заметки на полях: бобров, филистинский, меньшагин
1. Руководитель НТС В.Байдалаков пишет в своих мемуарах:
Мы преодолевали большие трудности. Во-первых, большинство вступало в наши ряды не за идею, а из-за того монопольного положения, в котором был НТС в годы войны. Когда свирепствовало Гестапо, когда свистели бомбы и пули, мы были одни.
Во-вторых, сказывалось тлетворное наследие коммунистического рабства. Приведу такие эпизоды для примера.
Из Бобруйска по линии НТС в самом начале 1944 года, когда красные приближались уже к Киеву и Смоленску, поступает в центр НТС ходатайство дать санкцию на казнь русского журналиста, предающего всех Гестапо. Исполнительное Бюро НТС это ходатайство категорически отклонило. Ныне этот журналист всеми, нами в том числе, искренне уважается. Выздоровел.
Трудно сказать с полной определенностью, но очень похоже, что речь идет о Михаиле Боброве. О его сотрудничестве с гестапо упоминается и в других источниках, кроме того известно, что в начале лета 1943-го на него самого поступил донос, выдающий его как бывшего сотрудника "Известий", что он, по всей видимости, скрывал.
("За последнее время осведомитель немецкой контрразведки в Бобруйске Дударев (Синяков) Иван доносил, что Бобров Михаил выдает себя не за того человека, кем он на самом деле есть. В частности он писал, что Бобров москвич и был корреспондентом газеты "Известия" - из допроса капитана Николая Веревкина органами НКВД, РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.751)
Возможно, это побудило Боброва к "ответным действиям".
2. Байдалаков пишет дальше:
Зимой 1943-1944 года в Пскове стук в дверь квартиры старшего члена НТС. Крупный работник пера падает на колени и поклон до земли: «Простите, братцы! Сегодня днем нечистая сила меня подбила подать на вас донос в Гестапо! Простите!» Донос удалось, к счастью, обезвредить. Этого работника пера теперь ценят все, и мы в том числе. Очухался.
Здесь доносчика можно опознать практически наверняка, в том числе и благодаря мемуарам НТСовца Павла Жадана, который и был объектом доноса:
Живой интерес к союзным идеям и философии солидаризма одно время проявлял отсидевший в советском концлагере литератор, человек большой эрудиции, бывший какое-то время при немцах городским головой в Новгороде. Но когда в конце 1943 года в Псков приехал член Совета НТС Роман Николаевич Редлих, то на встрече с ним он ни с того, ни с сего начал нападки на солидаризм. Нам такая двойственность показалась странной. Через несколько дней, рано утром, я в своей канцелярии увидел взволнованного доктора Колобова. Он сообщил, что на меня в СД есть донос, и на квартире возможен обыск. Я немедленно отправился домой, убрал все относящиеся к НТС материалы и передал их на хранение друзьям. Когда я вернулся в канцелярию, то после обеда раздался стук в дверь и вошел доносчик. Взволнованным голосом он выпалил: "Павел Васильевич, я на вас сделал донос". Мне все стало ясно. Одно я не мог понять, почему он пришел сказать об этом сегодня, когда донос был сделан вчера. Вечером на квартире я обнаружил, что обыск действительно был. Дело бы могло кончится для меня плохо, если бы Колобов меня не предупредил.
Ни один из трех бургомистров Новгорода не подходит под описание. Археолог Пономарев и агроном Джиованни не были литераторами, а Морозова еще в 1941-м году убил испанский солдат.
Б.А. Филистинский же подходит практически идеально. Он сидел в лагере, входил в первый состав городской управы Новгорода, в 1943-м жил в Пскове, и наконец стал после войны "ценимым всеми работником пера" Борисом Филипповым.
3. Г.Суперфин в комментариях к мемуарам Б.Меньшагина пишет:
Среди небольшой литературы о Меньшагине есть... его некролог, который появился в журнале «Посев» (1985, № 1)...
