Ришелье А.Э. Наставление молодому дворянству о его истинных интересах
Предисловие.
1 декабря 1813 года.
Мы надеемся, что план действий, намеченный в этом небольшом труде, окажется небесполезен для молодого дворянства, и что несчастные дети благородных и невинных жертв Революции, лишённые счастья обращаться к превосходным примерам для подражания, смогут, по крайней мере, найти в этом описании достойные советы для возвышения их чувств, почерпнутые в мудрости и добродетелях их предков.
Наблюдения и искренность автора ему обеспечат, без сомнения, снисхождение читателей за его благие намерения, не имевшие иной цели, чем познакомить с опасными подводными рифами, которые были столь гибельны для дворянства, и предложить ему средства их избежать. Он полагал, что самое надёжное руководство, какое можно предоставить дворянству, чтобы вести его к счастью, были религиозные принципы и рыцарский дух их предков, и он стремился представить в истинном свете достоинства этих благородных людей, которые во все времена предоставляли столь яркие доказательства своей любви, верности и самоотверженности своим правителям.
Слишком отдаляясь от древних нравов рыцарских веков и совсем не уважая их почтенные предрассудки, дворянство постепенно утратило собственное достоинство и осмотрительность, и ужасная революция, которую оно подготовило своим легкомыслием и неосторожностью, в конце концов, разрушила французскую монархию. Но то, что преступление уничтожило силой, мужество и добродетель могут восстановить прежними средствами, и всё тотчас обратится к порядку - или обратится в ничто.
Наставление молодому дворянству.
Счастлива и благословенна эпоха, когда правители Европы, уничтожив недостойного угнетателя, вернут во Францию его законного правителя, и когда французское дворянство, проникнутое самой глубокой и почтительной признательностью за столь большую помощь, наконец, вновь найдёт счастье, которое оно утратило столько лет назад.
Дворянство, помня о несчастьях, которые оно испытало из-за революции, в особенности должно вспомнить, что именно его опрометчивость и забывчивость своих обязательств, положенных ему по положению и достоинству, стали, по большей части, гибельными причинами этой ужасающей катастрофы, и оно будет стараться, без сомнения, поведением, достойным мудрости и добродетелей своих предков, предохранить навсегда себя и своих потомков от унижений и несчастий, куда его погрузила эта кровавая революция, которая, после того, как лишила его титулов и имущества, в конце концов, принялась уничтожать его в своей ярости.
Опыт показал, что всегда слабость добродетели составляет всю силу преступления, и правители Европы, после того, как столь долгое время были жертвами злодейства своих врагов, ощутят, что в их интересах, так же, как и в их обязанности, наказать врагов с наибольшей суровостью, и Европа, наконец, очищенная от орды убийц, покрытых кровью королей и их верноподданных, увидит, как возродятся тотчас же спокойствие и счастье, которыми она наслаждалась в прошлых веках.
Счастливые рыцарские времена, вечно незабвенная эпоха! Вы постоянно присутствуете в нашей памяти, и ложное величие XVIII века меркнет перед вашей истинной славой; этот великолепный век просвещения и преступлений унизился по сравнению с вашими скромными достоинствами и исключительной простотой ваших нравов, какие имели наглость называть варварством; напротив, этот чудовищный век, осмеливающийся так хвалиться своей достигшей совершенства цивилизацией и тем, что является самой блистательной эпохой искусств, наук и философии, мы можем справедливо упрекнуть в варварстве и жестокости по отношению к невинности и добродетели; со всей изощрённостью самой адской жестокости он породил своими гибельными знаниями столь большое число низких преступников во всех классах общества. В итоге имевших низость и трусость подчиниться тирании кровавого узурпатора, чьё экстравагантное и беспощадное воображение, грезившее только о химерах и разрушениях, замыслило в своей отвратительной политике принести в жертву своему честолюбию все народы Европы.
