К празднику: осада Кармирана
Сразу оговорю: отрывок основан на подробностях трёх совершенно реальных осад, только происходивших в разные века и в разных странах.
Кармиран был крепостюшкой, запирающей теснину, через которую лежал путь внутрь страны. Около девяти веков назад, когда молодой Наир отстаивал свои границы, случилось так, что все мужчины княжества - и воины, и ремесленники - спустились оттуда на равнину, готовясь дать сражение приближающемуся фарсийскому войску. В крепости осталось несколько древних стариков, уже не способных держать оружие, да женщины, да дети.
Фарсийское войско скрытым манёвром подошло откуда не ждали, прямо к ущелью. Во главе этой армии стоял Агабек Краснобородый - полководец коварный, удачливый и кичливый. Он был уверен, что маленькая крепость хрупнет, как орех под каблуком, после чего путь ко внутренним богатым долинам будет открыт, а вооружённый наирский сброд разбежится сам.
Однако и маленького камушка случайности довольно, чтобы застопорить жернова самых честолюбивых замыслов.Среди женщин, оставшихся в Кармиране, была некая дочь гончара по имени Сириан. По преданию, она умела петь так дивно, что «лопались плоды граната и птицы в небе замирали». А ещё Сириан была девой гордой, сметливой и сильной духом.
Оборону маленькой крепости она сумела организовать так, что фарсийцы не смогли взять её ни с налёту, ни через три дня, ни через неделю. Женщины переоделись в мужское платье, навели сажей усы и бороды и сумели нанести осаждающим изрядный урон меткими стрелами, пращными камнями и горшками с греческим огнём.
Пока наирские мужчины носились по равнине, недоумевая, куда подевался неприятель, женщины отбивали одну атаку за другой. Но долго так продолжаться не могло, и тогда Сириан придумала хитрость.
Из Кармирана вело несколько тайных подземных ходов, слишком тесных, чтобы в них сражаться, но вполне могущих пропустить не слишком тучного гонца… или диверсанта. Фарсийцы об этих ходах, на свою беду, не знали. В одну безлунную ночь трое отчаянных подростков вылезли из такого хода в самой гуще вражеского лагеря. Не поднимая шума, они опорожнили по бочонку нечистот в ближайшие два источника, откуда неприятель брал воду, и сумели испортить все осадные орудия. Напоследок подожгли несколько шатров и, пользуясь суматохой, удрали. Но не обратно в крепость, а на равнину - искать и звать на помощь отцов и братьев.
Через пару дней последствия диверсии явили себя самым недвусмысленным образом.
Агабек Краснобородый рвал и метал. Наирские ополченцы, разобравшись в ситуации, могли вот-вот вернуться к теснине и ударить в тыл, а тыл большинства фарсийских воинов и так находился в плачевном состоянии. Мгновенно появившиеся полчища мух блаженствовали, разнося заразу по всему лагерю, а ядовитые насмешки, раздающиеся с крепостных стен, обжигали хуже греческого огня.
Ну кто убоится даже самого могучего воина, если он то и дело вынужден присаживаться в позу «задумчивого орла»?!!!
Моральный дух осаждающих разлагался быстрее, чем дохлая свинья на солнцепёке, примерно с тем же ароматическим результатом. Поход за славой и добычей на глазах превращался в поносное (в обоих смыслах этого слова) позорище, а лагерь - в Авгиеву конюшню.
Кони, кстати, тоже чувствовали себя немногим лучше, чем люди.
Спасая остатки репутации, Агабек приказал идти на окончательный штурм крепости, разобрать её по камушку, перерезать там всех к Аримановой матери - но добраться до чистого колодца!!
Под стенами его и настиг жёрнов от ручной мельницы, брошенный меткой рукой Сириан. Толстая чалма спасла Агабека от проломленного черепа, но сознания он лишился. А когда пришёл в себя - услышал победные (несколько гнусавые) крики, но не на фарсийском языке. И увидел, как подоспевшие наирские мужланы, зажимая носы шуйцей, десницей крошат в тухлую капусту его непобедимое войско.
Те фарсийцы, которых удалось взять в плен, имели вид столь жалкий и непотребный, что их, плюнув, отпустили и побрезговали даже дать вслед пинка. Вот ещё - сапоги марать. Агабека же Краснобородого, как самого ценного пленника, ввели-таки в ворота крепости. Увидев, против кого он всё это время воевал и кому проиграл, бедняга взвыл от горя и позора, понимая, что к нему теперь на веки веков прилипнет прозвище: Побеждённый Женщинами.
- Женщины не выходят против вас на борцовский ковёр - и вы не состязайтесь с ними в хитрости, - сказала Сириан, беря законный трофей - булатную саблю в золотых ножнах, когда-то пожалованную полководцу лично халифом.
Саблю оставили в Кармиране, где она находится и по сию пору, а ножны пошли в уплату магу-стихиасту за работу по очистке источников. А на хорошо удобренной почве со временем вырос замечательный виноградник.
За девятьсот лет, конечно, предание об осаде Кармирана облагородилось. Сириан своими волшебными песнями заперла родники, заставив осаждающих страдать от жажды, а после победы вновь позволила воде течь. И песнями же она подманила Агабека под самую стену крепости, дабы метче попасть жёрновом. Мухи и зловонные лужи из легенды исчезли.
