в оккупированном харькове
Респондент #485
Дата интервью: 30 марта 1951 г.
Место интервью: Мюнхен, Германия
[Респондент - профессор-солидарист из Харькова - Инт.]
В харьковском городском комитете украинцы настаивали, что каждое предприятие должно иметь одного украинского чиновника и одного специалиста. Таким образом на деле они предлагали советскую практику в удвоенном виде. Я протестовал против этого как и против ограничения инициативы.
Во время зимы 1941-42-го люди умирали от голода и холода десятками тысяч. Страдала большей частью интеллигенция, которая не запасла ничего, что помогло бы выжить. Тут немцы вели себя совершенно безнравственно, они в частном порядке выменивали ценности, золото и пр. за муку и пр.
В пропагандистских отделах верховодили галичане. Еще до прихода немцев Советы очевидно подозревали, что произойдет (доверительная информация от Крамаренко). В самом начале городской управы не было. Затем обербургомистром стал проф. Крамаренко, он был профессором-химиком, специалистом по керамике, членом-корреспондентом Академии Наук. С ним работали Семененко, Сеник и Куликов (русский, сын юриста). Крамаренко не смог удержаться на посту и был сменен на Семененко. У Крамаренко не было политических полномочий, он просто лавировал вместе с немцами. Он не был человеком с принципами, сместили его, очевидно, за злоупотребления, принятие неофициальных "подарков" и пр. Позже он работал в научной администрации. По слухам, позже его расстреляли, возможно, за подозрения в связях с Советами.
Немцы пришли в октябре 1941-го, Крамаренко был у власти в ноябре-декабре, Семененко сменил его где-то в январе 1942-го. Последний был членом коллегии адвокатов, специалистом по железнодорожным делам без какого-либо политического бэкграунда. Он был человеком властолюбивым и стремящимся сделать карьеру. Уже до прихода немцев он занял четкую антибольшевистскую позицию. В других условиях он возможно стал бы кем-то вроде либерала или кадета. Он был сибаритом, любил почести и признание. Он остался в руководстве до самого конца, и немцы так ему доверяли, что снова сделали бургомистром, когда взяли Харьков вторично.
В новую администрацию входили бывшие коммунисты и советские чиновники. Когда Советы вернулись, оказалось, что директор городского рынка был НКВДистом, его видели в форме. Коммунисты, оставшиеся по заданию, пытались снискать расположение немцев, никогда с ними не спорили, выказывали неослабное рвение и всегда с готовностью подчинялись всем приказам; они превозносили до небес немецкую культуру и даже предлагали немцам методы более широкомасштабного осуществления их идей. Так в Виннице немецкий чиновник хотел конфисковать двух коров, но чиновник-коммунист сказал ему "Вы можете взять три". Таким образом немцы доверяли им, и в то же время у населения пробуждались антинемецкие настроения. Многие переводчики были советскими агентами.
Перед эвакуацией немцев я встретил в Харькове несколько студентов, одетых в одинаково безукоризненные темно-синие костюмы. Они все были загодя посланы Советами, но костюмы выдали их.
И среди членов управы были коммунисты. В целом многие члены были людьми заурядного пошиба, лишь Семененко и Куликов были больше калибром. Бывший махновец Капица, взявший имя Каралов - он был инструктором в коммунистическом университете, послушным членом партии - остался и не пострадал, он тщетно пытался стать членом управы (его имя лучше не публиковать). Другой доцент, тоже большевик, остался и пытался сотрудничать с немцами, но ничего не добился. С другой стороны, в первые месяцы я случайно сталкивался на улице с некоторыми известными партийными чиновниками (в том числе с заместителем директора коммунистического университета и секретарем парторганизации института), очевидно, они остались по указанию партии; они избегали разговора со мной. В начальный период многие партийцы были арестованы, их держали под замком в гостинице Интернационал. Многих позже отпускали, если другие интеллигенты письменно поручились за них.
