другая третья сила (2)
начало
В еще одном гарвардском интервью респондент излагает свою биографию так:
Я родился в 1902 г в Каменце-Подольском в семье крестьянина-бедняка. До 1920 г. я жил с родителями и закончил лишь деревенскую школу. Затем я поступил в гимназию в Каменце-Подольском и закончил ее в 1925 г, после чего поступил в киевский университет на факультет языка и литературы, где учился до 1929 г. С 1930 по 1932 г.г. я был аспирантом в Харькове, в научно-исследовательском институте литературоведения. По окончании аспирантуры я получил звание научного работника. С 1932 г. я был доцентом историко-филологического факультета Харьковского университета, преподавал историю украинской литературы и также работал литературным критиком. Я учил людей, которые затем, в свою очередь, преподавали в школах. Я продолжал работать до 1934-го, когда начались массовые аресты украинских ученых, научных работников и литераторов. Меня лишили права преподавать, и я оказался в таких обстоятельствах, что не решался опубликовать ни одной статьи. Они были "идеалистическими", "антимарксистскими" и "с национальным уклоном". Эти три клейма получал каждый, кого хотели выгнать с работы. У меня не было постоянного заработка и мне приходилось жить разовыми подработками, такими как переводы. Я отправился в Киев, чтобы выяснить, не найду ли я там работы, но 25 ноября 1935 г. был арестован НКВД. Меня обвинили в контрреволюционной деятельности и, без проверки доказательств этого обвинения и без проведения суда приговорили к пяти годам заключения в концлагере. Такой срок дало мне Особое Совещание НКВД. С августа 1936 г. по осень 1940 г. я работал в Воркуте на угольной шахте. Сначала рудокопом, а затем управлял вагонетками, вывозившими уголь из шахты. После освобождения мне разрешили поселиться в Славянске на Донбассе. Там до начала войны я работал экспедитором в местной больнице. Когда пришли немцы, меня направили в Германию как остарбайтера, там я работал на заводах. После того, как я был освобожден из концлагеря и попал в Славянск, я женился. Моя жена теперь вместе со мной в Германии. Я преподавал в школе украинского лагеря "ди-пи" под Штутгартом. Я не был комсомольцем по возрасту, и кроме того с 1917 по 1920 г.г. симпатизировал национальному движению. Я не служил в армии Петлюры, но и не входил ни в какие политические организации в Советском Союзе. Я был членом профсоюза научных работников, однако несмотря на то, что я так долго учился в Советским Союзе, я всего лишь полтора года занимался интеллектуальным трудом и писательством. Так много обучения и так мало возможности использовать свои навыки. После моего ареста я не мог работать в библиотеках. Более того, после того, как я потерял работу, я даже не мог преподавать в начальной школе.
Теперь даже люди, не слишком разбирающиеся в тонкостях украинской литературной и политической жизни, могут легко назвать имя респондента: Григорий Александрович Костюк (псевдоним Б. Подоляк). Костюк оставил после себя подробнейшие мемуары "Зустрічі й прощання", с помощью которых можно скорректировать несколько мелких и одну принципиальную неточность в составленной с его слов биографии.
Родился Костюк в деревне, в семи километрах от Каменца-Подольского. В гимназию он поступил на самом деле в 1918 г, затем продолжал обучение в социально-экономической профшколе. Учась в Киеве, дружил с А.Корнейчуком, впрочем, из-за сугубой партийности Корнейчука их пути довольно быстро разошлись. В Харькове входил в литобъединение Пролетфронт, впоследствии разгромленное, был секретарем одноименного журнала. В 1932 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему "К проблеме творческого метода пролетарской литературы". Когда начались репрессии против деятелей украинской культуры, перебрался сначала в Луганск, где преподавал в институте народного просвещения, но был уволен за националистические взгляды. Опасаясь дальнейших репрессий, уехал на Урал, где работал начальником отдела технической пропаганды на асбесто-цементном комбинате. В 1935 г. вернулся в Киев. По данным Мемориала:
Арестован 25 ноября 1935 г.
