): 21-44; Richard M. Scammon and Ben J. Wattenberg, The Real Majority (New York, 1970), pp. 38-49, 92-93.
(*12) Stanley Hoffman, “The case of Dr. Kissinger,” The New York Review of Books, December 6, 1979, p. 24; and I.F.Stone, “The Flowering of Henry Kissinger,” The New York Review of Books, November 2, 1972, p. 26.
(*13) John G. Stoessinger, Henry Kissinger: The Anguish of Power (New York, 1976), pp. 12-14.
(*14) Цитата из Clayton Fritchey в New York Review of Books, September 25, 1969, p. 26.
(*15) William Whitworth, “Profiles,” The New Yorker, September 20, 1969, p. 52.
(*16) Washington Post, May 18, 1994, p. A6; Ibid., October 17, 1976, p. C4; Henry Kissinger, White House Years (Boston, 1979), p. 11; Whalen, Catch the Falling Flag; pp. 253-256.
Никсон, однако, понимал, что именно от него требовалось сделать, и он считал, что он знал, как именно этого можно было достичь. Его планы стали более ясными, когда, к удивлению всех, он назначил Генри Киссинджера своим советником по национальной безопасности. Оба политика верили в то, что 1970-е будут определены теми процессами, которые уже начали подкапываться под фундамент доминирования США в мировой политике: советским военным строительством; ростом экономической и политической мощи Западной Европы и Японии, которые угрожали американским рынкам и работали против политики Вашингтона в таких регионах как Вьетнам и Ближний Восток; и, очевидно, бездонной ямой Вьетнамской войны.
Первостатейной проблемой был СССР, а именно, то, как с ним «управляться», как любил говаривать Киссинджер. СССР становился глобальной сверхдержавой, до этого являясь всего лишь супердержавой региональной. Концепция сдерживания оставалась актуальной, являясь столь же важной в 70-е года, как и в далекие 40-е., но из-за новой советской мощи и относительного упадка американской, сдерживание теперь было необходимо выстроить немного по-новому, а не так, как это делал Ачесон или Джон Кеннеди в своей политике. Никсон и Киссинджер верили в то, что страну Советов можно было сдержать, но необязательно массированной гонкой вооружений или ростом внешнеполитических обязательств США (которых ни американское общество ни экономика вынести не смогла бы), а путем заключения сделки: СССР, скорее всего, отчаянно нуждался в экономической помощи, раз уж они пошли на сотрудничество по вопросу Вьетнама и согласились на ограничение вооружений.
В своей концепции нового сдерживания Никсон также планировал начать переговоры с Китаем. Целых двадцать лет Мао оставался главным азиатским злодеем для США, но с конца 50-х годов он также превратился в головную боль и для Советской России. Осознание того, что одной коммунистической страной можно сыграть против другой, позволило Никсону посчитать, что «эра конфронтации» завершена и что началась эра переговоров (*12). Как только отношения между СССР и США будут правильно отрегулированы, так сразу и другие проблемы - Вьетнам и союзники - можно будет успешно разрешить, заключили Никсон и Киссинджер.
Все эти планы требовали времени, порядка и поддержки внутри страны. Прибегнув к некоторым уловкам, законным и не очень, Никсон выиграл для себя время на ближайшие пять лет. Он также - временно - заручился порядком и поддержкой в своей стране. Больше всего на свете он и Киссинджер искали порядка и контроля, у себя в стране и за рубежом, и делали они это с примечательной одержимостью. Когда однажды Киссинджера спросили, предпочел ли бы он революцию с справедливыми целями или порядок в государстве с несправедливым режимом, то он ответил цитатой из Гете: «Если бы мне пришлось выбирать между справедливостью и беспорядками с одной стороны, и несправедливостью и порядком с другой, то я всегда бы выбрал последнее» (*13). Внутри страны его страсть к порядку привела к тому, что Никсон прибегнул к криминальным методам в своих попытках раздавить антивоенное движение. Киссинджер не мог понять, почему студенты колледжа отказывались сражаться в Вьетнаме: «Сознательный протест несет обществу разрушение. Императивы индивидуума всегда находятся в конфликте с организацией общества. Сознательный протест можно применять только в ситуации с наивысшими моральными вопросами, а вопрос Вьетнама просто-напросто не столь значителен» (*14). На тот момент в Вьетнаме более миллиона человек было убито или ранено.