Потомки однажды будут дрожать от ужаса, узнавая, что оставалось совсем немного, чтобы этот отвратительный заговор увенчался самым полным успехом, и власть его мерзкого автора навсегда была закреплена удачей на самых неколебимых основаниях, что без ужасных катастроф войны в Испании и кампании Москвы, преступление до сих пор, украшенное победой в её самом ослепительном сиянии, продолжая торжествовать с помпезным обликом славы, под обманчивой внешностью гениальности и героизма, преступление, говорю я, увековечилось бы, возможно, навсегда под маской добродетели, даже в глазах потомков, иногда таких же слепых, как современники; но Провидение в своей доброте и справедливости не допустило столь ужасное несчастье, и пожелало, чтобы это чудовище достигло столь высокой степени власти, дабы его падение стало ужаснее, и этот новый пример человеческих превратностей послужил уроком для правителей и для народов.
Рыцарские века, в вашей счастливой невинности религия, честь и добродетель были божественными факелами, которые озаряли вас, и служили, чтобы вас направлять, тогда как наши извращённые времена, наши глаза, ослеплённые ложным светом философии, разрушительницы любого социального порядка, заставили нас отдалиться от праведного пути, который вы нам предначертали, чтобы привести нас к ужасной пропасти, куда мы устремились; но разочарованные и лучше обученные нашими несчастьями, мы поспешим, без сомнения, вернуться к возвышенным принципам отцов наших, чтобы узнать лучше о наших обязанностях, и о том, что может составить наше истинное счастье.
Возвращая религии её былое сияние и укрепляя её и её служителей законами мудрыми и строгими, которые возвратят ей её внушительное величие, мы увидим, как в итоге возродятся в груди заблудившейся и деморализованной нации все достоинства, которыми она когда-то обладала.
Именно дворянство в особенности должно подавать всем классам ниже его пример уважения, который следует иметь к религии и её служителям, так же, как верности и самоотверженности, которые подданные должны своему правителю; усердно исполняя этот священный долг, дворянство возродит свои былые достоинства, составлявшие во все времена его силу, его славу и его счастье.
Так было, потому что дворянство боготворило Генриха IV, и этот добрый государь любил дворянство, потому что герои Франции и благородные люди сумели приобрести столько славы, и эта слава стала зарёй великой эпохи Людовика XIV, который в итоге явился во всём своём величественном блеске, затмевая все предшествовавшие ему века.
Но какие ужасающие перемены, какие отвратительные времена пришли на смену этой бессмертной эпохе такого величия и счастья! Увы! Франция в слезах стонет уже двадцать четыре года под самой гнусной тиранией, и самое благородное мужество в итоге чувствует себя сломленным могуществом преступления, торжествующего над добродетелью; однако, наши души, ослабленные столькими годами неудач, могут ещё восстановить всю свою силу и энергию, если Провидение соблаговолит осуществить наши надежды, вернув во Францию её законного правителя; но это свершится в особенности, если, вновь приобщаясь к достоинствам наших предков, получится достичь благородного источника их истинного величия; будем подражать им в самой сути, и если мы не сможем их превзойти, попытаемся, по крайней мере, сравниться с ними во всех достоинствах и качествах, которыми они были столь счастливы обладать.