С самого начала немцы слепо хватали людей десятками за любой акт саботажа или взорванную шахту. Люди собирались на площади Дзержинского слушать громкоговорители, и жандармы пользовались моментом, чтобы загрести жертвы прямо на улице. Позже, в 1943-м управа добилась, что к ответственности за криминальные проступки привлекались более виновные люди.
Одной ночью зимой 1941-42-го немцы пришли к профессорам, жившим в Доме Специалистов, и забрали несколько семей. Сначала прошел слух, что это сделали советские агенты, но потом я узнал, что это точно были немцы: арестованные были среди подписавших заявление, осуждавшее немецкие зверства и опубликованное до отступления Советов.
Управа была стопроцентно тоталитарным органом. Всеми отделами заправляли украинцы, получавшие, если необходимо, поддержку от немцев. Харьковская газета была в руках галичан, и местные украинцы смеялись над языком, который в ней использовался. Среди назначенцев были и "русские" украинцы, хорошо приспособившиеся к новым порядкам. В местной администрации было большое число местных жителей. Во время голода люди получали работу главным образом через друзей и личные связи. Было и несколько русских районных начальников.
До 1941-го у населения не ощущалось крайне проукраинских взглядов. Расистские взгляды Семененко определенно не имели широкой поддержки. В частности украинское крестьянство их не приветствовало. В Виннице у меня была возможность встречаться с множеством крестьян. Те, кто добросовестно работал на своих постах при немцах, были в большинстве своем служилые люди: советские клерки, бухгалтеры, кладовщики, отчасти юристы. Закончившие советские вузы быстро ощущали скепсис по отношению к режиму, чувствовали свою неполноценность. Лидерами же украинских шовинистов были люди, которые на свободном рынке идей и возможностей никогда не смогли бы добиться известности.
В течение первых месяцев войны, до прихода немцев, налицо были пораженчество и безразличие. Неважно, кто бы взял власть - немцы, британцы, да пусть бы хоть венгры пришли - реакция оставалась бы той же. Люди вполне открыто выражали свои чувства. Я слышал как крестьянин спрашивает в юридической консультации имеет ли его сын-десантник возможность сдаться фашистам. Но уже в конце 1941-го я слышал колхозников, говоривших, что немцы не победят. На улицах городов немцы заставляли людей снимать пальто, рукавицы и пр. и отдавать им. Голод и поведение по отношению к населению - все установки расового превосходства - вызывали нелюбовь к немцам. Даже мелочами они восстанавливали людей против себя - рисунком повешенного человека на куче угля, указывающим, что того, кто возьмет уголь, повесят.
Я думаю, что перемене настроения в городах способствовал больше нематериальный фактор. Интеллигенция слышала о брошюре Унтерменш, которая производила самое угнетающее впечатление. Крестьянству было труднее уйти от своего объективно пронемецкого пораженчества, и здесь были важны материальные соображения. Но изначальное пораженчество было почти равномерно распределено по всем слоям общества. В Харькове в отличие от других городов осталось много мужчин, многие из них прятались до конца советской эвакуации. Но оставаться после прихода немцев было рискованным: осталось менее половины от общего числа профессоров.
Недовольство немцами в городах росло быстрее, чем в селах. Роль играли и голод, и более открыто выражаемые настроения "превосходства", выказываемые при более частых контактах. Крестьяне, в чьих областях распустили колхозы, были более пронемецкими. Там, где колхозы остались, имели место воровство и мародерство. Даже если количество продуктов, отдаваемых немцам, превышало то, что забирали большевики, крестьяне зачастую предпочитали немцев. Но это не было доказательством внезапного возвращения старой системы мира, а лишь желанием заполучить во владение собственность.
При оккупации имела место социальная дифференциация. Привилегированными группами были:
1) чиновничество - бургомистр, районные начальники, те, кто работал в ведомствах, конфискующих продукты и пр., те, кто собирал налоги, земельный отдел (к примеру, в нем работал д-р Ветухов, ныне ведущий украинский политик, человек чисто русского происхождения, сын профессора), областная администрация МТС. Все эти люди материально находились в лучшем положении - не только из-за злоупотребления полномочиями, но и из-за того, что на этих постах полагались лучшие пайки, да и население их снабжало. Более того, немецкий контроль был гораздо менее эффективен, чем советский.