Приговорен: ОСО при НКВД СССР 3 июля 1936 г., обв.: ст. КРД.
Приговор: 5 л. л/св. Воркута. Осв. 23.09.1940
Теперь о принципиальной неточности. Григорий Костюк никогда не был остарбайтером, но т.к. летом 1951 г. решался вопрос о его эмиграции в США, прямо признаваться в своем сотрудничестве с немцами ему было не с руки. Поэтому в своем интервью он охотно пользуется формой третьего лица. Следует заметить, что использование собственной фамилии или псевдонима в третьем лице ("Подоляк начал сотрудничать с Социалистическим вестником") довольно часто встречается в гарвардских интервью. Но и рассказывая о допросе в гестапо (в мемуарах - в СД) по поводу отказа сотрудничать с власовским движением, и, упоминая о попавших в оккупационную администрацию идеалистах (которые "в окружении дурных людей оказались загнаны в угол") Костюк говорит о себе.
В конце 1941-го Костюк, оставив в Славянске жену, отправился в Киев. Небезынтересно сопоставить его наблюдения с дневниковыми записями киевлянки И.Хорошуновой.
Костюк:
Остались только националисты, которые в первые месяцы развили такую активность, что население волей-неволей сделало вывод, что именно они пользуются доверием оккупационных властей. Мы понятия не имели о бандеровцах или мельниковцах. Я помню, как мы с крайним недоумением смотрели на первый попавшийся нам плакат, извещавший о том, что Бандера - наш лидер. Аналогично, я помню как рабочие спрашивали друг друга, кто такой Мельник. Я искал знакомые имена украинских демократов. Население часто вспоминало о Винниченко, ходили слухи, что он будет формировать новое правительство.
Хорошунова:
Очевидно, у немцев ранее существовал договор с зарубежными украинцами. Даже солдаты их, говорят, украинцев считают более стоящими, а русских - чем-то низким. Заговорили об украинском правительстве. Говорили, что во главе его будет писатель Винниченко и академик Студинский... И еще появились ... воззвания к украинскому народу некоего Степана Бандеры. В них снова оплакивалась «доля» и превозносилась национальная борьба украинского народа. Потом шел призыв к объединению населения Киева в партию «ОУН» - «Объединение украинских националистов» во главе с этим самым Бандерой. Затем объявлялось, что отныне у нас будет «Самостійна, соборна, українська держава». И заканчивалось воззвание словами: «Твої вороги - Москва, Польща, Жидова. Знищуй їх!»
Костюк:
Их главным девизом для широких масс был "Украина для украинцев". Потеря ими популярности частично была обусловлена сильными антирусскими, антиеврейскими, антипольскими мотивами, следовавшими из их программы. Эти мотивы открыто излагались в их прессе, в т.ч. в мельниковском "Украинском слове".
Хорошунова:
Тогда же, 21 числа, появилась на стене возле «Красного Киева» первая украинская газета. Называлась она «Українське слово». Внизу было указано, что напечатана она 21.IХ в Житомире. Ни редакции, ни хозяев.
Тяжелое впечатление производила газета. В ней не было, правда, ни ругательств, ни пасквилей. Но то, как она прославляла немцев, величая их «светловолосыми рыцарями-освободителями», и то, что в ней сразу явилась вся реакция с лозунгом «уничтожения большевизма и жидов», это производило самое удручающее впечатление.
Костюк:
В Киеве они быстро взяли верх, поставили своих людей в управу, в газету (Рогач возглавлял "Украинское слово"), они привлекли на свою сторону ряд интеллигентов, например поэтессу Телигу и собрали под своим крылом наиболее активных людей. Вскоре возникла явственная атмосфера украинского фашистского государства.
Хорошунова:
По городу расклеено воззвание Богазия к украинскому народу. В нем он возвещает «конец большевизма» и предлагает не верить тем, кто против украинских националистов. Подписано воззвание не головой управы, а «головой города Киева»...