Полные любви и уважения к религии своих отцов и верности своим правителям, они всегда были готовы пожертвовать своей жизнью и состоянием во имя бесценных объектов своего поклонения; менее просвещённые, чем мы, но более добродетельные; все природные чувства были глубоко запечатлены в их сердцах, и отцовская и супружеская любовь, соединённые с набожностью, были для них священным долгом, составлявшим всё их счастье; умеренные в еде и питье, и целомудренные, они приучали без труда свои могучие тела к любым тяготам, и их души без амбиций, нисколько не размягчённые роскошью и сладострастием, хранили в несчастье эту энергию и благородную гордость, которые столь хорошо характеризуют разум и обычаи этих мужественных и верных рыцарей. За свои достоинства они пользовались тем высоким уважением, какого одно только рождение не может достичь без них, и для них было делом чести держать своё слово и свои обязательства, даже со своими врагами. Не существовало ничего великого, благородного и отважного, за что они не взялись бы, чтобы снискать у людей репутацию верности, деликатности и великодушия, ничто не грело их сердца сильнее, чем быть рыцарями без страха и упрёка. Удовольствия турниров и охоты были их самыми дорогими занятиями, и они совершенно не знали этих разорительных игр, где хорошая репутация и большое состояние в итоге за короткое время растрачиваются одно за другим. Их галантность с дамами всегда характеризовалась самой почтительной вежливостью, и в простоте и невинности своих обычаев, они пробовали, любя, тысячу удовольствий, неизвестных в наши дни, или которые показались бы, по меньшей мере, очень пресными и совершенно бесцветными в этом развращённом веке, где чересчур пресыщены, чтобы знать об истинных удовольствиях глубокого и добродетельного чувства; любовь была для них страстью столь респектабельной, что становилась в их сердцах своего рода религиозным чувством. Они смотрели на даму в своих мыслях, как на ангела-хранителя их славы и их счастья. Их знаки уважения были столь чисты, столь деликатны, столь почтительны, что совмещались в их сердцах с теми, какие оказывались самому божеству, и религия, соединившая в их душах свой огонь с тем, что у любви есть самого возвышенного и самого божественного, побуждала их творить чудеса героизма всех видов, и превращала их в самые совершенные примеры для подражания, полные всех достоинств.
По правде говоря, наши испорченные обычаи не смогут достичь того же совершенства, но картина этих достоинств должна быть, по крайней мере, корректирующей для нас, мечтающих о выгодах, какие наши предки из этого извлекали, и размышляющих над всем тем злом, которое стало результатом нашего просвещения и нашей развращённости.
Именно это разложение достигло самой глубины наших провинций, и извратило рыцарский дух, одну из самых твёрдых опор монархии и одну из первейших основ добропорядочности дворянства. Эта гибельная перемена, произведённая в наших обычаях философскими принципами, отравила самые чистые источники наших религиозных, моральных и политических идей. Именно в эту эпоху дворянство, пренебрегающее мирной и спокойной жизнью, какую оно вело в провинции, оставило свои земли и замки, чтобы прибыть ко двору и в столицу, и предаться роскоши и честолюбию. С этого момента оно утратило своё истинное величие и все свои преимущества, и его расходы превысили его возможности; вскоре оно дошло до разорения или использования недостойных средств, чтобы предупредить это несчастье.
Мы увидели, в пренебрежении всеми приличиями и самыми уважаемыми предубеждениями предков, образованные из-за выгоды союзы ниже их рождения и ранга, и можно сказать, что именно само дворянство способствовало сильнее всего своими мезальянсами и неумеренным поведением ослаблению в умах народа высокого уважения, которым их предки пользовались на протяжении многих веков.
Надо признать, что часто очень тяжело бремя носить великое имя и высокий ранг, в особенности, когда эти преимущества принадлежат человеку, родившемуся с малыми средствами или тому, чьим воспитанием пренебрегли; за неимением характера и суждений, он может беспрерывно компрометировать свой ранг и достоинство своего положения, и классы, стоящие ниже его, постоянно подстерегающие изъяны и поводы для насмешек, какие могут им предоставить некоторые из представителей дворянства, никогда не преминут обвинить целиком весь класс в ошибках некоторых индивидов, его составляющих.
Следовательно, не могут быть слишком настоятельными рекомендации молодому дворянству всегда вести себя с достоинством и с наибольшей осмотрительностью с представителями третьего сословия; этот класс людей всегда ищет сближения и положения на равных с дворянством, которому завидует и которое ненавидит, потому что, гордящееся своим богатством, его тщеславие тем более ранено, что они не пользуются теми же почестями и прерогативами, какие есть у дворянства.
Молодое дворянство должно в особенности опасаться всех этих классов людей просвещённых, образованных и учёных; это их самые жестокие враги, полностью заинтересованные подстроить им ловушку и ослабить их, злоупотребляя почти всегда с ними своим знанием дел или преимуществом своего просвещения.