2) представители частного предпринимательства: торговцы, ремесленники, кустари (все под контролем промышленного отдела управы), но более всего бесчестные спекулянты, наживавшиеся на голодном населении, на женщинах, на пьяных немцах и пр. Были и честные торговцы, но случаи выходящих за все рамки нарушений слишком вопиющи, чтобы о них забыть. Некоторые из спекулянтов сумели сколотить немалый капитал. Также частные фотографы, портные (хотя кроме немцев мало кто у них заказывал), производители спичек. На рынке люди зарабатывали деньги, продавая любой годный товар, часто краденый - от семечек до какао-бобов (которые были дешевы, так как люди не знали, что с ними делать). Для крупных предприятий недоставало капиталовложений. Более того, немцы разными способами препятствовали работе индустриальных предприятий, к примеру, лишали электроснабжения. Но какие-то попытки и в этом направлении предпринимались.
На некоторых заводах были открыты ремонтные мастерские. Их открыли сами инженеры и рабочие. Немцы позже пользовались ими, взяли их под свой контроль и ремонтировали там военную технику. Это был факт, который мы отметили с заметным удовлетворением: даже будучи брошенными на произвол судьбы, рабочие и бригадиры навели порядок, отремонтировали станки и оборудование, открыли магазины и привели фабрики в годный вид - все собственными силами. Работа магазинов во многих случаях находилась под наблюдением или под управлением немецких чиновников (экономическое управление, заготовка зерна и пр.) Наши специалисты доказали, что они искусны, изобретательны и самобытны.
Полицию (состоявшую из украинцев) ненавидели сильнее, чем царскую или советскую. Возможно, в полиции также имело место сильное проникновение коммунистов. Начальника полиции назначали немцы, но рядовой состав набирался им самим. Политические факторы не принимались во внимание. Во многих случаях назначались друзья, но также и добровольцы. Худшие элементы общества шли в полицию, где для них имелись возможности произвола, беззакония и злоупотреблений; легко было найти предлог для обысков, мародерства, реквизиций.
На Благовещенском рынке в Харькове нельзя было официально продавать спирт или водку. Но полиция взимала пошлину с торговцев - а затем конфисковывала все спиртное. Когда были попытки сопротивления или протеста, украинская полиция избивала торговцев (это случилось в моем присутствии). Во время облав полиция конфисковывала все товары, которые ей понравились, обычно присваивая их себе. Именно обещание легкого "заработка" и привлекало людей в полицию.
Если Власов, представлявший или утверждавший, что представляет русских, мог все же надеяться однажды выступить против немцев, другие национальные комитеты никогда не могли питать подобных иллюзий, зная, что их страны слишком слабы, чтобы соперничать с немцами - особенно после того, как они испортили отношения с русскими.
Когда немцы пришли, население знало о существовании самостийников. Но в селе это движение не имело почвы под ногами. Народ совершенно точно был не в состоянии различать разные течения и их программы - Бандеру, Мельника и Бульбу.
После прихода немцев было открыто общество "Просвита". Его члены сидели в управе, но ни разу не предприняли ничего серьезного и были неспособны ни на что влиять. Вообще-то Харьков был довольно космополитичным городом, возможно, в Киеве они оказывали чуть большее влияние, но даже там течение украинских шовинистов, такой вывод я сделал, не было слишком популярным. В районе Винницы его популярность была еще меньше: это было в области, находившейся под управлением гражданской немецкой администрации. Бургомистром Винницы был русский - Севастьянов. В Немировском районе украинцы настаивали, чтобы церковные службы шли на украинском, управа, в которой сидели украинцы, дала добро на это. Но некоторые верующие пошли с жалобой к немцам. В церковных вопросах немцы придерживались позиции, что население само должно определяться. Обе спорящие стороны стали собирать подписи. В итоге значительное большинство высказалось за службы на церковнославянском (несколько сотен подписей, за украинский язык было лишь несколько человек). В итоге гебитскомиссар в 1943-м приказал, что службы должны идти на церковнославянском.
