Поражение в Великой Турецкой войне и Карловицкий мир, подписанный в январе 1699-го года ясно продемонстрировали османам, что нужно менять подход в системе международных отношений и по возможности перенимать опыт своих победителей. Именно с этого времени Порта начала рассылать своих послов в ведущие Европейские державы (доселе такой практики не было). При этом, в обязанности послов входила не только дипломатия - так, например, Мехмед Челеби-эфенди, посол во Франции в начале 20-х годов XVIII века (это был первый турецкий посол в Европе), получил директиву из Стамбула закупать европейские книги по военной организации и подготовке, а так же накапливать сведения о потенциале и возможностях французской армии. Проще говоря, это были первые робкие попытки военного шпионажа. По возвращении домой посол доложил о посещенных им маневрах французских полков, о состоянии госпиталей, которые произвели на него очень хорошее впечатление, а так же предоставил схемы фортификационных сооружений, построенных в соответствии с наставлениями Вобана. Другим известным дипломатом-шпионом впоследствии был Ахмед Решми-эфенди - эмиссар при дворе Фридриха II Великого. Безусловно, попытки перенять опыт европейских государств могли увенчаться успехом лишь в случае, когда этот вектор развития был бы поддержан влиятельными сановниками при дворе султана. На беду немногих реформаторов, понимавших, куда катится страна, большинство влиятельных лиц Порты были настроены консервативно и не желали становиться на путь глобальных реформ. Максимум, на что они были готовы пойти - это на закупку вооружений и прочих технический средств, а также на привлечение ограниченного количества военных специалистов из Европы. Эффективность этого подхода можно охарактеризовать известным выражением про почки и "Боржоми", однако обо всем по порядку.
Нельзя сказать, что османы пренебрегали опытом Западной Европы до XVIII века - они привлекали специалистов и ранее, к тому же обычной была практика заказывать материалы для отливки орудий. Османская артиллерия оставалась одной из лучших в мире на протяжении XVI и XVII веков, и здесь вряд ли можно говорить о технологическом отставании в данной области. Скорее, туркам не хватало собственной ресурсной базы и производственных мощностей, учитывая тот факт, что империя практически без остановки вела войны. При этом, Османская империя оставалась крупнейшим экспортером огнестрельного оружия в страны Азии, Индию и Африку. Турецкие мушкеты пользовались немалым спросом и среди европейцев, во многом благодаря своей высокой мощности при выстреле.
Что же касается артиллерии, то именно этому роду войск османы уделяли повышенное внимание в своих попытках проводить реформы. Принято считать, что к XVII веку османский артиллерийский парк был в большей степени представлен тяжелыми осадными орудиями, и многие считают, что турецкие инженеры в своей тяге к гигантизму зашли в технологический тупик, в то время как в Европе уже вовсю доминировала легкая мобильная полевая артиллерия. В этом есть доля истины - турки уделяли большое внимание осадной артиллерии, благодаря которой они достигли многих крупных побед, однако это не значит, что в империи не развивали также артиллерию малых калибров. Напротив, к концу XVII века турки уже практически не отливали гигантских пушек (из 104 орудий, отлитых в Стамбуле в 1685 - 1686 гг лишь два являлись гигантскими бомбардами). Наиболее распространенным типом осадных орудий к тому времени стали пушки, стрелявшие 15-20 килограммовыми ядрами, бывшие легче своих европейских аналогов. В пользу движения в сторону уменьшения калибра и веса пушек говорит и то, что к тому времени в армии Порты имели широкое распространение орудия, которые могла перевозить одна лошадь. В общем и целом, османские оружейники двигались примерно в том же направлении, что и европейские, за некоторыми исключениями - турецкие инженеры продолжали отливать орудия из бронзы, а также в государстве отсутствовала единая система калибров, что значительно осложняло как изготовление боеприпасов, так и снабжение ими действующих армий. Другой напастью для Порты был пороховой голод - если раньше Османская империя была самодостаточна в вопросах обеспечения порохом, то в XVIII веке государственные производители пороха уже с трудом конкурировали с частным рынком и перекупщиками, которые возили порох контрабандой. Все это привело государственные пороховые производства на грань банкротства, и султаны были вынуждены закупать порох у британцев и испанцев.
Что же касается иностранных специалистов, то попытки за их счет решить техническое отставание от европейских армий не прекращались на протяжении всего XVIII века. Еще в начале столетия Порте предлагал свои услуги опытный французский офицер-гугенот де Рошфор, однако сотрудничеству с ним помешали интриги французского посла маркиза де Боннака (хотя пик религиозного противостояния во Франции давно миновал, отношения между властями страны и гугенотами продолжали оставаться сложными).