Это большое зло для правительства, такого, как бывшая французская монархия, что торговля и доходные места этого правительства обогащали также людей, про которых опыт доказал, что их заносчивость всегда росла в соответствии с их богатством. Прежде совсем не было крупных состояний у третьего сословия, скромного и почтительного с дворянством, оно довольствовалось жить в честном достатке, и нисколько не осмеливалось тогда выставлять свои претензии вплоть до желания с ним сравняться. Большая часть дворянства тогда была богата или в достатке, и те, у кого этого не было, находили в военной профессии средства для достойного поддержания своего ранга, и у них нисколько не было унижения видеть себя ослеплёнными роскошью классов, которые ниже их по рангу. Только после смерти Людовика XIV ранги стали смешиваться самым унизительным образом для дворянства, и мы увидели роскошь буржуазии, завистливой из-за невозможности обладать, со всеми своими богатствами, титулами, которые были предназначены не для неё, и желающей возвыситься над дворянством чрезмерностью своего блеска и великолепия.
Именно мудрость правителя исправляет эти ужасные неудобства, и она находит для этого средства в верховной власти в своих руках, и под влиянием воззрений и предрассудков, будто монарх всегда властен править, как он пожелает, тогда как у него есть обязательства и требования, обусловленные интересами трона и государства. Правителю стоит только объявить, что дворянство может оказать честь и занять места, прежде обогащавшие буржуазию, и мы увидим, как тотчас же исчезнет эта унизительная нищета, в которой изнемогала часть дворянства, и уступит место богатству, созданному, чтобы принадлежать его рангу, а не третьему сословию, доказавшему своим недостойным поведением во время революции, насколько было неосторожно позволить ему приобрести столь большие богатства; действительно, ничто не является более противоположным разуму правительства, такого, как во Франции, чем позволить накопить буржуазии столь громадные состояния; неудобства, с этим связанные, были намного более опасными для правителя, чем преимущества, которые, как казалось, из этого вытекали, не могли быть для него полезными.
Во времена правления славной памяти Людовика Великого третье сословие, только начавшее обогащаться, ещё не осмеливалось выйти из сферы, в которой находилось до сих пор, и этот великий государь знал, как пользоваться своей властью с таким мастерством и мудростью, что держал духовенство, дворянство и парламенты в самом глубоком уважении и самом пассивном повиновении. Этот монарх со своей манерой править обладал таким авторитетом и твёрдостью, и в своей внешности, речи и поведении такой величественностью, мягкостью и учтивостью, которая вынуждала всех сразу любить, восхищаться и бояться этого великого принца. Художники, литераторы и учёные были оценены и достойно вознаграждены, но ни монарх, ни его придворные никогда не расточали этим опасным соблазнителям такое восхищение и такой энтузиазм, который оказался бы противоположен мудрости этого великого короля, столь хорошо умевшего ценить людей и вещи по их истинной стоимости.
Все эти великолепные гении века Людовика XIV были людьми религиозными и достойными, и они всегда были так скромны и столь почтительны со своими поклонниками, как превосходные философские умы, сменившие их во время следующего царствования, были фамильярны и наглы со своими энтузиастами. При правлении Людовика XIV всё было подчинено восхищению, которое вызывал этот великий государь, самые значительные гении Франции исчезали как мимолётные тени перед его внушительным величием, и считали великим только короля. Действительно, Людовик XIV рассматривался своим двором, как бог, его обожали в столице, и он был объектом любви и почитания всех своих подданных; его великая душа, религиозная по своей натуре, укрепляла все лучшие качества, объединявшие его дворянство и его народ, и никогда не было во Франции больше религиозности, чести и порядочности, чем во времена прославленного царствования этого великого государя; таким было бесценное влияние великих качеств Людовика XIV на его подданных, вынужденных стараться быть достойными своего великого монарха.