Я впервые услышал об НТС в 1938-м от одного друга, который был арестован предположительно за симпатию к этой организации. При немцах мой сын однажды разговорился с человеком, оказавшимся старым эмигрантом. Через несколько месяцев знакомства выяснилось, что он из НТС. Он принес кое-какую литературу. В Киеве и Харькове организовались небольшие группы. Крупная, более влиятельная группа появилась в Виннице, там было больше жертвенного духа. Некоторые ее члены остались на месте, когда мы отступили вместе с немцами, сам я сомневался в целесообразности этого - остались в большинстве старые эмигранты, которые были не слишком приспособлены изображать советских людей. Главным образом НТС привлекала как третья сила, которая была ни с большевиками, ни с нацистами.
[Респондент пообещал написать о его работе в НТС в Виннице во время оккупации - Инт.]
Кроме интервью об оккупации респондент дал гарвардцам два интервью по экономическим вопросам. Вот скупые биографические данные:
Большая часть опыта респондента собрана во время преподавания в высших учебных заведениях. Он преподавал в машиностроительном институте, в сельскохозяйственном институте, в институте механизации сельского хозяйства, в институте зерновых культур. Другой частью его работы были исследования в научно-исследовательских институтах. Он работал в отделе проверки оборудования. Он исследовал тракторы, плуги на паровой тяге и другие машины в областном сельскохозяйственном институте. Потом его отдел преобразовали в институт механизации сельского хозяйства, где он стал главным специалистом и директором по науке.
Харьковский профессор, специалист по сельскохозяйственным машинам, после войны - солидарист?
Кандидатура находится довольно легко:
Буданов Яков Васильевич (1897-1988) - родился в Харькове. До войны - профессор машиноведения и экономики. С 1943 г. в эмиграции, тогда же вступил в НТС. Был долголетним руководителем группы НТС в Мюнхене и сотрудником Института изучения СССР. Принимал активное участие в переговорах по объединению эмиграции, которые проводили американцы. Участвовал в совещании в Висбадене в 1951 г. (последовало за совещаниями в Фюссене и Штутгарте), как делегат от НТС. Был представителем НТС во временном бюро по созданию общего центра, потом по решению НТС вышел из него. До последних дней руководил Южно- Германским Отделом НТС. Активно участвовал в эмигрантской жизни. Умер в Мюнхене.
И действительно, в библиотечных каталогах обнаруживаются две довоенные работы Я.В.Буданова:
Буданов Я. В. Исследование высевающих аппаратов с яровизированными семенами. Сб. науч. работ (Xарьк. ин-т механизации соц. сел. хоз-ва), вып. 2. 1940. с. 28-45
Буданов Якiв Васильович. Машини по боротьбі з шкідниками i хворобами сiльскогосподарских культур. Киïв-Харкiв, 1940.
К сожалению, никаких сведений о деятельности Буданова в оккупированном Харькове (по интервью можно предположить, что на поздней стадии он сам входил в городскую управу) мне найти не удалось. В мемуарах бывшего обербургомистра Семененко "Харкiв, Харкiв..." (1976) Буданов вроде бы не упоминается. Но посмотрю внимательнее и там, и в дневнике Аркадия Любченко (еще возможные источники?)
После войны Буданов, как указано в биографии, сотрудничал с Институтом по изучению СССР, в 1952 г. издал брошюру "Technical institutes in the USSR" (1952), статью "Система коммунистического властвования" (1951) и т.д.
Буданов выехал в Германию с семьей. Жена Анна Константиновна Кузнецова-Буданова (1898 - 1974) была врачом, после ее смерти опубликованы воспоминания "И у меня был край родной..." ("Посев", 1975), которые, однако, военные и послевоенные события не описывают.
Сын - Юрий Буданов - после войны публиковал медицинские статьи как на немецком, так - в рамках сотрудничества все с тем же Институтом по изучению СССР - и на английском, например "Dermatological Problems in the USSR" (1956).