В феврале 1942 г. бургомистр Багазий, а вместе с ним и многие другие украинские националисты, были арестованы и позже казнены. Новым бургомистром стал историк Леонтий Форостовский и именно он предложил Григорию Костюку поступить на работу в отдел культуры и образования городской управы. Костюк возглавил секцию искусства и культуры (мистецтва i культури).
В изданном в 1956 г. в Нью-Йорке романе "Хрещатий Яр" писательница Докия Гуменна так описала (без)деятельность этого отдела:
Для яких мистецтв? Від задуманого театру «Веселий Київ» вже й вивіски не зосталося. Організувався був театр Садовського, але й його розпустили. Опера? А то в німецьких руках. Взагалі, німці визнають тільки розважальне мистецтво. - А кіно? - Є одне кіно, на Тюрінґенштрассе, лише для німців...
... єдиний світоч на весь Київ - управа, та й то тут тiльки вдають, шо працюють, насправдi ж нiякої роботи нема. Ну, от вiддiл освiти. Що, справдi, робить у ньому Гнат Загнибiда? З вищих шкiл дозволено тiльки медичний iнститут, лише найстарший курс, що кiнчає цього року. Жадних спiлок, жадних "Просвiт" не дозволено. Три театри починали органiзовуватися - i всi три розiгнано. Науково-дослiднi iнститути, що почали були вiдновлювати свою дiяльнiсть, розiгнано. Музеї, крiм "готського", замкненi, з них нiмцi краще вивозять собi. Бiблiотеки нiмцi взяли в свої руки, нiхто не має права користуватися ними.
Що ж має робити вiддiл освiти? Вiдкрiв кiлька шкiл, та чи надовго? "За вiдсутнiстю пiдручникiв" мають бути закритi. От як надрукують новi пiдручники... А хто їх пише? Науково-дослiдний педагогiчний iнститут? Туди прийшли нiмцi, поставали на дверях i сказали: "Вег!"... Бо фюрер сказав, що освiта шкiдливо виливає на ум народу.
Одним из прототипов упоминаемого в тексте Гната Загнибиды является как раз Григорий Костюк, по крайней мере сцена его ареста во время прогулки с Д.Гуменной по бульвару Шевченко фигурирует и в романе, и в его мемуарах. После короткого допроса о связях с националистическим подпольем Костюка, впрочем, отпустили.
В мемуарах о своей работе в управе Костюк рассказывает довольно скупо. Возобновление деятельности хоровой капеллы "Думка", организация капеллы бандуристов, которую вскоре отправили в Германию выступать перед остарбайтерами, несколько собраний местных литераторов и композиторов, да встреча с немецким офицером, поклонником хорового пения, благодаря которому Костюку удалось вывезти жену из Славянска - вот и все. В пропагандистской деятельности Костюк, с его слов, не участвовал. Со сменившим националистическое "Украинское слово" "Новым украинским словом" он не сотрудничал из-за разногласий с редакцией. Не работал он в отличие от его непосредственного начальника Миколы Приходько и на оперштаб Розенберга. Кстати, рассказанная в интервью история про пламенного украинского националиста, оказавшегося советским агентом, в мемуарах связывается именно с Приходько. Вот сцена допроса:
- Ви Приходька давно знаєте?
- Вперше зустрiв його рiк тому тут в управi.
- У нас є данi, що вiн совєтський агент i одночасно належить до украиїнсього нацiоналiстичного пiдпiлля.
Приходько действительно был инженером ("Я ... знал в Киеве одного инженера" говорит Костюк в интервью) , однако, в реальной жизни он не пострадал, отступил с немцами, затем уехал в Канаду, а в 1949 г. даже издал в Буэнос-Айресе антикоммунистическую брошюру "Прошу слова".
