Близкие враги
Пожалуй, самым грозным врагом Османской империи в XVIII веке стала Россия. Рассматривая это противостояние сквозь призму истории, можно найти определенный символизм - обе эти державы изначально были далеки от общеевропейских тенденций в военном деле, и обе взяли осознанный курс на вестернизацию. Но если Россия смогла пройти это путь относительно быстро, и к концу XVIII столетия уже была европейской сверхдержавой, то дорога Порты к построению армии по европейским образцам была куда более долгой и извилистой.
Тут нужно отметить, что Россия и начала свою вестернизацию намного раньше Порты. Попытки перенять те или иные приемы и инновации начались задолго до Петра I - еще в 30-х годах XVII столетия Россия закупала у голландцев артиллерию, активно привлекала военных специалистов из Европы и начинала постепенную трансформацию своей военной доктрины. Османская военная машина, хоть и переживала кризисы, начавшиеся еще в XVI веке, до поры до времени продолжала исправно выполнять возложенные на нее задачи. Однако во со второй половины XVII века делать это становилось все труднее, пока, наконец, катастрофа под Веной не стала той точкой преломления, которая размежевала собой эпоху успехов и эпоху неудач для Турции.
Русская армия даже во время петровских преобразований насчитывала большой процент кавалерии (около 40 %), а если брать в расчет иррегулярные части татар, калмыков и казаков, то эта доля станет намного больше. Сохранение такого большого процента кавалерийских частей было продиктовано географическими особенностями - в отличие от армий Западной Европы, восточноевропейским армиям приходилось зачастую вести боевые действия на обширных территориях, в том числе и в степях (как, например, в Крыму), и в этих условиях для того, чтобы полководец мог вести мобильную войну, совершать операции на коммуникациях противника и т.д. ему были просто необходимы крупные отряды конницы.
Ярким примером необходимости учитывать географический фактор войны стали два крымских похода фаворита царевны Софьи Василия Васильевича Голицына в 1687-м и 1689-м годах. Крымский хан Селим Гирей вел с русской армией войну на истощение, уничтожая посевы и запасы продовольствия, а войско Голицына, не имя нужного количества дисциплинированных мобильных конных отрядов ничего с этим не могло сделать. В итоге в войске начался голод, и фаворит царевны потерял в первом походе в общей сложности более 30 тысяч человек, не добившись, по сути, ничего. В кампании 1689-го года он усвоил некоторые уроки, которые преподал ему крымский хан, и запас достаточное количество провианта на тот случай, если Гирей вновь подожжет поля и будет отступать. Однако на этот раз преимущество крымчаков в кавалерии сыграло по другому - войска Голицына, обремененные большими обозами, передвигались крайне медленно, чем вовсю пользовался хан, неустанно терзая их наскоками своей быстрой как ветер конницы. В условиях, когда ему приходилось играть по чужим правилам и не имея возможности переломить ситуацию в свою пользу, Василий Голицын был вынужден отступать.
Василий Васильевич Голицын
Другим крупным столкновением полевых армий Порты и России стал Прутский поход Петра I в 1711-м году. Петровская армию уже более десяти лет находилась в стадии коренного переформатирования под западные образцы, в то время как османская армия продолжала использовать традиционную организацию и методы. Казалось бы, технически прогресс был на стороне русского царя, и поход должен был закончиться победой петровской армии. Однако опять сыграл свою роль географический фактор. Армия Петра насчитывала 56 тысяч человек, где более существенную часть составляла пехота (26 территориальных полков и 4 гвардейских), кроме того царь рассчитывал на поддержку господарей Молдавии и Валахии, которые обещали привести свою иррегулярную конницу. Османская армия насчитывала по разным источникам до 120 тысяч человек, помимо этого, при ней были свыше 30 тысяч крымских татар - вассалов турецкого султана. Подавляющим количественным превосходством турки обладали и в артиллерии (407 их орудий против 122 у русских), причем артиллерийский парк османов включал и тяжелые осадные орудия, что позволяет предположить, что военачальники султана рассчитывали и на осадные действия в ходе кампании, а не только на полевое сражение. Петр рассчитывал форсировать реку Прут быстрым маршем, отчего его армия была истощена, и немалое количество солдат погибли, перепив воды с долгой дороги. И здесь как раз сыграло превосходство турецкой армии в кавалерии - пока русская армия двигалась к реке, отряды крымской конницы уже были там, и в итоге армия царя оказалась зажата между основными османскими силами и татарской кавалерией, курсировавшей у нее в тылу. После нескольких столкновений Петру стало очевидно, что вырваться из западни с боем он не сможет, ион был вынужден откупаться, дав огромную взятку великому визирю.