Дата интервью: 30 марта 1951 г.
Место интервью: Мюнхен, Германия
[Респондент - профессор-солидарист из Харькова - Инт.]
В харьковском городском комитете украинцы настаивали, что каждое предприятие должно иметь одного украинского чиновника и одного специалиста. Таким образом на деле они предлагали советскую практику в удвоенном виде. Я протестовал против этого как и против ограничения инициативы.
Во время зимы 1941-42-го люди умирали от голода и холода десятками тысяч. Страдала большей частью интеллигенция, которая не запасла ничего, что помогло бы выжить. Тут немцы вели себя совершенно безнравственно, они в частном порядке выменивали ценности, золото и пр. за муку и пр.
В пропагандистских отделах верховодили галичане. Еще до прихода немцев Советы очевидно подозревали, что произойдет (доверительная информация от Крамаренко). В самом начале городской управы не было. Затем обербургомистром стал проф. Крамаренко, он был профессором-химиком, специалистом по керамике, членом-корреспондентом Академии Наук. С ним работали Семененко, Сеник и Куликов (русский, сын юриста). Крамаренко не смог удержаться на посту и был сменен на Семененко. У Крамаренко не было политических полномочий, он просто лавировал вместе с немцами. Он не был человеком с принципами, сместили его, очевидно, за злоупотребления, принятие неофициальных "подарков" и пр. Позже он работал в научной администрации. По слухам, позже его расстреляли, возможно, за подозрения в связях с Советами.
Немцы пришли в октябре 1941-го, Крамаренко был у власти в ноябре-декабре, Семененко сменил его где-то в январе 1942-го. Последний был членом коллегии адвокатов, специалистом по железнодорожным делам без какого-либо политического бэкграунда. Он был человеком властолюбивым и стремящимся сделать карьеру. Уже до прихода немцев он занял четкую антибольшевистскую позицию. В других условиях он возможно стал бы кем-то вроде либерала или кадета. Он был сибаритом, любил почести и признание. Он остался в руководстве до самого конца, и немцы так ему доверяли, что снова сделали бургомистром, когда взяли Харьков вторично.
В новую администрацию входили бывшие коммунисты и советские чиновники. Когда Советы вернулись, оказалось, что директор городского рынка был НКВДистом, его видели в форме. Коммунисты, оставшиеся по заданию, пытались снискать расположение немцев, никогда с ними не спорили, выказывали неослабное рвение и всегда с готовностью подчинялись всем приказам; они превозносили до небес немецкую культуру и даже предлагали немцам методы более широкомасштабного осуществления их идей. Так в Виннице немецкий чиновник хотел конфисковать двух коров, но чиновник-коммунист сказал ему "Вы можете взять три". Таким образом немцы доверяли им, и в то же время у населения пробуждались антинемецкие настроения. Многие переводчики были советскими агентами.
Перед эвакуацией немцев я встретил в Харькове несколько студентов, одетых в одинаково безукоризненные темно-синие костюмы. Они все были загодя посланы Советами, но костюмы выдали их.
И среди членов управы были коммунисты. В целом многие члены были людьми заурядного пошиба, лишь Семененко и Куликов были больше калибром. Бывший махновец Капица, взявший имя Каралов - он был инструктором в коммунистическом университете, послушным членом партии - остался и не пострадал, он тщетно пытался стать членом управы (его имя лучше не публиковать). Другой доцент, тоже большевик, остался и пытался сотрудничать с немцами, но ничего не добился. С другой стороны, в первые месяцы я случайно сталкивался на улице с некоторыми известными партийными чиновниками (в том числе с заместителем директора коммунистического университета и секретарем парторганизации института), очевидно, они остались по указанию партии; они избегали разговора со мной. В начальный период многие партийцы были арестованы, их держали под замком в гостинице Интернационал. Многих позже отпускали, если другие интеллигенты письменно поручились за них.