В сентябре 1943 г. Костюк вместе с остальными сотрудниками управы был эвакуирован из Киева и оказался во Львове. Там он сотрудничал с газетами "Львовские вести", "Краковские вести", "Наши дни". Следует заметить, что если различные коллаборационистские газеты и занимали различные позиции по украинскому вопросу (Костюк работал лишь в проукраинских), то уровень антисемитизма и в "Украинском слове", и в "Новом украинском слове" и в "Краковских вестях" был примерно одинаков. Так, к примеру, "Краковские вести" из номера в номер инструментализировали расстрелы в Виннице (кстати, Костюк ездил на раскопки) как преступление "жидівської системи". Костюк выступал со статьями как на литературные, так и на политические темы, например "Українські письменники та вчені у большевицьких тюрмах і таборах". С приближением фронта ко Львову Костюка отправили в совсем дальний тыл - в саксонском Плауэне он выпускал газету для украинских остарбайтеров "Земля".
Сразу после войны ему удалось перебраться в баварский Хоф, и оттуда начались его странствия по различным "дипийским" лагерям, совмещенные с бурной политической жизнью новой украинской эмиграции. Благодаря своим статьям в эмигрантских изданиях он получил известность как специалист по сталинским репрессиям, и в 1951 г. был приглашен на т.н. процесс против советских концлагерей в Брюсселе. Впоследствии он выпустил несколько брошюр на эту тему "The fall of Postyshev" (1954), "Stalinist Rule in the Ukraine" (1960), последняя была издана уже известным нам мюнхенским Институтом по изучению СССР. Здесь можно добавить, что Костюк консультировал многих западных советологов - от Роберта Конквеста с "The harvest of sorrow" до Карела Беркхоффа с "Harvest of despair".
В 1952 г. Костюк выехал в США, где трудился в исследовательском центре колумбийского университета и параллельно вернулся к литературоведческой деятельности. С 1954 г. он возглавлял объединение украинских эмигрантских литераторов "Слово", при его деятельном участии выходили книги В.Винниченко, М.Хвылевого и многих других. Он издал несколько сборников статей как на общественно-политические, так и на литературные темы и, как уже упоминалось, двухтомник мемуаров.
Григорий Костюк умер в 2002 г., не дожив всего несколько дней до своего столетия.
В еще одном гарвардском интервью респондент излагает свою биографию так:
Я родился в 1902 г в Каменце-Подольском в семье крестьянина-бедняка. До 1920 г. я жил с родителями и закончил лишь деревенскую школу. Затем я поступил в гимназию в Каменце-Подольском и закончил ее в 1925 г, после чего поступил в киевский университет на факультет языка и литературы, где учился до 1929 г. С 1930 по 1932 г.г. я был аспирантом в Харькове, в научно-исследовательском институте литературоведения. По окончании аспирантуры я получил звание научного работника. С 1932 г. я был доцентом историко-филологического факультета Харьковского университета, преподавал историю украинской литературы и также работал литературным критиком. Я учил людей, которые затем, в свою очередь, преподавали в школах. Я продолжал работать до 1934-го, когда начались массовые аресты украинских ученых, научных работников и литераторов. Меня лишили права преподавать, и я оказался в таких обстоятельствах, что не решался опубликовать ни одной статьи. Они были "идеалистическими", "антимарксистскими" и "с национальным уклоном". Эти три клейма получал каждый, кого хотели выгнать с работы. У меня не было постоянного заработка и мне приходилось жить разовыми подработками, такими как переводы. Я отправился в Киев, чтобы выяснить, не найду ли я там работы, но 25 ноября 1935 г. был арестован НКВД. Меня обвинили в контрреволюционной деятельности и, без проверки доказательств этого обвинения и без проведения суда приговорили к пяти годам заключения в концлагере. Такой срок дало мне Особое Совещание НКВД. С августа 1936 г. по осень 1940 г. я работал в Воркуте на угольной шахте. Сначала рудокопом, а затем управлял вагонетками, вывозившими уголь из шахты. После освобождения мне разрешили поселиться в Славянске на Донбассе. Там до начала войны я работал экспедитором в местной больнице. Когда пришли немцы, меня направили в Германию как остарбайтера, там я работал на заводах. После того, как я был освобожден из концлагеря и попал в Славянск, я женился. Моя жена теперь вместе со мной в Германии. Я преподавал в школе украинского лагеря "ди-пи" под Штутгартом. Я не был комсомольцем по возрасту, и кроме того с 1917 по 1920 г.г. симпатизировал национальному движению. Я не служил в армии Петлюры, но и не входил ни в какие политические организации в Советском Союзе. Я был членом профсоюза научных работников, однако несмотря на то, что я так долго учился в Советским Союзе, я всего лишь полтора года занимался интеллектуальным трудом и писательством. Так много обучения и так мало возможности использовать свои навыки. После моего ареста я не мог работать в библиотеках. Более того, после того, как я потерял работу, я даже не мог преподавать в начальной школе.