В некрологе есть одно утверждение, которое нельзя оставить без внимания:
«Был ... один документ, который подписал Меньшагин - Смоленское воззвание Русского комитета. Борис Георгиевич сказал: „Моя подпись там - четвертая после генерала Власова"»
Речь идет о т.н. «Смоленском воззвании» Русского освободительного комитета в Смоленске (с известными 13-ю пунктами о целях комитета), подписанном генералами А.А.Власовым и В.Ф.Малышкиным 27 декабря 1942. Кажется, в существующей литературе - мемуарной и исследовательской - нет возражений против мнения о фиктивности комитета. Да, его не было - но были действительно попытки его создать. Написано и подписано воззвание было в Берлине, утверждено для распространения в виде пропагандистской листовки за линией фронта (и только там) А.Розенбергом 12 января 1943. В период его подготовки действительно обдумывалось, не привлечь ли к его подписанию представителей русской администрации Смоленска во главе с бургомистром. Сама идея назвать комитет Смоленским и подписать там воззвание возникла как бы в память о реально существовавшем с конца 1941 кружке в Смоленске, который именовал себя Русским Освободительным Комитетом, но этому воспрепятствовало военное руководство Германии:
«...нельзя было дать Смоленской группе подписать воззвание, иначе такое образование „Русского освободительного Комитета" было бы уже политическим актом (а они были запрещены армии)» (В.Штрик-Штрикфельдт. Против Сталина и Гитлера; Смоленск был тылом группы армий «Центр»).
Один из русских, бьвших при «штабе Власова» в Берлине, солидарист А.С.Казанцев, также говорит, что сначала предполагалось, что воззвание подпишут пятеро (Власов, Малышкин, В.И.Боярский, Г.Н.Жиленков, т.е. бывшие советские военачальники, а также «городской голова города Смоленска», т.е. Меньшагин), но подписали только первые двое, Меньшагин же не подписал, потому что «был где-то в Германии с экскурсией, организованной немецким министерством пропаганды» (А.Казанцев. Третья сила). Аргумент весьма прозаический и, читатель согласится, уступающий в убедительности приведенному Штрик-Штрикфельдтом...
Только один из известных нам мемуаристов, кроме автора некролога, определенно пишет не о двух, а о трех (но не более) подписях под «Смоленским воззванием»: это работник отдела пропаганды германского главного командования (коллега Штрик-Штрикфельдта) Эуген Дюрксен - в замечаниях ... которые хранятся в бумагах журналиста Ю.Торвальда в мюнхенском Институте современной истории:
«Воззвание Смоленского комитета было подписано генералом Власовым, генералом Малышкиным и русским обербургомистром Смоленска», т.е. Меньшагиным (?).
Нам не под силу установить, какие из сообщенных данных достоверны... Пока можно ограничиться половинчатым выводом о том, что кандидатура Меньшагина, по-видимому, действительно обсуждалась, но был ли хотя бы один вариант воззвания с его подписью - неизвестно. Голословно мы можем предположить, что Меньшагина могли спросить о принципиальном согласии на подпись, а само подписание стало бы возможным одновременно с оглашением факта создания Комитета, если таковое состоялось бы в Смоленске.
В "бумагах журналиста Ю.Торвальда", однако, есть еще один мемуар, обсуждающий данный вопрос. Это записки все того же Штрик-Штрикфельдта, написанные (или надиктованные) по просьбе Торвальда не позже 1950 г.
В них ничего не говорится о том, что "идея назвать комитет Смоленским" хоть как-то связана с "реально существовавшим с конца 1941 кружком в Смоленске". Ш-Ш называет более прозаические причины:
После того как была найдена личность [Власов], вокруг которой можно было бы создать группу, говорившую бы от имени антисоветских русских, обдумывалась возможность создания комитета. Ориентируясь на тогдашнее положение дел, пытались дать этому комитету броское название и для этого использовать большой русский город... Выбор пал на Смоленск. Причинами чему было
а) инициатива уже давно исходила от группы войск Центр
б) Штрикфельд прибыл оттуда
с) Смоленск лежал в местности. которая никоим образам не подчинялась политическим ведомствам.
Выбирая Смоленск, мы надеялись найти решение, с одной стороны приемлемое для восточного министерства, а с другой стороны имеющее благодаря историческому прошлому звучное имя и тем самым значимое для русских.