С самого начала немцы слепо хватали людей десятками за любой акт саботажа или взорванную шахту. Люди собирались на площади Дзержинского слушать громкоговорители, и жандармы пользовались моментом, чтобы загрести жертвы прямо на улице. Позже, в 1943-м управа добилась, что к ответственности за криминальные проступки привлекались более виновные люди.
Одной ночью зимой 1941-42-го немцы пришли к профессорам, жившим в Доме Специалистов, и забрали несколько семей. Сначала прошел слух, что это сделали советские агенты, но потом я узнал, что это точно были немцы: арестованные были среди подписавших заявление, осуждавшее немецкие зверства и опубликованное до отступления Советов.
Управа была стопроцентно тоталитарным органом. Всеми отделами заправляли украинцы, получавшие, если необходимо, поддержку от немцев. Харьковская газета была в руках галичан, и местные украинцы смеялись над языком, который в ней использовался. Среди назначенцев были и "русские" украинцы, хорошо приспособившиеся к новым порядкам. В местной администрации было большое число местных жителей. Во время голода люди получали работу главным образом через друзей и личные связи. Было и несколько русских районных начальников.
До 1941-го у населения не ощущалось крайне проукраинских взглядов. Расистские взгляды Семененко определенно не имели широкой поддержки. В частности украинское крестьянство их не приветствовало. В Виннице у меня была возможность встречаться с множеством крестьян. Те, кто добросовестно работал на своих постах при немцах, были в большинстве своем служилые люди: советские клерки, бухгалтеры, кладовщики, отчасти юристы. Закончившие советские вузы быстро ощущали скепсис по отношению к режиму, чувствовали свою неполноценность. Лидерами же украинских шовинистов были люди, которые на свободном рынке идей и возможностей никогда не смогли бы добиться известности.
В течение первых месяцев войны, до прихода немцев, налицо были пораженчество и безразличие. Неважно, кто бы взял власть - немцы, британцы, да пусть бы хоть венгры пришли - реакция оставалась бы той же. Люди вполне открыто выражали свои чувства. Я слышал как крестьянин спрашивает в юридической консультации имеет ли его сын-десантник возможность сдаться фашистам. Но уже в конце 1941-го я слышал колхозников, говоривших, что немцы не победят. На улицах городов немцы заставляли людей снимать пальто, рукавицы и пр. и отдавать им. Голод и поведение по отношению к населению - все установки расового превосходства - вызывали нелюбовь к немцам. Даже мелочами они восстанавливали людей против себя - рисунком повешенного человека на куче угля, указывающим, что того, кто возьмет уголь, повесят.
Я думаю, что перемене настроения в городах способствовал больше нематериальный фактор. Интеллигенция слышала о брошюре Унтерменш, которая производила самое угнетающее впечатление. Крестьянству было труднее уйти от своего объективно пронемецкого пораженчества, и здесь были важны материальные соображения. Но изначальное пораженчество было почти равномерно распределено по всем слоям общества. В Харькове в отличие от других городов осталось много мужчин, многие из них прятались до конца советской эвакуации. Но оставаться после прихода немцев было рискованным: осталось менее половины от общего числа профессоров.
Недовольство немцами в городах росло быстрее, чем в селах. Роль играли и голод, и более открыто выражаемые настроения "превосходства", выказываемые при более частых контактах. Крестьяне, в чьих областях распустили колхозы, были более пронемецкими. Там, где колхозы остались, имели место воровство и мародерство. Даже если количество продуктов, отдаваемых немцам, превышало то, что забирали большевики, крестьяне зачастую предпочитали немцев. Но это не было доказательством внезапного возвращения старой системы мира, а лишь желанием заполучить во владение собственность.
При оккупации имела место социальная дифференциация. Привилегированными группами были:
1) чиновничество - бургомистр, районные начальники, те, кто работал в ведомствах, конфискующих продукты и пр., те, кто собирал налоги, земельный отдел (к примеру, в нем работал д-р Ветухов, ныне ведущий украинский политик, человек чисто русского происхождения, сын профессора), областная администрация МТС. Все эти люди материально находились в лучшем положении - не только из-за злоупотребления полномочиями, но и из-за того, что на этих постах полагались лучшие пайки, да и население их снабжало. Более того, немецкий контроль был гораздо менее эффективен, чем советский.