Эта решительность навести порядок привела к тому, что Никсон и Киссинджер железной хваткой вцепились за руль политического управления. Возможно, президент мог бы полноценно управлять страной и одновременно с этим восстановить пошатнувшуюся веру населения в правительство путем создания политических коалиций, в рамках которых обсуждались бы политические стратегии и которые обеспечивали бы Никсона требуемой поддержкой. В 1969 году политический аналитик Ричард Скэммон считал, что такая благоприятная возможность имелась. По мере того, как голосующие национальные меньшинства и члены профсоюзов становились средним классом и переставали быть эксклюзивным выборным ресурсом демократической партии, «возникала вероятность того, что, следуя центристской линии - … умеренно консервативной - у [Никсона] получилось бы создать новую мощную центристскую партию (*15)». Так писал Скэммон. Другие наблюдатели прорицали появление «нового республиканского большинства». У Никсона также были хорошие шансы решить одну из величайших проблем внешней политики США: как использовать американские политические институты, чтобы заручиться поддержкой Конгресса и общества, вместо того, чтобы вновь прибегать к методам имперского президентства, которое мало того, что отвергало публичные дебаты, так еще и слишком часто сколачивало помост поддержки посредством банальной лжи.
Никсон никогда не пытался создать такие политические механизмы. Вместо этого он планировал все свои государственные инициативы, включая и международные отношения, относительно всего лишь одной своей цели: своего переизбрания в 1972 году. В середине 1970-х годов один из высокопоставленных помощников сказал, что Никсон «все привязывал к событию 1972 года». Он поступал так, искренне веря, что некие могучие силы намеревались уничтожить его. Никсон был крайне неуверен в себе. «Президент был самым одиноким человеком на моей памяти» - поделился своим мнением сенатор Барри Голдуоттер - «Этот человек все делал сам». Политические битвы оставили на Никсоне слишком много шрамов, и ныне он предпочитал искать лазейки и обходить демократический Конгресс. Никсон не верил даже ЦРУ: «Весь персонал там представлен выпускниками либеральной Лиги плюща», которые всегда выступали против него политически. Что касается Государственного департамента, то он считал, что «государственный секретарь не может считаться поистине важной фигурой, так как на самом деле президент определяет внешнюю политику» (*16)
(*10) Richard J. Whalen, Catch the Falling Flag (Boston), pp. 137, 154
(*11) William L. Lunch and Peter W. Sperlich, “American Public Opinion and the War in Vietnam,” Western Political Quarterly, XXXII (March 1979): 21-44; Richard M. Scammon and Ben J. Wattenberg, The Real Majority (New York, 1970), pp. 38-49, 92-93.
(*12) Stanley Hoffman, “The case of Dr. Kissinger,” The New York Review of Books, December 6, 1979, p. 24; and I.F.Stone, “The Flowering of Henry Kissinger,” The New York Review of Books, November 2, 1972, p. 26.
(*13) John G. Stoessinger, Henry Kissinger: The Anguish of Power (New York, 1976), pp. 12-14.
(*14) Цитата из Clayton Fritchey в New York Review of Books, September 25, 1969, p. 26.
(*15) William Whitworth, “Profiles,” The New Yorker, September 20, 1969, p. 52.
(*16) Washington Post, May 18, 1994, p. A6; Ibid., October 17, 1976, p. C4; Henry Kissinger, White House Years (Boston, 1979), p. 11; Whalen, Catch the Falling Flag; pp. 253-256.