В 1729-м году французский военный и авантюрист граф Клод Александр де Бонневаль прибыл в Боснию и предложил османам свои услуги в качестве военного советника. Он начинал в армии Людовика XIV, однако впоследствии перебрался в Австрию, где поступил на службу и был в числе приближенных офицеров Евгения Савойского. В частности, он был помощником Евгения в битве при Петроварадине в 1716-м году. К тому времени, как он оказался в Боснии, Бонневаль был известным в Европе человеком, поэтому упускать такую возможность турки не могли. Он был принят на службу после того, как принял ислам, чему активно противодействовал австрийский посол Тальман, который получил четкий приказ от Евгения Савойского любым способом дискредитировать француза в глазах султана и не дать ему поступить на службу в Порте. Большую роль сыграло то, что за Бонневаля "вписался" великий визирь Топал Осман-паша, и в итоге француз был принят на службу в качестве "главного бомбардира" - командующего артиллерийскими частями султанской армии и главного артиллерийского инспектора. Первым делом новоявленный артиллерийский начальник подал на имя султана докладную записку, где подробно объяснял принцип организации артиллерии в армиях Европы - в частности, во французской и прусской. При поддержке нового визиря (выше мы говорили о кадровой чехарде в империи в XVIII веке) Хакимолгу Али-паши Бонневаль начал реформировать артиллерийские войска, в частности, создал четвертый корпус бомбардиров в дополнение к трем уже имеющимся. Француз служил султану до самой своей смерти в 1742-м году, и перевел на турецкий некоторое количество европейских военных трактатов и наставлений. Помимо своих непосредственных обязанностей, Бонневаль предлагал проекты более глобальных реформ, затрагивающих не только артиллерию, но и остальные рода войск. В частности, он предлагал делить янычар на более мелкие тактические единицы и увеличить число младших офицеров в корпусе для того, чтобы увеличить мобильность элиты капыкулу. Однако напористый француз столкнулся с противодействием османской военной верхушки, которая видела в нем угрозу своему положении и традиционным порядкам, которые всех и так устраивали. Ко всему прочему, и сам Бонневаль отличался достаточно крутым и неуживчивым нравом (из-за чего в свое время и покинул французскую службу), и не всегда видел некоторые культурные и корпоративные тонкости, предлагая свои проекты стамбульскому двору. В итоге в этой борьбе на измор верх одержали более искушенные в интригах консервативные паши, и деяния француза на османской службе не переросли в глобальное реформирование армии.
Барон де Тотт
Первым христианином, нанятым на службу в османскую армию стал, в середине XVIII века, французский офицер венгерского происхождения барон Франсуа де Тотт. Изначально Тотт был послан в Стамбул французским правительство для того, чтобы оценить военный потенциал турецкой армии в качестве возможного противовеса усиливавшемуся влиянию русских в Причерноморье. Барон построил оружейный завод, а также модернизировал укрепления на Дунае и в районе Дарданелл. Однако наибольший вклад он внес, создав мобильный корпус скорострельной артиллерии. Впоследствии этим корпусом ведал другой француз по фамилии Обер, однако после того, как последний отбыл на родину, все начинание чуть не захирело, как это уже случалось ранее ни раз. Положение спас великий визирь Халил Гамид-паша, который в середине 80-х годов возродил упраздненный было корпус, довел его численность до двух тысяч человек, и поставил первых набранных в этот корпус солдат инструкторами для вновь прибывших. Султан остался доволен результатом, вследствие чего были созданы условия для того, чтобы служба в этом корпусе мобильной артиллерии была почетной и престижной - в частности, солдатам установили довольно высокое жалование в 15 акче (после трех лет службы оно возрастало до 20 акче). Для отставников установили пенсию в 30 акче в месяц, для инвалидов - 40 акче. При всем своем, несомненно, положительном вкладе в дело реформирования османской армии, барон Тотт был скорее агентом французского двора и авантюристом, нежели военным специалистом. Он даже не был артиллеристом, и, по собственному признанию, впервые воочию наблюдал отливку пушек только в Стамбуле.
План укреплений, построенных де Тоттом по заказу османов
Что же касается Халила Гамида-паши, то он вообще был одним из немногих здравомыслящих людей в окружении султана, и понимал, что в текущих условиях выбор для Порты предельно прост - модернизация или гибель. В частности, он активно выступал против новой войны с Россией после потери Крыма по итогам войны 1768 - 1774 гг т.к. считал, что империя еще не оправилась от поражения и не готова к новой войне, армия не боеспособна, денег нет, и куда более разумным шагом в такой ситуации будет сначала провести военную реформу, а уже затем - бряцать оружием. Он активно занимался инспекциями и укреплением крепостей вблизи границ с Россией и пытался реформировать погрязший в коррупции янычарский корпус. Помимо этого он аккредитовал основанную в 1776-м году Военно-Морскую академию, которая отныне могла выпускать высших флотских офицеров, а также привлек французских военных инженеров Монье и Лафита-Клаве для инспекции и модернизации крепостей на побережье Черного моря. Затем он дал им должности штатных преподавателей в Военно-Морской академии, хотя они не были флотскими чинами. Это было продиктовано тем, что студенты не имели фундаментального представления о военной науке, а преподавательский состав был откровенно слабым, поэтому в такой ситуации все шло впрок.