В условиях, когда крупные армейские силы вынуждены действовать на большом удалении от своих баз, на недружественной (или на вражеской) территории, они всегда подвергаются риску быть окруженными более мобильным противником, и в этом случае даже сила и вооружение окруженной армии уже не будут иметь решающего значения.
С похожими проблемами столкнулся фельдмаршал Бурхард Христофор Миних в 30-х года XVIII века во время русско-турецкой войны 1735 - 1739 гг. Несмотря на серию из ярких побед, армия Миниха несла огромные небоевые потери, вызванные все теми же проблемами с обеспечением (татары по старой доброй традиции опять использовали тактику выжженной земли), ко всему прочему русскую армию подкосила чума (армия Миниха только от болезней потеряла 30 тысяч человек в 1736-м году и около 15 тысяч - в 1737-м).
Османы, хоть и воевали в основном на своей земле (мы уже говорили, что в XVIII веке Порта вела боевые действия преимущественно оборонительного характера), тоже время от времени сталкивались, как и русские, с проблемой продуктовой логистики. Как писал военачальник Ахмед Джавдет-паша, во время русско-турецкой войны 1787 - 1792 гг почти все османские крепости на Балканах и в Северном Причерноморье голодали ввиду того, что не была нормально налажена поставка зерна гарнизонам. Как следствие, не имея достаточного количества провизии, армии султана не могли вести каких-либо наступательных действий, и вынуждены были держать оборону. Многие отряды просто не доходили до фронта, разбегаясь по дороге. И чем больше русские война на протяжении XVIII столетия продвигались и закреплялись в степных областях Причерноморья, тем сложнее становилось полагаться на степь туркам, т.к. она превращалась из союзника во врага, обрушивая на подданных султана те же беды, которые она несла русским во времена Петра I.
Как уже было сказано, XVIII век превратил Россию в одну из ведущих европейских держав, и во многом это было достигнуто форсированной милитаризации общества, старт которой дал еще Петр I, который ввел наказания для дворян, уклонявшихся от военной службы, а так же, в годы войны со шведами, установил норму в виде одного рекрута с двух хозяйств. В результате, к середине столетия Россия была самым милитаризованным государством Европы - она постоянно держала под ружьем три с половиной процента населения, в то время как среднеевропейский показатель составлял полтора процента. Процент крепостных рекрутов в русской армии в разные годы различался - в 30-х годах в солдаты забирали в среднем одного человека из 179 душ, в конце 60-х годов - одного из 150. Общее число рекрутов, набранных во время русско-турецкой войны 1768-1774 гг составило около 300 тысяч человек. При этом, до 1793-го года в солдаты забирали пожизненно, позднее срок службы был сокращен до 25 лет.
Другой главный соперник Порты, Австрия, с середины XVIII века взяла на вооружение прусскую военную модель, ввела муштру и увеличила парк артиллерии. Вена смогла поставить под ружье для войны с Турцией в конце 80-х годов 300 с лишним тысяч человек. Параллельно с внедрением прусской модели, австрийцы уделяли большое внимание подготовке офицерских кадров - так, например, в 1752-м году была основана Военная Академия в Вене, а в 1760-м - военно-инженерное училище.
На фоне того, как усиливались ее извечные соперницы, Блистательная Порта, находящаяся в глубоком кризисе, не могла предпринимать сколь-либо эффективных модернизационных мер. С каждым десятилетием мобилизовать войска на фронт становилось все сложнее - янычары были рассеяны по всей империи и куда охотнее занимались бизнесом разной степени законности, нежели своими прямыми обязанностями, система тимаров агонизировала и готовилась отдать Аллаху душу, а наемные формирования доставляли порой едва ли не меньшие хлопоты, нежели войска противника. Нередко оказывалось, что численность войска, прибывшего на фронт, была существенно меньше ожидаемой в силу того, что часть солдат по пути дезертировала. По факту, в современной историографии до сих пор с трудом можно установить, насколько численность османских армий в кампаниях XVIII века соответствовала истине, ибо есть все основания предполагать, что она нередко была завышена, причем - самими османами (например, астрономические цифры в 150 - 200 тысяч человек кажутся нам завышенными). Например, одной из причин потери османами крепости Измаил можно считать массовое дезертирство, которое ослабило силы их корпусов в придунайских областях. Нередко наемники отказывались идти в дальние походы, особенно к северным форпостам империи, таким как Очаков, так как считали, что эти территории недостаточно богаты, и там попросту будет нечего грабить. К концу столетия султанская армия больше походила на конгломерат бандитских группировок, чем на сильную дисциплинированную армию - командиры меньших рангов нередко игнорировали прямые приказы своих пашей, а то и покидали войско со своими отрядами, нередко рекруты оказывались старыми или увечными, и с каждой войной эта армия была все менее боеспособна.