Теперь даже люди, не слишком разбирающиеся в тонкостях украинской литературной и политической жизни, могут легко назвать имя респондента: Григорий Александрович Костюк (псевдоним Б. Подоляк). Костюк оставил после себя подробнейшие мемуары "Зустрічі й прощання", с помощью которых можно скорректировать несколько мелких и одну принципиальную неточность в составленной с его слов биографии.
Родился Костюк в деревне, в семи километрах от Каменца-Подольского. В гимназию он поступил на самом деле в 1918 г, затем продолжал обучение в социально-экономической профшколе. Учась в Киеве, дружил с А.Корнейчуком, впрочем, из-за сугубой партийности Корнейчука их пути довольно быстро разошлись. В Харькове входил в литобъединение Пролетфронт, впоследствии разгромленное, был секретарем одноименного журнала. В 1932 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему "К проблеме творческого метода пролетарской литературы". Когда начались репрессии против деятелей украинской культуры, перебрался сначала в Луганск, где преподавал в институте народного просвещения, но был уволен за националистические взгляды. Опасаясь дальнейших репрессий, уехал на Урал, где работал начальником отдела технической пропаганды на асбесто-цементном комбинате. В 1935 г. вернулся в Киев. По данным Мемориала:
Арестован 25 ноября 1935 г.
Приговорен: ОСО при НКВД СССР 3 июля 1936 г., обв.: ст. КРД.
Приговор: 5 л. л/св. Воркута. Осв. 23.09.1940
Теперь о принципиальной неточности. Григорий Костюк никогда не был остарбайтером, но т.к. летом 1951 г. решался вопрос о его эмиграции в США, прямо признаваться в своем сотрудничестве с немцами ему было не с руки. Поэтому в своем интервью он охотно пользуется формой третьего лица. Следует заметить, что использование собственной фамилии или псевдонима в третьем лице ("Подоляк начал сотрудничать с Социалистическим вестником") довольно часто встречается в гарвардских интервью. Но и рассказывая о допросе в гестапо (в мемуарах - в СД) по поводу отказа сотрудничать с власовским движением, и, упоминая о попавших в оккупационную администрацию идеалистах (которые "в окружении дурных людей оказались загнаны в угол") Костюк говорит о себе.
В конце 1941-го Костюк, оставив в Славянске жену, отправился в Киев. Небезынтересно сопоставить его наблюдения с дневниковыми записями киевлянки И.Хорошуновой.
Костюк:
Остались только националисты, которые в первые месяцы развили такую активность, что население волей-неволей сделало вывод, что именно они пользуются доверием оккупационных властей. Мы понятия не имели о бандеровцах или мельниковцах. Я помню, как мы с крайним недоумением смотрели на первый попавшийся нам плакат, извещавший о том, что Бандера - наш лидер. Аналогично, я помню как рабочие спрашивали друг друга, кто такой Мельник. Я искал знакомые имена украинских демократов. Население часто вспоминало о Винниченко, ходили слухи, что он будет формировать новое правительство.
