-
Гражданство
На встрече с немецкими писателями совершенно случайно всплыл закон Ломоносова-Лавуазье, то есть если в одном месте что-то прибудет, то в другом обязательно убудет. Ну вот у немцев объединились две Германии, и тут же развалилось государство неподалёку. За иллюстрацией того, как этот закон сказался на человеческих судьбах, не пришлось даже выходить на улицу, хотя там как раз гастарбайтеры ремонтировали набережную Мойки - иллюстрация, то есть я, сидела прямо тут за столом. Ну да, вот я родился в Казахстане, живу уже почти десять лет в России, у меня тут ребёнок, я никуда не собираюсь отсюда уезжать, но в любую секунду меня может остановить на улице милиция и всё это прекратить.
Немецкие писатели недоверчиво выслушали перевод из наушников и уточнили: «Вы русский, и вам не дают российское гражданство?»
Я не клеветник и вообще люблю свою родину, и поэтому сказал чистую правду: «Нет, мне не отказывают в российском гражданстве. Просто процедура очень сложная, всё время меняется, и мне пока не удалось пройти её от начала до конца». Немецкие писатели опять недоверчиво на меня посмотрели, но, поскольку перед тем выяснили из прочитанного мной текста, что я последователь Кафки, решили, видимо, что это моя творческая фантазия, и разговор пошёл о чём-то другом. И я сам тут же про это забыл.
Однако вечером после ужина, когда я уже встал, чтобы откланяться, Гюнтер Грасс меня вдруг спросил: «Дмитрий, скажите, вот эта проблема с гражданством - может быть, я могу как-то помочь? Я ведь знаком с Путиным, мы с ним встречались».
Мысль об обращении к Путину показалась мне настолько ни с чем не сообразной, что я в ужасе замахал руками: «Да нет-нет, что вы! Всё в порядке, спасибо большое!»
Но русские писатели, с каковыми мы перед ужином посетили несколько лучших рюмочных Коломны, страшно развеселились: «Давай-давай! - говорят. - Надо написать Документ!»
«А в смысле, шутка», - сообразил я. Сел и сочинил спотыкающимся почерком документ с таким количеством канцеляризмов, что сам в них заблудился, тем более что грамм пятьсот у меня уже внутри было. Переводчица перевела документ Гюнтеру Грассу, он посмеялся и подписал. «Данке шон, - сказал я, - это самый лучший автограф, какой можно придумать».
Шутка кончилась, я надел куртку и взял рюкзак. «Дмитрий, - сказал Грасс совершенно серьёзно. - Если какие-то трудности, я правда напишу Путину».
Я посмотрел на него и понял: ОН действительно напишет. За совершенно ему чужого и даже чуждого хуя с горы из чужой страны - напишет.
«Да нет, Гюнтер, - сказал я. - Спасибо вам огромное, но я что-нибудь придумаю».
Но удивительный всё же старик, сейчас таких уже не делают.
Дм.Горчев
На встрече с немецкими писателями совершенно случайно всплыл закон Ломоносова-Лавуазье, то есть если в одном месте что-то прибудет, то в другом обязательно убудет. Ну вот у немцев объединились две Германии, и тут же развалилось государство неподалёку. За иллюстрацией того, как этот закон сказался на человеческих судьбах, не пришлось даже выходить на улицу, хотя там как раз гастарбайтеры ремонтировали набережную Мойки - иллюстрация, то есть я, сидела прямо тут за столом. Ну да, вот я родился в Казахстане, живу уже почти десять лет в России, у меня тут ребёнок, я никуда не собираюсь отсюда уезжать, но в любую секунду меня может остановить на улице милиция и всё это прекратить.
Немецкие писатели недоверчиво выслушали перевод из наушников и уточнили: «Вы русский, и вам не дают российское гражданство?»
Я не клеветник и вообще люблю свою родину, и поэтому сказал чистую правду: «Нет, мне не отказывают в российском гражданстве. Просто процедура очень сложная, всё время меняется, и мне пока не удалось пройти её от начала до конца». Немецкие писатели опять недоверчиво на меня посмотрели, но, поскольку перед тем выяснили из прочитанного мной текста, что я последователь Кафки, решили, видимо, что это моя творческая фантазия, и разговор пошёл о чём-то другом. И я сам тут же про это забыл.
Однако вечером после ужина, когда я уже встал, чтобы откланяться, Гюнтер Грасс меня вдруг спросил: «Дмитрий, скажите, вот эта проблема с гражданством - может быть, я могу как-то помочь? Я ведь знаком с Путиным, мы с ним встречались».
Мысль об обращении к Путину показалась мне настолько ни с чем не сообразной, что я в ужасе замахал руками: «Да нет-нет, что вы! Всё в порядке, спасибо большое!»
Но русские писатели, с каковыми мы перед ужином посетили несколько лучших рюмочных Коломны, страшно развеселились: «Давай-давай! - говорят. - Надо написать Документ!»
«А в смысле, шутка», - сообразил я. Сел и сочинил спотыкающимся почерком документ с таким количеством канцеляризмов, что сам в них заблудился, тем более что грамм пятьсот у меня уже внутри было. Переводчица перевела документ Гюнтеру Грассу, он посмеялся и подписал. «Данке шон, - сказал я, - это самый лучший автограф, какой можно придумать».
Шутка кончилась, я надел куртку и взял рюкзак. «Дмитрий, - сказал Грасс совершенно серьёзно. - Если какие-то трудности, я правда напишу Путину».
Я посмотрел на него и понял: ОН действительно напишет. За совершенно ему чужого и даже чуждого хуя с горы из чужой страны - напишет.
«Да нет, Гюнтер, - сказал я. - Спасибо вам огромное, но я что-нибудь придумаю».
Но удивительный всё же старик, сейчас таких уже не делают.
Дм.Горчев