В противовес этим тенденциям относительно неплохо проявляло себя региональное ополчение, сформированное на средства местных аянов. Боснийское ополчение довольно эффективно противостоял австрийским войскам в войне 1737 - 1739 гг, отряды ополченцев помогли Мехмеду-паше подавить греческое восстание в 1770-м году. Аяны также взвалили на себя существенную часть бремени по обеспечению армий на фронте - например, аян Эдирне обеспечивал за свой счет продовольствием гарнизоны Аккермана и Очакова, аян Рущука (ныне болгарский город Русе) из своего кармана профинансировал капитальный ремонт дунайской флотилии.
Создавая и обкатывая в войнах новую армию, Россия заложила фундамент для становления и собственного офицерского корпуса. Если при Петре I среди высших военных чинов русские составляли меньшинство (что было логично, учитывая то, что они являлись представителями "старой школы"), то затем приобретенный военный опыт первых лет империи позволял вспыхивать уже доморощенным звездам, таким, как Петр Александрович Румянцев и Александр Васильевич Суворов. Что же касается османской армии, то здесь мы можем наблюдать скорее обратный процесс.
До второй половины XVI века для Порты было обычным делом, когда боевыми действиями командовал лично султан. Взлет империи в это время напрямую связан с личностями талантливых правителей-полководцев, величайшими из которых были Мехмед II Завоеватель и Сулейман I Великолепный (в турецкой традиции он известен как Сулейман Справедливый - Kanuni Sultan Süleyman, расхожий перевод слова "Кануни" как "законник", "законодатель" является неверным). Однако с конца XVI столетия султаны начинают все реже лично водить свои армии в бой, Мустафа II, разгромленный Евгением Савойским при Зенте в 1697-м году был последним правителем Порты, который лично возглавлял войска на поле боя. Это отнюдь не означает, что военные успехи турок в XVIII веке были бы более значительны, если бы государи лично водили армии в бой, однако военная система, опиравшаяся ранее на личный авторитет султанов и их волю, была отдана от откуп сановникам, многие из которых были более бюрократами, чем военачальниками, к тому же, немало из них своими интригами заслуживали недоверие своих султанов, что приводило к постоянным чисткам кадров и перестановкам. С 1730-го по 1798-й годы поменялось сорок восемь визирей, а самый короткий срок пребывания на этом посту составил около 4 месяцев. В такой ситуации даже у талантливых и преданных отчизне вельмож просто не было достаточного количества времени, чтобы провести в военной организации надлежащие изменения, да и просто в полной мере освоиться в полученных полномочиях. Только во время русско-турецкой войны 1735 - 1739 гг сменилось пять великих визирей, так что говорить о каком-то единоначалии и последовательной стратегии не приходится в принципе (во время войны 1768 - 1774 гг сменилось шесть великих визирей, во время войны 1787 - 1792 гг - четыре). Многие из этих визирей, занявшие свои посты благодаря придворным интригам, в качестве военных командиров не обнаруживали и десятой доли той изворотливости и хитроумности, которая приводила их к власти (что и не удивительно, ведь они не были военными). Так, например, на одном из военных советов в ходе кампании 1769-го года великий визирь Мехмед Эмин-паша вообще отказался что-либо обсуждать с другими участниками, заняв позицию самоустранения, что, в итоге, не позволило прийти к какому то консенсусу относительно дальнейших действий армии. Как отмечал современник, Ахмед Джавдет-паша, многие из визирей командовавших армиями вообще не имели никакого представления о военном деле. Впрочем, были и исключения, такие как Мухшинзаде Мехмед-паша, который организовал успешную оборону в Румелии в ходе войны 1737 - 1739 гг, но подобные люди были скорее исключением, лишь подтверждавшим правило. Горькая правда состояла в том, что в XVIII веке у Порты не было военачальников такого калибра, которыми располагали ее противницы - Россия и Австрия.