Хорошунова:
Очевидно, у немцев ранее существовал договор с зарубежными украинцами. Даже солдаты их, говорят, украинцев считают более стоящими, а русских - чем-то низким. Заговорили об украинском правительстве. Говорили, что во главе его будет писатель Винниченко и академик Студинский... И еще появились ... воззвания к украинскому народу некоего Степана Бандеры. В них снова оплакивалась «доля» и превозносилась национальная борьба украинского народа. Потом шел призыв к объединению населения Киева в партию «ОУН» - «Объединение украинских националистов» во главе с этим самым Бандерой. Затем объявлялось, что отныне у нас будет «Самостійна, соборна, українська держава». И заканчивалось воззвание словами: «Твої вороги - Москва, Польща, Жидова. Знищуй їх!»
Костюк:
Их главным девизом для широких масс был "Украина для украинцев". Потеря ими популярности частично была обусловлена сильными антирусскими, антиеврейскими, антипольскими мотивами, следовавшими из их программы. Эти мотивы открыто излагались в их прессе, в т.ч. в мельниковском "Украинском слове".
Хорошунова:
Тогда же, 21 числа, появилась на стене возле «Красного Киева» первая украинская газета. Называлась она «Українське слово». Внизу было указано, что напечатана она 21.IХ в Житомире. Ни редакции, ни хозяев.
Тяжелое впечатление производила газета. В ней не было, правда, ни ругательств, ни пасквилей. Но то, как она прославляла немцев, величая их «светловолосыми рыцарями-освободителями», и то, что в ней сразу явилась вся реакция с лозунгом «уничтожения большевизма и жидов», это производило самое удручающее впечатление.
Костюк:
В Киеве они быстро взяли верх, поставили своих людей в управу, в газету (Рогач возглавлял "Украинское слово"), они привлекли на свою сторону ряд интеллигентов, например поэтессу Телигу и собрали под своим крылом наиболее активных людей. Вскоре возникла явственная атмосфера украинского фашистского государства.
Хорошунова:
По городу расклеено воззвание Богазия к украинскому народу. В нем он возвещает «конец большевизма» и предлагает не верить тем, кто против украинских националистов. Подписано воззвание не головой управы, а «головой города Киева»...
В феврале 1942 г. бургомистр Багазий, а вместе с ним и многие другие украинские националисты, были арестованы и позже казнены. Новым бургомистром стал историк Леонтий Форостовский и именно он предложил Григорию Костюку поступить на работу в отдел культуры и образования городской управы. Костюк возглавил секцию искусства и культуры (мистецтва i культури).
В изданном в 1956 г. в Нью-Йорке романе "Хрещатий Яр" писательница Докия Гуменна так описала (без)деятельность этого отдела:
Для яких мистецтв? Від задуманого театру «Веселий Київ» вже й вивіски не зосталося. Організувався був театр Садовського, але й його розпустили. Опера? А то в німецьких руках. Взагалі, німці визнають тільки розважальне мистецтво. - А кіно? - Є одне кіно, на Тюрінґенштрассе, лише для німців...
... єдиний світоч на весь Київ - управа, та й то тут тiльки вдають, шо працюють, насправдi ж нiякої роботи нема. Ну, от вiддiл освiти. Що, справдi, робить у ньому Гнат Загнибiда? З вищих шкiл дозволено тiльки медичний iнститут, лише найстарший курс, що кiнчає цього року. Жадних спiлок, жадних "Просвiт" не дозволено. Три театри починали органiзовуватися - i всi три розiгнано. Науково-дослiднi iнститути, що почали були вiдновлювати свою дiяльнiсть, розiгнано. Музеї, крiм "готського", замкненi, з них нiмцi краще вивозять собi. Бiблiотеки нiмцi взяли в свої руки, нiхто не має права користуватися ними.
Що ж має робити вiддiл освiти? Вiдкрiв кiлька шкiл, та чи надовго? "За вiдсутнiстю пiдручникiв" мають бути закритi. От як надрукують новi пiдручники... А хто їх пише? Науково-дослiдний педагогiчний iнститут? Туди прийшли нiмцi, поставали на дверях i сказали: "Вег!"... Бо фюрер сказав, що освiта шкiдливо виливає на ум народу.