Тогда уважали общественное мнение и совершенно не осмеливались ставить себя превыше него, как это сделали при последующих правлениях. Можно сказать, что именно после смерти Людовика XIV основы французской монархии начали расшатываться жестокими изменениями, произведёнными при регентстве в уме и обычаях дворянства и людей, принципами безбожия, начавшими распространяться во Франции, и насмешкой, которую регенту, полному разума и любезности, нравилось бросать на этикет, приличия, нравы и обычаи старого двора, и пятьдесят лет славы и побед не смогли помешать этому древнему и величественному зданию в итоге обрушиться под удвоенными ударами, какие были ему нанесены философами, этими непримиримыми врагами престола и алтаря.
Однако, потребовался этим извращённым людям, чтобы преодолеть все препятствия, какие сопротивлялись их ужасному намерению, не только весь промежуток времени, прошедший со смерти Людовика XIV до 1789 года, но также всё обаяние их ума и талантов, чтобы постепенно сбивать с пути французскую нацию, и наконец, привести её к этому ужасающему кризису, в котором она утратила всё своё счастье.
Тем не менее, следует отдать справедливость этой нации, сказав здесь, что среди всех народов Европы не найдётся ни одного, кто предоставил бы столько неопровержимых свидетельств любви, уважения, верности и самоотверженности своим государям, как французы, и эти чувства были столь глубоко запечатлены в их сердцах до того, как были искажены философскими принципами, что никогда не происходило у этой нации в течение 800 лет, предшествовавших роковой эпохе 1789 года, ни одной из тех революций, какие сотрясали столько государств в Европе, и когда Франция имела несчастье, наконец, испытать ту же судьбу, мы увидели тотчас элиту нации, составленную из части духовенства, дворянства, третьего сословия и армии, покинувшей свои дома, чтобы сопровождать своих принцев, и пожертвовавшей всем, что было для них самого дорогого, своей любви и преданности дому Бурбонов.
Эмигранты, покрыв себя славой в боях, выдерживали свои несчастья с бесстрашным мужеством, какое принадлежит только добродетели, и, гордые своей нищетой, они предпочли почётную бедность, в которой жили - богатствам, какие могли сохранить или приобрести, принеся свою преданность принцам в жертву презренной выгоде, но эта верность была для их благородных сердец священным долгом и честью, заменявшими им всё. Любимые и уважаемые на гостеприимной земле, где они укрылись, они порой обращались грустными мыслями к своей неблагодарной и варварской родине, и чувство сострадания к её жителям тут же смешивалось в их сердцах с возмущением и презрением, какое вызывали все эти революционеры, покрытые преступлениями и обогащённые своей добычей.
Героическое поведение их вызывающих восхищение принцев в несчастье стало бесценным утешением для них в неудаче, беспрерывно предоставляя им пример самого возвышенного смирения и спокойного мужества добродетели, которого самые большие опасности не могут ослабить: мужество, которое король проявил с таким хладнокровием, когда пуля из карабина, направленного против его августейшей персоны, оцарапала его голову, и он произнёс, смеясь, как это сделал бы Генрих IV в подобном случае: «Линия нисходящая, и король Франции зовётся Карл Х».
Никогда мужество в несчастье не проявилось с таким блеском и сиянием, скромностью и достоинством. Никогда оно не было более трогательно и более украшено всей привлекательностью разума, доброты и мудрости, чем в величественных поступках потомков Святого Людовика, которые, подражая возвышенному величию этого государя в несчастьях, проявили себя более, чем когда-либо, достойными наследниками славы и трона этого высокочтимого монарха, самого совершенного примера христианского героизма.