Еще одной серьезной проблемой была увеличивавшаяся децентрализация империи. Если все действия российских полководцев на театрах военных действий были согласованы с Петербургом и подчинены общей стратегии, то провинциальные наместники в Порте зачастую не могли согласовать свои действия даже по самым простым вопросам, а нередко и прямо вредили друг другу, ставя личные интересы превыше государственных. Например, в 1741-м году, когда восточные провинции империи ожидали нападения правителя Ирана Надир-шаха, губернатор Багдада Ахмед-паша отправил армию во главе с Курт Осман-пашой осадить османский же Мосул, так как вел борьбу с тамошним губернатором за контроль над Басрой. Хусейн Джалили-паша, губернатор Мосула, за несколько лет до этого в одиночку с огромным трудом отразил вторжение Надир-шаха, его провинция сильно пострадала от войны и в его распоряжении оставалось чуть более 30 тысяч войска. Тем нем менее, он смог мобилизовать все население, созвать ополченцев и прогнать Курт Османа восвояси. Однако это подточило и без того слабые силы турок в регионе, поэтому на следующий год они не смогли выставить армию и нанести Надир-шаху ответный удар. Османские границы полыхали по всему периметру, и хотя иногда появлялись самоотверженные и достойные полководцы, способные сдерживать угрозы и временно стабилизировать положение, страна неуклонно катилась к военному краху.
В середине XVIII века русская армия обратилась к опыту прусского короля Фридриха Великого, продемонстрировавшего в ходе Войны за Австрийское наследство, что дисциплина, выучка и мобильность армии в существенной степени нивелируют недостаток финансов и могут стать ключом для победы не самого богатого государства. В ходе Семилетней войны русская армия, дойдя до Берлина, смогла продемонстрировать, что она способна отлично перенимать и адаптировать опыт соседей, чтобы потом использовать его против них самих. При этом, русские военные мужи прекрасно помнили и опыт русско-турецких войн, делая ставку, в том числе, и на мобильную артиллерию и большие контингенты кавалерии. Русская армия переняла европейский опыт построения колоннами и активно использовала формацию каре, для того, чтобы защищаться по всему фронту от неприятельской конницы. Это был синтез европейской военной практики и собственного эмпирического опыта, выработанного за годы турецких походов, и адаптированного русскими для войны в актуальных для них географических условиях.
Что же касается османской армии, то она по прежнему строилась не из рационального принципа, но отражала собой диалог вельмож со властью. Чем ближе к султанскому знамени (или знамени великого визиря) располагал свой значок тот или иной вельможа, тем выше было его влияние. По этой же логике армия располагалась на стоянку и развертывалась непосредственно для битвы, так что в итоге войска нередко оказывались расставлены на поле не из рациональных тактических соображений, но в рамках этой традиции.
Во время кампаний, которые проводила Порта, удержать войска в повиновении и заставить их нормально сражаться всегда стоило серьезных денег. Особые трудности вызывали союзники - крымские татары. Хотя крымский хан был вассалом турецкого султана, по факту Стамбул платил Бахчисараю существенные суммы денег, чтобы гарантировать себе присутствие войск переменчивых Гиреев на поле боя. Например, участие крымского контингента в кампании 1602 - 1603 гг обошлось османской казне в три с половиной миллиона акче, помимо этого, было уплачено около трех миллионов акче в качестве личного подарка хану Гази Гирею. Но даже постоянный "подкорм" подарками хитрых и своевольных крымских владык не всегда мог гарантировать, что их войска в походе и сражении будут четко и последовательно выполнять директивы визиря. С завидным постоянством случались ситуации, когда татары, видя возможность легкой наживы, покидали порядки и бросались грабить вражеские обозы, нарушая тем самым планы главнокомандующего и подставляя под удар все его войско.
Что же касается собственно-османской тактики, то турки, хоть и были знакомы с организацией войск и тактическими приемами своих европейских противников, сами не стремились это у них перенимать. Например, в турецкой армии так и не получили распространение пешие пикинеры и штыки. Османские командиры, по прежнему опираясь на славные традиции предыдущих столетий, полагали, что эти решения врага - ничто, по сравнению с личной доблестью султанских воинов, которые разбивали европейцев на их же земле множество раз. Это непонимание значения таких нововведений как штык, впоследствии сыграло с турками злую шутку. В XVIII столетии штык стал грозным оружием ближнего боя - это уже не был багинет, вставляемый в ствол мушкета, теперь штык крепился под стволом и позволял солдату вести как огневой, так и рукопашный бой без затрат времени на необходимые приготовления. Особенно хорошо штык пришелся ко двору в русской армии - построения пехоты, ощетинившиеся штыками, сводили на нет все преимущества легкой османской конницы, которая при попытках атаковать русское каре неизменно несла тяжелые потери, напарываясь на разящую сталь. Негативно влияла на тактику султанских войск и низкая из дисциплина. Так, например, османы не проводили ночных маршей и боевые действия предпочитали вести тоже при дневном свете. Причина такого поведения была банальна - при ночных атаках и переходах командирам было сложнее уследить за своими воинами, и риск их дезертирства был многократно выше, чем при дневных операциях. Все это замедляло султанские войска и ставило их подчас в заведомо невыигрышное положение по сравнению с неприятелем.