Одним из прототипов упоминаемого в тексте Гната Загнибиды является как раз Григорий Костюк, по крайней мере сцена его ареста во время прогулки с Д.Гуменной по бульвару Шевченко фигурирует и в романе, и в его мемуарах. После короткого допроса о связях с националистическим подпольем Костюка, впрочем, отпустили.
В мемуарах о своей работе в управе Костюк рассказывает довольно скупо. Возобновление деятельности хоровой капеллы "Думка", организация капеллы бандуристов, которую вскоре отправили в Германию выступать перед остарбайтерами, несколько собраний местных литераторов и композиторов, да встреча с немецким офицером, поклонником хорового пения, благодаря которому Костюку удалось вывезти жену из Славянска - вот и все. В пропагандистской деятельности Костюк, с его слов, не участвовал. Со сменившим националистическое "Украинское слово" "Новым украинским словом" он не сотрудничал из-за разногласий с редакцией. Не работал он в отличие от его непосредственного начальника Миколы Приходько и на оперштаб Розенберга. Кстати, рассказанная в интервью история про пламенного украинского националиста, оказавшегося советским агентом, в мемуарах связывается именно с Приходько. Вот сцена допроса:
- Ви Приходька давно знаєте?
- Вперше зустрiв його рiк тому тут в управi.
- У нас є данi, що вiн совєтський агент i одночасно належить до украиїнсього нацiоналiстичного пiдпiлля.
Приходько действительно был инженером ("Я ... знал в Киеве одного инженера" говорит Костюк в интервью) , однако, в реальной жизни он не пострадал, отступил с немцами, затем уехал в Канаду, а в 1949 г. даже издал в Буэнос-Айресе антикоммунистическую брошюру "Прошу слова".
В сентябре 1943 г. Костюк вместе с остальными сотрудниками управы был эвакуирован из Киева и оказался во Львове. Там он сотрудничал с газетами "Львовские вести", "Краковские вести", "Наши дни". Следует заметить, что если различные коллаборационистские газеты и занимали различные позиции по украинскому вопросу (Костюк работал лишь в проукраинских), то уровень антисемитизма и в "Украинском слове", и в "Новом украинском слове" и в "Краковских вестях" был примерно одинаков. Так, к примеру, "Краковские вести" из номера в номер инструментализировали расстрелы в Виннице (кстати, Костюк ездил на раскопки) как преступление "жидівської системи". Костюк выступал со статьями как на литературные, так и на политические темы, например "Українські письменники та вчені у большевицьких тюрмах і таборах". С приближением фронта ко Львову Костюка отправили в совсем дальний тыл - в саксонском Плауэне он выпускал газету для украинских остарбайтеров "Земля".
Сразу после войны ему удалось перебраться в баварский Хоф, и оттуда начались его странствия по различным "дипийским" лагерям, совмещенные с бурной политической жизнью новой украинской эмиграции. Благодаря своим статьям в эмигрантских изданиях он получил известность как специалист по сталинским репрессиям, и в 1951 г. был приглашен на т.н. процесс против советских концлагерей в Брюсселе. Впоследствии он выпустил несколько брошюр на эту тему "The fall of Postyshev" (1954), "Stalinist Rule in the Ukraine" (1960), последняя была издана уже известным нам мюнхенским Институтом по изучению СССР. Здесь можно добавить, что Костюк консультировал многих западных советологов - от Роберта Конквеста с "The harvest of sorrow" до Карела Беркхоффа с "Harvest of despair".
В 1952 г. Костюк выехал в США, где трудился в исследовательском центре колумбийского университета и параллельно вернулся к литературоведческой деятельности. С 1954 г. он возглавлял объединение украинских эмигрантских литераторов "Слово", при его деятельном участии выходили книги В.Винниченко, М.Хвылевого и многих других. Он издал несколько сборников статей как на общественно-политические, так и на литературные темы и, как уже упоминалось, двухтомник мемуаров.
Григорий Костюк умер в 2002 г., не дожив всего несколько дней до своего столетия.