Ш-Ш в своей книге, изданной в 1973 г., рассказывает историю, случившуюся в конце 1941-го, когда смоленская горуправа передала Гитлеру специальный адрес. Двадцатью годами раньше, однако, он же излагает этот эпизод несколько иначе:
Город Смоленск подарил фельдмаршалу Боку наполеоновскую пушку вместе с адресом для Гитлера, в котором содержалось предложение организовать в Смоленске правительство оккупированной территории [в книге Ш-Ш приводит и другие политические требования, содержавшиеся в адресе, о которых здесь не говорит]. Адрес, изготовленный русским художником, был помещен в переплет, украшенный церковным серебром. Он содержал и благодарность за освобождение. Подписали его отцы города Смоленска. Подарок и адрес были приняты. Ответа на адрес долгое время не поступало... Смоляне настаивали на ответе. Штрика вызвали к Грайффенбергу (начальнику штаба группы армий Центр). Грайффенберг и Штрик отправились в Смоленск. Грайффенберг обратился к отцам города и передал благодарность фельдмаршала Бока за подарок. Он говорил и говорил, не затрагивая сути. И тут глава города перебил его и сказал: "Нам все ясно. Вы пришли не чтобы нас освободить, а чтобы нас поработить [в книге дана гораздо более мягкая версия]. Этот разговор имел место в конце ноября-начале декабря 1941-го."
И наконец, о подписании Меньшагиным воззвания Смоленского комитета Ш-Ш говорит вот что:
В листовке [содержавшей текст воззвания] был небольшой изъян. Отцы города Смоленска за исключением бургомистра из-за разочарований 1941-го отказались его подписать. От одной лишь подписи бургомистра толку не было (Бургомистр работал раньше в НКВД. Позже, на немецкой стороне, он подписывал все, что от него требовали).
И здесь мы видим существенное расхождение с книгой. Нет ни слова, что "нельзя было дать Смоленской группе подписать воззвание", наоборот Ш-Ш утверждает, что смолянам хотели дать его подписать, но они отказались.
Становится ясно и то, почему Меньшагин считал (и всем рассказывал), что тоже подписал воззвание: его действительно об этом спрашивали, он согласился, но в окончательный вариант листовки, его подпись, по всей видимости, не вошла.
Мы преодолевали большие трудности. Во-первых, большинство вступало в наши ряды не за идею, а из-за того монопольного положения, в котором был НТС в годы войны. Когда свирепствовало Гестапо, когда свистели бомбы и пули, мы были одни.
Во-вторых, сказывалось тлетворное наследие коммунистического рабства. Приведу такие эпизоды для примера.
Из Бобруйска по линии НТС в самом начале 1944 года, когда красные приближались уже к Киеву и Смоленску, поступает в центр НТС ходатайство дать санкцию на казнь русского журналиста, предающего всех Гестапо. Исполнительное Бюро НТС это ходатайство категорически отклонило. Ныне этот журналист всеми, нами в том числе, искренне уважается. Выздоровел.
Трудно сказать с полной определенностью, но очень похоже, что речь идет о Михаиле Боброве. О его сотрудничестве с гестапо упоминается и в других источниках, кроме того известно, что в начале лета 1943-го на него самого поступил донос, выдающий его как бывшего сотрудника "Известий", что он, по всей видимости, скрывал.
("За последнее время осведомитель немецкой контрразведки в Бобруйске Дударев (Синяков) Иван доносил, что Бобров Михаил выдает себя не за того человека, кем он на самом деле есть. В частности он писал, что Бобров москвич и был корреспондентом газеты "Известия" - из допроса капитана Николая Веревкина органами НКВД, РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.751)
Возможно, это побудило Боброва к "ответным действиям".
2. Байдалаков пишет дальше:
Зимой 1943-1944 года в Пскове стук в дверь квартиры старшего члена НТС. Крупный работник пера падает на колени и поклон до земли: «Простите, братцы! Сегодня днем нечистая сила меня подбила подать на вас донос в Гестапо! Простите!» Донос удалось, к счастью, обезвредить. Этого работника пера теперь ценят все, и мы в том числе. Очухался.