Тут нужно отметить, что Россия и начала свою вестернизацию намного раньше Порты. Попытки перенять те или иные приемы и инновации начались задолго до Петра I - еще в 30-х годах XVII столетия Россия закупала у голландцев артиллерию, активно привлекала военных специалистов из Европы и начинала постепенную трансформацию своей военной доктрины. Османская военная машина, хоть и переживала кризисы, начавшиеся еще в XVI веке, до поры до времени продолжала исправно выполнять возложенные на нее задачи. Однако во со второй половины XVII века делать это становилось все труднее, пока, наконец, катастрофа под Веной не стала той точкой преломления, которая размежевала собой эпоху успехов и эпоху неудач для Турции.
Русская армия даже во время петровских преобразований насчитывала большой процент кавалерии (около 40 %), а если брать в расчет иррегулярные части татар, калмыков и казаков, то эта доля станет намного больше. Сохранение такого большого процента кавалерийских частей было продиктовано географическими особенностями - в отличие от армий Западной Европы, восточноевропейским армиям приходилось зачастую вести боевые действия на обширных территориях, в том числе и в степях (как, например, в Крыму), и в этих условиях для того, чтобы полководец мог вести мобильную войну, совершать операции на коммуникациях противника и т.д. ему были просто необходимы крупные отряды конницы.
Ярким примером необходимости учитывать географический фактор войны стали два крымских похода фаворита царевны Софьи Василия Васильевича Голицына в 1687-м и 1689-м годах. Крымский хан Селим Гирей вел с русской армией войну на истощение, уничтожая посевы и запасы продовольствия, а войско Голицына, не имя нужного количества дисциплинированных мобильных конных отрядов ничего с этим не могло сделать. В итоге в войске начался голод, и фаворит царевны потерял в первом походе в общей сложности более 30 тысяч человек, не добившись, по сути, ничего. В кампании 1689-го года он усвоил некоторые уроки, которые преподал ему крымский хан, и запас достаточное количество провианта на тот случай, если Гирей вновь подожжет поля и будет отступать. Однако на этот раз преимущество крымчаков в кавалерии сыграло по другому - войска Голицына, обремененные большими обозами, передвигались крайне медленно, чем вовсю пользовался хан, неустанно терзая их наскоками своей быстрой как ветер конницы. В условиях, когда ему приходилось играть по чужим правилам и не имея возможности переломить ситуацию в свою пользу, Василий Голицын был вынужден отступать.
Василий Васильевич Голицын
Другим крупным столкновением полевых армий Порты и России стал Прутский поход Петра I в 1711-м году. Петровская армию уже более десяти лет находилась в стадии коренного переформатирования под западные образцы, в то время как османская армия продолжала использовать традиционную организацию и методы. Казалось бы, технически прогресс был на стороне русского царя, и поход должен был закончиться победой петровской армии. Однако опять сыграл свою роль географический фактор. Армия Петра насчитывала 56 тысяч человек, где более существенную часть составляла пехота (26 территориальных полков и 4 гвардейских), кроме того царь рассчитывал на поддержку господарей Молдавии и Валахии, которые обещали привести свою иррегулярную конницу. Османская армия насчитывала по разным источникам до 120 тысяч человек, помимо этого, при ней были свыше 30 тысяч крымских татар - вассалов турецкого султана. Подавляющим количественным превосходством турки обладали и в артиллерии (407 их орудий против 122 у русских), причем артиллерийский парк османов включал и тяжелые осадные орудия, что позволяет предположить, что военачальники султана рассчитывали и на осадные действия в ходе кампании, а не только на полевое сражение. Петр рассчитывал форсировать реку Прут быстрым маршем, отчего его армия была истощена, и немалое количество солдат погибли, перепив воды с долгой дороги. И здесь как раз сыграло превосходство турецкой армии в кавалерии - пока русская армия двигалась к реке, отряды крымской конницы уже были там, и в итоге армия царя оказалась зажата между основными османскими силами и татарской кавалерией, курсировавшей у нее в тылу. После нескольких столкновений Петру стало очевидно, что вырваться из западни с боем он не сможет, ион был вынужден откупаться, дав огромную взятку великому визирю.
В условиях, когда крупные армейские силы вынуждены действовать на большом удалении от своих баз, на недружественной (или на вражеской) территории, они всегда подвергаются риску быть окруженными более мобильным противником, и в этом случае даже сила и вооружение окруженной армии уже не будут иметь решающего значения.