2) представители частного предпринимательства: торговцы, ремесленники, кустари (все под контролем промышленного отдела управы), но более всего бесчестные спекулянты, наживавшиеся на голодном населении, на женщинах, на пьяных немцах и пр. Были и честные торговцы, но случаи выходящих за все рамки нарушений слишком вопиющи, чтобы о них забыть. Некоторые из спекулянтов сумели сколотить немалый капитал. Также частные фотографы, портные (хотя кроме немцев мало кто у них заказывал), производители спичек. На рынке люди зарабатывали деньги, продавая любой годный товар, часто краденый - от семечек до какао-бобов (которые были дешевы, так как люди не знали, что с ними делать). Для крупных предприятий недоставало капиталовложений. Более того, немцы разными способами препятствовали работе индустриальных предприятий, к примеру, лишали электроснабжения. Но какие-то попытки и в этом направлении предпринимались.
На некоторых заводах были открыты ремонтные мастерские. Их открыли сами инженеры и рабочие. Немцы позже пользовались ими, взяли их под свой контроль и ремонтировали там военную технику. Это был факт, который мы отметили с заметным удовлетворением: даже будучи брошенными на произвол судьбы, рабочие и бригадиры навели порядок, отремонтировали станки и оборудование, открыли магазины и привели фабрики в годный вид - все собственными силами. Работа магазинов во многих случаях находилась под наблюдением или под управлением немецких чиновников (экономическое управление, заготовка зерна и пр.) Наши специалисты доказали, что они искусны, изобретательны и самобытны.
Полицию (состоявшую из украинцев) ненавидели сильнее, чем царскую или советскую. Возможно, в полиции также имело место сильное проникновение коммунистов. Начальника полиции назначали немцы, но рядовой состав набирался им самим. Политические факторы не принимались во внимание. Во многих случаях назначались друзья, но также и добровольцы. Худшие элементы общества шли в полицию, где для них имелись возможности произвола, беззакония и злоупотреблений; легко было найти предлог для обысков, мародерства, реквизиций.
На Благовещенском рынке в Харькове нельзя было официально продавать спирт или водку. Но полиция взимала пошлину с торговцев - а затем конфисковывала все спиртное. Когда были попытки сопротивления или протеста, украинская полиция избивала торговцев (это случилось в моем присутствии). Во время облав полиция конфисковывала все товары, которые ей понравились, обычно присваивая их себе. Именно обещание легкого "заработка" и привлекало людей в полицию.
Если Власов, представлявший или утверждавший, что представляет русских, мог все же надеяться однажды выступить против немцев, другие национальные комитеты никогда не могли питать подобных иллюзий, зная, что их страны слишком слабы, чтобы соперничать с немцами - особенно после того, как они испортили отношения с русскими.
Когда немцы пришли, население знало о существовании самостийников. Но в селе это движение не имело почвы под ногами. Народ совершенно точно был не в состоянии различать разные течения и их программы - Бандеру, Мельника и Бульбу.
После прихода немцев было открыто общество "Просвита". Его члены сидели в управе, но ни разу не предприняли ничего серьезного и были неспособны ни на что влиять. Вообще-то Харьков был довольно космополитичным городом, возможно, в Киеве они оказывали чуть большее влияние, но даже там течение украинских шовинистов, такой вывод я сделал, не было слишком популярным. В районе Винницы его популярность была еще меньше: это было в области, находившейся под управлением гражданской немецкой администрации. Бургомистром Винницы был русский - Севастьянов. В Немировском районе украинцы настаивали, чтобы церковные службы шли на украинском, управа, в которой сидели украинцы, дала добро на это. Но некоторые верующие пошли с жалобой к немцам. В церковных вопросах немцы придерживались позиции, что население само должно определяться. Обе спорящие стороны стали собирать подписи. В итоге значительное большинство высказалось за службы на церковнославянском (несколько сотен подписей, за украинский язык было лишь несколько человек). В итоге гебитскомиссар в 1943-м приказал, что службы должны идти на церковнославянском.