Здесь доносчика можно опознать практически наверняка, в том числе и благодаря мемуарам НТСовца Павла Жадана, который и был объектом доноса:
Живой интерес к союзным идеям и философии солидаризма одно время проявлял отсидевший в советском концлагере литератор, человек большой эрудиции, бывший какое-то время при немцах городским головой в Новгороде. Но когда в конце 1943 года в Псков приехал член Совета НТС Роман Николаевич Редлих, то на встрече с ним он ни с того, ни с сего начал нападки на солидаризм. Нам такая двойственность показалась странной. Через несколько дней, рано утром, я в своей канцелярии увидел взволнованного доктора Колобова. Он сообщил, что на меня в СД есть донос, и на квартире возможен обыск. Я немедленно отправился домой, убрал все относящиеся к НТС материалы и передал их на хранение друзьям. Когда я вернулся в канцелярию, то после обеда раздался стук в дверь и вошел доносчик. Взволнованным голосом он выпалил: "Павел Васильевич, я на вас сделал донос". Мне все стало ясно. Одно я не мог понять, почему он пришел сказать об этом сегодня, когда донос был сделан вчера. Вечером на квартире я обнаружил, что обыск действительно был. Дело бы могло кончится для меня плохо, если бы Колобов меня не предупредил.
Ни один из трех бургомистров Новгорода не подходит под описание. Археолог Пономарев и агроном Джиованни не были литераторами, а Морозова еще в 1941-м году убил испанский солдат.
Б.А. Филистинский же подходит практически идеально. Он сидел в лагере, входил в первый состав городской управы Новгорода, в 1943-м жил в Пскове, и наконец стал после войны "ценимым всеми работником пера" Борисом Филипповым.
3. Г.Суперфин в комментариях к мемуарам Б.Меньшагина пишет:
Среди небольшой литературы о Меньшагине есть... его некролог, который появился в журнале «Посев» (1985, № 1)...
В некрологе есть одно утверждение, которое нельзя оставить без внимания:
«Был ... один документ, который подписал Меньшагин - Смоленское воззвание Русского комитета. Борис Георгиевич сказал: „Моя подпись там - четвертая после генерала Власова"»
Речь идет о т.н. «Смоленском воззвании» Русского освободительного комитета в Смоленске (с известными 13-ю пунктами о целях комитета), подписанном генералами А.А.Власовым и В.Ф.Малышкиным 27 декабря 1942. Кажется, в существующей литературе - мемуарной и исследовательской - нет возражений против мнения о фиктивности комитета. Да, его не было - но были действительно попытки его создать. Написано и подписано воззвание было в Берлине, утверждено для распространения в виде пропагандистской листовки за линией фронта (и только там) А.Розенбергом 12 января 1943. В период его подготовки действительно обдумывалось, не привлечь ли к его подписанию представителей русской администрации Смоленска во главе с бургомистром. Сама идея назвать комитет Смоленским и подписать там воззвание возникла как бы в память о реально существовавшем с конца 1941 кружке в Смоленске, который именовал себя Русским Освободительным Комитетом, но этому воспрепятствовало военное руководство Германии:
«...нельзя было дать Смоленской группе подписать воззвание, иначе такое образование „Русского освободительного Комитета" было бы уже политическим актом (а они были запрещены армии)» (В.Штрик-Штрикфельдт. Против Сталина и Гитлера; Смоленск был тылом группы армий «Центр»).
Один из русских, бьвших при «штабе Власова» в Берлине, солидарист А.С.Казанцев, также говорит, что сначала предполагалось, что воззвание подпишут пятеро (Власов, Малышкин, В.И.Боярский, Г.Н.Жиленков, т.е. бывшие советские военачальники, а также «городской голова города Смоленска», т.е. Меньшагин), но подписали только первые двое, Меньшагин же не подписал, потому что «был где-то в Германии с экскурсией, организованной немецким министерством пропаганды» (А.Казанцев. Третья сила). Аргумент весьма прозаический и, читатель согласится, уступающий в убедительности приведенному Штрик-Штрикфельдтом...