С похожими проблемами столкнулся фельдмаршал Бурхард Христофор Миних в 30-х года XVIII века во время русско-турецкой войны 1735 - 1739 гг. Несмотря на серию из ярких побед, армия Миниха несла огромные небоевые потери, вызванные все теми же проблемами с обеспечением (татары по старой доброй традиции опять использовали тактику выжженной земли), ко всему прочему русскую армию подкосила чума (армия Миниха только от болезней потеряла 30 тысяч человек в 1736-м году и около 15 тысяч - в 1737-м).
Османы, хоть и воевали в основном на своей земле (мы уже говорили, что в XVIII веке Порта вела боевые действия преимущественно оборонительного характера), тоже время от времени сталкивались, как и русские, с проблемой продуктовой логистики. Как писал военачальник Ахмед Джавдет-паша, во время русско-турецкой войны 1787 - 1792 гг почти все османские крепости на Балканах и в Северном Причерноморье голодали ввиду того, что не была нормально налажена поставка зерна гарнизонам. Как следствие, не имея достаточного количества провизии, армии султана не могли вести каких-либо наступательных действий, и вынуждены были держать оборону. Многие отряды просто не доходили до фронта, разбегаясь по дороге. И чем больше русские война на протяжении XVIII столетия продвигались и закреплялись в степных областях Причерноморья, тем сложнее становилось полагаться на степь туркам, т.к. она превращалась из союзника во врага, обрушивая на подданных султана те же беды, которые она несла русским во времена Петра I.
Как уже было сказано, XVIII век превратил Россию в одну из ведущих европейских держав, и во многом это было достигнуто форсированной милитаризации общества, старт которой дал еще Петр I, который ввел наказания для дворян, уклонявшихся от военной службы, а так же, в годы войны со шведами, установил норму в виде одного рекрута с двух хозяйств. В результате, к середине столетия Россия была самым милитаризованным государством Европы - она постоянно держала под ружьем три с половиной процента населения, в то время как среднеевропейский показатель составлял полтора процента. Процент крепостных рекрутов в русской армии в разные годы различался - в 30-х годах в солдаты забирали в среднем одного человека из 179 душ, в конце 60-х годов - одного из 150. Общее число рекрутов, набранных во время русско-турецкой войны 1768-1774 гг составило около 300 тысяч человек. При этом, до 1793-го года в солдаты забирали пожизненно, позднее срок службы был сокращен до 25 лет.
Другой главный соперник Порты, Австрия, с середины XVIII века взяла на вооружение прусскую военную модель, ввела муштру и увеличила парк артиллерии. Вена смогла поставить под ружье для войны с Турцией в конце 80-х годов 300 с лишним тысяч человек. Параллельно с внедрением прусской модели, австрийцы уделяли большое внимание подготовке офицерских кадров - так, например, в 1752-м году была основана Военная Академия в Вене, а в 1760-м - военно-инженерное училище.
На фоне того, как усиливались ее извечные соперницы, Блистательная Порта, находящаяся в глубоком кризисе, не могла предпринимать сколь-либо эффективных модернизационных мер. С каждым десятилетием мобилизовать войска на фронт становилось все сложнее - янычары были рассеяны по всей империи и куда охотнее занимались бизнесом разной степени законности, нежели своими прямыми обязанностями, система тимаров агонизировала и готовилась отдать Аллаху душу, а наемные формирования доставляли порой едва ли не меньшие хлопоты, нежели войска противника. Нередко оказывалось, что численность войска, прибывшего на фронт, была существенно меньше ожидаемой в силу того, что часть солдат по пути дезертировала. По факту, в современной историографии до сих пор с трудом можно установить, насколько численность османских армий в кампаниях XVIII века соответствовала истине, ибо есть все основания предполагать, что она нередко была завышена, причем - самими османами (например, астрономические цифры в 150 - 200 тысяч человек кажутся нам завышенными). Например, одной из причин потери османами крепости Измаил можно считать массовое дезертирство, которое ослабило силы их корпусов в придунайских областях. Нередко наемники отказывались идти в дальние походы, особенно к северным форпостам империи, таким как Очаков, так как считали, что эти территории недостаточно богаты, и там попросту будет нечего грабить. К концу столетия султанская армия больше походила на конгломерат бандитских группировок, чем на сильную дисциплинированную армию - командиры меньших рангов нередко игнорировали прямые приказы своих пашей, а то и покидали войско со своими отрядами, нередко рекруты оказывались старыми или увечными, и с каждой войной эта армия была все менее боеспособна.