Вот только в фарсийском и наирском языках с тех пор появились эвфемизмы «Кармиранова хворь» и «Кармиранов воин»…
Кармиран был крепостюшкой, запирающей теснину, через которую лежал путь внутрь страны. Около девяти веков назад, когда молодой Наир отстаивал свои границы, случилось так, что все мужчины княжества - и воины, и ремесленники - спустились оттуда на равнину, готовясь дать сражение приближающемуся фарсийскому войску. В крепости осталось несколько древних стариков, уже не способных держать оружие, да женщины, да дети.
Фарсийское войско скрытым манёвром подошло откуда не ждали, прямо к ущелью. Во главе этой армии стоял Агабек Краснобородый - полководец коварный, удачливый и кичливый. Он был уверен, что маленькая крепость хрупнет, как орех под каблуком, после чего путь ко внутренним богатым долинам будет открыт, а вооружённый наирский сброд разбежится сам.
Однако и маленького камушка случайности довольно, чтобы застопорить жернова самых честолюбивых замыслов.Среди женщин, оставшихся в Кармиране, была некая дочь гончара по имени Сириан. По преданию, она умела петь так дивно, что «лопались плоды граната и птицы в небе замирали». А ещё Сириан была девой гордой, сметливой и сильной духом.
Оборону маленькой крепости она сумела организовать так, что фарсийцы не смогли взять её ни с налёту, ни через три дня, ни через неделю. Женщины переоделись в мужское платье, навели сажей усы и бороды и сумели нанести осаждающим изрядный урон меткими стрелами, пращными камнями и горшками с греческим огнём.
Пока наирские мужчины носились по равнине, недоумевая, куда подевался неприятель, женщины отбивали одну атаку за другой. Но долго так продолжаться не могло, и тогда Сириан придумала хитрость.
Из Кармирана вело несколько тайных подземных ходов, слишком тесных, чтобы в них сражаться, но вполне могущих пропустить не слишком тучного гонца… или диверсанта. Фарсийцы об этих ходах, на свою беду, не знали. В одну безлунную ночь трое отчаянных подростков вылезли из такого хода в самой гуще вражеского лагеря. Не поднимая шума, они опорожнили по бочонку нечистот в ближайшие два источника, откуда неприятель брал воду, и сумели испортить все осадные орудия. Напоследок подожгли несколько шатров и, пользуясь суматохой, удрали. Но не обратно в крепость, а на равнину - искать и звать на помощь отцов и братьев.
Через пару дней последствия диверсии явили себя самым недвусмысленным образом.
Агабек Краснобородый рвал и метал. Наирские ополченцы, разобравшись в ситуации, могли вот-вот вернуться к теснине и ударить в тыл, а тыл большинства фарсийских воинов и так находился в плачевном состоянии. Мгновенно появившиеся полчища мух блаженствовали, разнося заразу по всему лагерю, а ядовитые насмешки, раздающиеся с крепостных стен, обжигали хуже греческого огня.
Ну кто убоится даже самого могучего воина, если он то и дело вынужден присаживаться в позу «задумчивого орла»?!!!
Моральный дух осаждающих разлагался быстрее, чем дохлая свинья на солнцепёке, примерно с тем же ароматическим результатом. Поход за славой и добычей на глазах превращался в поносное (в обоих смыслах этого слова) позорище, а лагерь - в Авгиеву конюшню.
Кони, кстати, тоже чувствовали себя немногим лучше, чем люди.
Спасая остатки репутации, Агабек приказал идти на окончательный штурм крепости, разобрать её по камушку, перерезать там всех к Аримановой матери - но добраться до чистого колодца!!
Под стенами его и настиг жёрнов от ручной мельницы, брошенный меткой рукой Сириан. Толстая чалма спасла Агабека от проломленного черепа, но сознания он лишился. А когда пришёл в себя - услышал победные (несколько гнусавые) крики, но не на фарсийском языке. И увидел, как подоспевшие наирские мужланы, зажимая носы шуйцей, десницей крошат в тухлую капусту его непобедимое войско.
Те фарсийцы, которых удалось взять в плен, имели вид столь жалкий и непотребный, что их, плюнув, отпустили и побрезговали даже дать вслед пинка. Вот ещё - сапоги марать. Агабека же Краснобородого, как самого ценного пленника, ввели-таки в ворота крепости. Увидев, против кого он всё это время воевал и кому проиграл, бедняга взвыл от горя и позора, понимая, что к нему теперь на веки веков прилипнет прозвище: Побеждённый Женщинами.
- Женщины не выходят против вас на борцовский ковёр - и вы не состязайтесь с ними в хитрости, - сказала Сириан, беря законный трофей - булатную саблю в золотых ножнах, когда-то пожалованную полководцу лично халифом.
Саблю оставили в Кармиране, где она находится и по сию пору, а ножны пошли в уплату магу-стихиасту за работу по очистке источников. А на хорошо удобренной почве со временем вырос замечательный виноградник.
За девятьсот лет, конечно, предание об осаде Кармирана облагородилось. Сириан своими волшебными песнями заперла родники, заставив осаждающих страдать от жажды, а после победы вновь позволила воде течь. И песнями же она подманила Агабека под самую стену крепости, дабы метче попасть жёрновом. Мухи и зловонные лужи из легенды исчезли.
Вот только в фарсийском и наирском языках с тех пор появились эвфемизмы «Кармиранова хворь» и «Кармиранов воин»…