Я впервые услышал об НТС в 1938-м от одного друга, который был арестован предположительно за симпатию к этой организации. При немцах мой сын однажды разговорился с человеком, оказавшимся старым эмигрантом. Через несколько месяцев знакомства выяснилось, что он из НТС. Он принес кое-какую литературу. В Киеве и Харькове организовались небольшие группы. Крупная, более влиятельная группа появилась в Виннице, там было больше жертвенного духа. Некоторые ее члены остались на месте, когда мы отступили вместе с немцами, сам я сомневался в целесообразности этого - остались в большинстве старые эмигранты, которые были не слишком приспособлены изображать советских людей. Главным образом НТС привлекала как третья сила, которая была ни с большевиками, ни с нацистами.
[Респондент пообещал написать о его работе в НТС в Виннице во время оккупации - Инт.]
Кроме интервью об оккупации респондент дал гарвардцам два интервью по экономическим вопросам. Вот скупые биографические данные:
Большая часть опыта респондента собрана во время преподавания в высших учебных заведениях. Он преподавал в машиностроительном институте, в сельскохозяйственном институте, в институте механизации сельского хозяйства, в институте зерновых культур. Другой частью его работы были исследования в научно-исследовательских институтах. Он работал в отделе проверки оборудования. Он исследовал тракторы, плуги на паровой тяге и другие машины в областном сельскохозяйственном институте. Потом его отдел преобразовали в институт механизации сельского хозяйства, где он стал главным специалистом и директором по науке.
Харьковский профессор, специалист по сельскохозяйственным машинам, после войны - солидарист?
Кандидатура находится довольно легко:
Буданов Яков Васильевич (1897-1988) - родился в Харькове. До войны - профессор машиноведения и экономики. С 1943 г. в эмиграции, тогда же вступил в НТС. Был долголетним руководителем группы НТС в Мюнхене и сотрудником Института изучения СССР. Принимал активное участие в переговорах по объединению эмиграции, которые проводили американцы. Участвовал в совещании в Висбадене в 1951 г. (последовало за совещаниями в Фюссене и Штутгарте), как делегат от НТС. Был представителем НТС во временном бюро по созданию общего центра, потом по решению НТС вышел из него. До последних дней руководил Южно- Германским Отделом НТС. Активно участвовал в эмигрантской жизни. Умер в Мюнхене.
И действительно, в библиотечных каталогах обнаруживаются две довоенные работы Я.В.Буданова:
Буданов Я. В. Исследование высевающих аппаратов с яровизированными семенами. Сб. науч. работ (Xарьк. ин-т механизации соц. сел. хоз-ва), вып. 2. 1940. с. 28-45
Буданов Якiв Васильович. Машини по боротьбі з шкідниками i хворобами сiльскогосподарских культур. Киïв-Харкiв, 1940.
К сожалению, никаких сведений о деятельности Буданова в оккупированном Харькове (по интервью можно предположить, что на поздней стадии он сам входил в городскую управу) мне найти не удалось. В мемуарах бывшего обербургомистра Семененко "Харкiв, Харкiв..." (1976) Буданов вроде бы не упоминается. Но посмотрю внимательнее и там, и в дневнике Аркадия Любченко (еще возможные источники?)
После войны Буданов, как указано в биографии, сотрудничал с Институтом по изучению СССР, в 1952 г. издал брошюру "Technical institutes in the USSR" (1952), статью "Система коммунистического властвования" (1951) и т.д.
Буданов выехал в Германию с семьей. Жена Анна Константиновна Кузнецова-Буданова (1898 - 1974) была врачом, после ее смерти опубликованы воспоминания "И у меня был край родной..." ("Посев", 1975), которые, однако, военные и послевоенные события не описывают.
Сын - Юрий Буданов - после войны публиковал медицинские статьи как на немецком, так - в рамках сотрудничества все с тем же Институтом по изучению СССР - и на английском, например "Dermatological Problems in the USSR" (1956).