В противовес этим тенденциям относительно неплохо проявляло себя региональное ополчение, сформированное на средства местных аянов. Боснийское ополчение довольно эффективно противостоял австрийским войскам в войне 1737 - 1739 гг, отряды ополченцев помогли Мехмеду-паше подавить греческое восстание в 1770-м году. Аяны также взвалили на себя существенную часть бремени по обеспечению армий на фронте - например, аян Эдирне обеспечивал за свой счет продовольствием гарнизоны Аккермана и Очакова, аян Рущука (ныне болгарский город Русе) из своего кармана профинансировал капитальный ремонт дунайской флотилии.
Создавая и обкатывая в войнах новую армию, Россия заложила фундамент для становления и собственного офицерского корпуса. Если при Петре I среди высших военных чинов русские составляли меньшинство (что было логично, учитывая то, что они являлись представителями "старой школы"), то затем приобретенный военный опыт первых лет империи позволял вспыхивать уже доморощенным звездам, таким, как Петр Александрович Румянцев и Александр Васильевич Суворов. Что же касается османской армии, то здесь мы можем наблюдать скорее обратный процесс.
До второй половины XVI века для Порты было обычным делом, когда боевыми действиями командовал лично султан. Взлет империи в это время напрямую связан с личностями талантливых правителей-полководцев, величайшими из которых были Мехмед II Завоеватель и Сулейман I Великолепный (в турецкой традиции он известен как Сулейман Справедливый - Kanuni Sultan Süleyman, расхожий перевод слова "Кануни" как "законник", "законодатель" является неверным). Однако с конца XVI столетия султаны начинают все реже лично водить свои армии в бой, Мустафа II, разгромленный Евгением Савойским при Зенте в 1697-м году был последним правителем Порты, который лично возглавлял войска на поле боя. Это отнюдь не означает, что военные успехи турок в XVIII веке были бы более значительны, если бы государи лично водили армии в бой, однако военная система, опиравшаяся ранее на личный авторитет султанов и их волю, была отдана от откуп сановникам, многие из которых были более бюрократами, чем военачальниками, к тому же, немало из них своими интригами заслуживали недоверие своих султанов, что приводило к постоянным чисткам кадров и перестановкам. С 1730-го по 1798-й годы поменялось сорок восемь визирей, а самый короткий срок пребывания на этом посту составил около 4 месяцев. В такой ситуации даже у талантливых и преданных отчизне вельмож просто не было достаточного количества времени, чтобы провести в военной организации надлежащие изменения, да и просто в полной мере освоиться в полученных полномочиях. Только во время русско-турецкой войны 1735 - 1739 гг сменилось пять великих визирей, так что говорить о каком-то единоначалии и последовательной стратегии не приходится в принципе (во время войны 1768 - 1774 гг сменилось шесть великих визирей, во время войны 1787 - 1792 гг - четыре). Многие из этих визирей, занявшие свои посты благодаря придворным интригам, в качестве военных командиров не обнаруживали и десятой доли той изворотливости и хитроумности, которая приводила их к власти (что и не удивительно, ведь они не были военными). Так, например, на одном из военных советов в ходе кампании 1769-го года великий визирь Мехмед Эмин-паша вообще отказался что-либо обсуждать с другими участниками, заняв позицию самоустранения, что, в итоге, не позволило прийти к какому то консенсусу относительно дальнейших действий армии. Как отмечал современник, Ахмед Джавдет-паша, многие из визирей командовавших армиями вообще не имели никакого представления о военном деле. Впрочем, были и исключения, такие как Мухшинзаде Мехмед-паша, который организовал успешную оборону в Румелии в ходе войны 1737 - 1739 гг, но подобные люди были скорее исключением, лишь подтверждавшим правило. Горькая правда состояла в том, что в XVIII веке у Порты не было военачальников такого калибра, которыми располагали ее противницы - Россия и Австрия.
Еще одной серьезной проблемой была увеличивавшаяся децентрализация империи. Если все действия российских полководцев на театрах военных действий были согласованы с Петербургом и подчинены общей стратегии, то провинциальные наместники в Порте зачастую не могли согласовать свои действия даже по самым простым вопросам, а нередко и прямо вредили друг другу, ставя личные интересы превыше государственных. Например, в 1741-м году, когда восточные провинции империи ожидали нападения правителя Ирана Надир-шаха, губернатор Багдада Ахмед-паша отправил армию во главе с Курт Осман-пашой осадить османский же Мосул, так как вел борьбу с тамошним губернатором за контроль над Басрой. Хусейн Джалили-паша, губернатор Мосула, за несколько лет до этого в одиночку с огромным трудом отразил вторжение Надир-шаха, его провинция сильно пострадала от войны и в его распоряжении оставалось чуть более 30 тысяч войска. Тем нем менее, он смог мобилизовать все население, созвать ополченцев и прогнать Курт Османа восвояси. Однако это подточило и без того слабые силы турок в регионе, поэтому на следующий год они не смогли выставить армию и нанести Надир-шаху ответный удар. Османские границы полыхали по всему периметру, и хотя иногда появлялись самоотверженные и достойные полководцы, способные сдерживать угрозы и временно стабилизировать положение, страна неуклонно катилась к военному краху.