Только один из известных нам мемуаристов, кроме автора некролога, определенно пишет не о двух, а о трех (но не более) подписях под «Смоленским воззванием»: это работник отдела пропаганды германского главного командования (коллега Штрик-Штрикфельдта) Эуген Дюрксен - в замечаниях ... которые хранятся в бумагах журналиста Ю.Торвальда в мюнхенском Институте современной истории:
«Воззвание Смоленского комитета было подписано генералом Власовым, генералом Малышкиным и русским обербургомистром Смоленска», т.е. Меньшагиным (?).
Нам не под силу установить, какие из сообщенных данных достоверны... Пока можно ограничиться половинчатым выводом о том, что кандидатура Меньшагина, по-видимому, действительно обсуждалась, но был ли хотя бы один вариант воззвания с его подписью - неизвестно. Голословно мы можем предположить, что Меньшагина могли спросить о принципиальном согласии на подпись, а само подписание стало бы возможным одновременно с оглашением факта создания Комитета, если таковое состоялось бы в Смоленске.
В "бумагах журналиста Ю.Торвальда", однако, есть еще один мемуар, обсуждающий данный вопрос. Это записки все того же Штрик-Штрикфельдта, написанные (или надиктованные) по просьбе Торвальда не позже 1950 г.
В них ничего не говорится о том, что "идея назвать комитет Смоленским" хоть как-то связана с "реально существовавшим с конца 1941 кружком в Смоленске". Ш-Ш называет более прозаические причины:
После того как была найдена личность [Власов], вокруг которой можно было бы создать группу, говорившую бы от имени антисоветских русских, обдумывалась возможность создания комитета. Ориентируясь на тогдашнее положение дел, пытались дать этому комитету броское название и для этого использовать большой русский город... Выбор пал на Смоленск. Причинами чему было
а) инициатива уже давно исходила от группы войск Центр
б) Штрикфельд прибыл оттуда
с) Смоленск лежал в местности. которая никоим образам не подчинялась политическим ведомствам.
Выбирая Смоленск, мы надеялись найти решение, с одной стороны приемлемое для восточного министерства, а с другой стороны имеющее благодаря историческому прошлому звучное имя и тем самым значимое для русских.
Ш-Ш в своей книге, изданной в 1973 г., рассказывает историю, случившуюся в конце 1941-го, когда смоленская горуправа передала Гитлеру специальный адрес. Двадцатью годами раньше, однако, он же излагает этот эпизод несколько иначе:
Город Смоленск подарил фельдмаршалу Боку наполеоновскую пушку вместе с адресом для Гитлера, в котором содержалось предложение организовать в Смоленске правительство оккупированной территории [в книге Ш-Ш приводит и другие политические требования, содержавшиеся в адресе, о которых здесь не говорит]. Адрес, изготовленный русским художником, был помещен в переплет, украшенный церковным серебром. Он содержал и благодарность за освобождение. Подписали его отцы города Смоленска. Подарок и адрес были приняты. Ответа на адрес долгое время не поступало... Смоляне настаивали на ответе. Штрика вызвали к Грайффенбергу (начальнику штаба группы армий Центр). Грайффенберг и Штрик отправились в Смоленск. Грайффенберг обратился к отцам города и передал благодарность фельдмаршала Бока за подарок. Он говорил и говорил, не затрагивая сути. И тут глава города перебил его и сказал: "Нам все ясно. Вы пришли не чтобы нас освободить, а чтобы нас поработить [в книге дана гораздо более мягкая версия]. Этот разговор имел место в конце ноября-начале декабря 1941-го."
И наконец, о подписании Меньшагиным воззвания Смоленского комитета Ш-Ш говорит вот что:
В листовке [содержавшей текст воззвания] был небольшой изъян. Отцы города Смоленска за исключением бургомистра из-за разочарований 1941-го отказались его подписать. От одной лишь подписи бургомистра толку не было (Бургомистр работал раньше в НКВД. Позже, на немецкой стороне, он подписывал все, что от него требовали).
И здесь мы видим существенное расхождение с книгой. Нет ни слова, что "нельзя было дать Смоленской группе подписать воззвание", наоборот Ш-Ш утверждает, что смолянам хотели дать его подписать, но они отказались.
Становится ясно и то, почему Меньшагин считал (и всем рассказывал), что тоже подписал воззвание: его действительно об этом спрашивали, он согласился, но в окончательный вариант листовки, его подпись, по всей видимости, не вошла.