Бессмертная Вандея, вы стали также прибежищем самых благородных чувств и всех достоинств наших предков, и ваши отважные и неустрашимые жители, воспламенённые любовью к своему королю и религии своих предков, расценивали как священный долг честь доблестно сражаться и погибнуть во имя великого дела. Среди ваших вождей и солдат мы увидели возродившимися д’Эстенов, Дюгекленов, Байяров, Крийонов, и множество героев и доблестных и верных рыцарей веков Людовика XIV и Людовика XV. Воодушевлённые, в едином порыве и единых чувствах, вы удивили Европу тысячей чудес мужества, которые навсегда вас обессмертили, и ваше возвышенное самопожертвование, которое разделяли ваши старики, женщины и дети, доказало, что только у народов, где истинный дух абсолютной монархии сохранился во всей своей чистоте, мы можем найти столь много добродетелей и героизма, и подданных столь верных своему законному правителю.
Слава вам, благородным и отважным Вандейцам, сохранившим своим великодушным мужеством драгоценные обломки прежней французской монархии, этого древнего монумента, объекта любви и почитания ваших предков, и если она не смогла возродиться из собственного пепла, и сохраниться, как существовала прежде, вы не менее достойны восхищения, и вы показали Франции, сбитой с пути преступниками, которые её обманули, что у них нет настоящей славы и чести, они только подражают вашей верности и вашей самоотверженности по отношению к вашему законному государю.
Смогло бы ужасающее падение самой значительной империи мира служить уроком для правителей и для народа! Смогло бы Провидение, располагающее судьбой по воле своей, проявить сочувствие к несчастьям Франции, вернув её законного правителя, и обеспечить торжество добродетели во всём блеске его славы!
Преступление, ещё недавно счастливое в своей наглости, уже поражено, внезапно увидев себя покинутым фортуной, и только что позорно бежало, потрясённое своими неудачами, но в особенности, увидев себя преследуемым до своего последнего убежища оружием мщения и факелом справедливости, этот монстр, сам ужасающийся своим бесчисленным злодеяниям, будет охвачен ужасом и во сне, видя, что не может ускользнуть от чувств, которые его поджидают, и в своём отчаянии он захочет, без сомнения, предаться любым эксцессам. Нет зловещих планов, которые его жестокая душа не задумывала бы заранее и которых его преданные сторонники не были бы готовы исполнить; он знает, что его ненавидят и презирают его подданные, захочет им за это отомстить как своим самым злейшим врагам, похоронив себя с ними под руинами столицы; но этот ужасный план уже побежал из уст в уста, и тем, что он стал известен, его выполнение становится невозможным или, по крайней мере, может осуществиться лишь частично.
Первый взрыв, который имел бы место, без сомнения, вывел бы из апатии всех этих сластолюбивых сибаритов столицы, и они начали бы тогда замечать, что революция в итоге стала для своих сторонников кровавой и ужасной трагедией, все сразу в стихийном порыве направились бы толпой, чтобы остановить потоки огня и пламени, охватившие со всех сторон Париж и готовые поглотить их раззолоченные салоны и будуары, тогда как женщины и дети своими криками, слезами и мольбами попытались бы успокоить ярость солдатни Бонапарта. Эти взбешённые, выходящие, наконец, из своего опьянения и сами приведённые в ужас тем, что их заставили совершить, почувствовали бы себя охваченными возмущением и гневом против омерзительного автора стольких катастроф и бедствий, и в этот ужасный момент тиран Франции увидел бы себя, в конце концов, покинутым своими приверженцами. Бледный и дрожащий, на ногах, шатающихся под весом его собственных преступлений - они вряд ли помогли бы ему убежать. Его сердце, бешено бьющееся от ужаса и ярости, проявит себя таким же подлым, каким было жестоким, и этот новый Нерон, более варварский, но менее мужественный, чем его ужасный образец, не осмелившись убить себя, унизится, дабы ускользнуть от наказаний, какие ему предназначены, умолять маленькое количество рабов, ещё оставшихся ему верными.
Так погибло бы навсегда это отвратительное бедствие наций, трагический финал которого каждый мог легко предвидеть и представить в будущем! Сгинули бы с этим монстром все служащие его ужасной тирании! И в момент, когда они все будут повержены, мы увидим тотчас возродившимися в Европе мир и счастье.
(c) Перевод Lady Rumina