В середине XVIII века русская армия обратилась к опыту прусского короля Фридриха Великого, продемонстрировавшего в ходе Войны за Австрийское наследство, что дисциплина, выучка и мобильность армии в существенной степени нивелируют недостаток финансов и могут стать ключом для победы не самого богатого государства. В ходе Семилетней войны русская армия, дойдя до Берлина, смогла продемонстрировать, что она способна отлично перенимать и адаптировать опыт соседей, чтобы потом использовать его против них самих. При этом, русские военные мужи прекрасно помнили и опыт русско-турецких войн, делая ставку, в том числе, и на мобильную артиллерию и большие контингенты кавалерии. Русская армия переняла европейский опыт построения колоннами и активно использовала формацию каре, для того, чтобы защищаться по всему фронту от неприятельской конницы. Это был синтез европейской военной практики и собственного эмпирического опыта, выработанного за годы турецких походов, и адаптированного русскими для войны в актуальных для них географических условиях.
Что же касается османской армии, то она по прежнему строилась не из рационального принципа, но отражала собой диалог вельмож со властью. Чем ближе к султанскому знамени (или знамени великого визиря) располагал свой значок тот или иной вельможа, тем выше было его влияние. По этой же логике армия располагалась на стоянку и развертывалась непосредственно для битвы, так что в итоге войска нередко оказывались расставлены на поле не из рациональных тактических соображений, но в рамках этой традиции.
Во время кампаний, которые проводила Порта, удержать войска в повиновении и заставить их нормально сражаться всегда стоило серьезных денег. Особые трудности вызывали союзники - крымские татары. Хотя крымский хан был вассалом турецкого султана, по факту Стамбул платил Бахчисараю существенные суммы денег, чтобы гарантировать себе присутствие войск переменчивых Гиреев на поле боя. Например, участие крымского контингента в кампании 1602 - 1603 гг обошлось османской казне в три с половиной миллиона акче, помимо этого, было уплачено около трех миллионов акче в качестве личного подарка хану Гази Гирею. Но даже постоянный "подкорм" подарками хитрых и своевольных крымских владык не всегда мог гарантировать, что их войска в походе и сражении будут четко и последовательно выполнять директивы визиря. С завидным постоянством случались ситуации, когда татары, видя возможность легкой наживы, покидали порядки и бросались грабить вражеские обозы, нарушая тем самым планы главнокомандующего и подставляя под удар все его войско.
Что же касается собственно-османской тактики, то турки, хоть и были знакомы с организацией войск и тактическими приемами своих европейских противников, сами не стремились это у них перенимать. Например, в турецкой армии так и не получили распространение пешие пикинеры и штыки. Османские командиры, по прежнему опираясь на славные традиции предыдущих столетий, полагали, что эти решения врага - ничто, по сравнению с личной доблестью султанских воинов, которые разбивали европейцев на их же земле множество раз. Это непонимание значения таких нововведений как штык, впоследствии сыграло с турками злую шутку. В XVIII столетии штык стал грозным оружием ближнего боя - это уже не был багинет, вставляемый в ствол мушкета, теперь штык крепился под стволом и позволял солдату вести как огневой, так и рукопашный бой без затрат времени на необходимые приготовления. Особенно хорошо штык пришелся ко двору в русской армии - построения пехоты, ощетинившиеся штыками, сводили на нет все преимущества легкой османской конницы, которая при попытках атаковать русское каре неизменно несла тяжелые потери, напарываясь на разящую сталь. Негативно влияла на тактику султанских войск и низкая из дисциплина. Так, например, османы не проводили ночных маршей и боевые действия предпочитали вести тоже при дневном свете. Причина такого поведения была банальна - при ночных атаках и переходах командирам было сложнее уследить за своими воинами, и риск их дезертирства был многократно выше, чем при дневных операциях. Все это замедляло султанские войска и ставило их подчас в заведомо невыигрышное положение по сравнению с неприятелем.