= титаник 2012 =
"Это новые листья меняют свой цвет,
Это в новых стаканах вино.
Только время уже не властно над нами,
Мы движемся, словно в кино.
И когда бы я мог изменить расклад,
Я оставил бы все как есть..."
(с) БГ.
Что рассказать о Вайлетт Констанс Джессоп, ирландской розе? Что я больше никогда не соглашусь поехать на игру за год до. И даже за три месяца. Что грузить Леголаську сильно заранее и устно - это плохая идея и гнилое дао, Леголаська замотается, забудет, растеряет половину и в результате где-нибудь накосячит.
Вайлет Констанс Джессоп понимала, что находится на "Олимпике".
Но это перестало быть важным.
Полузабылось Леголаськой. А у Вайлетт внезапно и сильно сместились акценты.
А ведь именно про "Олимпик" должен был быть немалый кусок моей игры наружу.
Впрочем, с игрой внутри тоже все было плохо. С ощущением персонажа. С тем, что у меня обычно получается очень хорошо и само.
В этот раз не было ничего.
Пустота.
Я была функцией, была работой, была девушкой в переднике и кружевной наколке, ходила, улыбалась, кланялась, отражалась в зеркалах с узорными рамами, была милой, была тактичной, была тремя палубами, замками на дверях кают, незаметной услугой, быстро исправленной ошибкой, усталостью, идеальной осанкой, сдержанностью, напряженностью, вниманием, скупо отмеренными чувствами. Работой.
Только работой.
И совершенно внезапно стала собой - и Вайлетт - когда ночь перевалила за середину,
когда я сняла сигнификаторы и маркеры профессии,
когда оказалась под бескрайним небом, под звездами Атлантики, совершенно огромными и ирреальными,
холодный ветер, запахи океана,
время, когда можно быть для себя.
И совсем свободной.
Вин Вальтер разлил скотч по стаканам, Томас разрезал яблоки, мистер Хам хитро щурился вдаль,
чувства хлынули в меня со всех сторон, и затопили, и я наконец-то все ощутила, поняла и успокоилась.
Совершенно экзистенциальный момент, про преобладание бытийности над бытием,
и беседа становится все непринужденнее и приятней,
и я уже встретила, но еще не осознала, что встретила,
открытость, лиричность - и досада, когда внезапные дела не позволяют ему остаться здесь. И предельное принятие. Потому что в первую очередь "Титаник" - это работа.
Да, все верно.
Его зовут Томас Уильям Король. Он ирландец и, если бы не он, моя жизнь на "Олимпике" "Титанике" была бы пуста. Одной работы мало для смысла, даже если это прекрасная работа;
теперь я знаю, что здесь у меня есть время, чтобы быть совсем собой, и человек, с которым можно быть. И говорить.
И, если бы не он...
Я засыпаю, не додумав эту мысль.
Не поймите меня неправильно.
Я не ехала играть в любовь и смерть. Ни в коей мере.
Я уже говорила - я ехала жить и работать. Просто. Ровно. Чувствовать себя частью команды, делать людям комфортный быт и игровые моменты. Я не ехала умирать. Я не считаю само по себе название "Титаник" приглашением на игру-с-катастрофой-по-умолчанию. И как игрок, и как персонаж я была уверена, что все закончится благополучно. До последнего была уверена;
и считаю катастрофу дичайшей случайностью,
и игра так и не стала для меня игрой про смерть.
Я рада.
Той ночью в словах "Америка" и "мечта" начало проявляться значение - так начинается в бесцветном небе розовая заря, становясь все ярче, и за всеми предметами чудится головокружительная глубина, и ты не просто смотришь, замечаешь и отмечаешь - ты видишь. И ждешь. Смутно, сама еще не понимая, чего;
замираешь от неожиданной радости,
вглядываешься в лица пассажиров третьего класса,
пытаешься угадывать их судьбы и чаянья,
а потом возвращаешься к выполнению своих должностных обязанностей.
И знаешь: снова будет время вернуться к себе.
Невозможно рассказать про следующий день, суетливый и событийный,
про внезапные столкновения с Томасом на палубах, про пойманные взгляды и улыбки,
небо Атлантики обняло нас обоих, потом отпустило, но мы продолжали его ощущать,
мы выкраивали клочки минут на разговоры, этого не хватало, я улыбалась смущенно, неловко и понимающе, когда кто-то из нас говорил: "Ну вот, у нас опять нет времени".
Подразумевалось, что непременно будет.
Это не описать.
И - я выкраивала шиллинги на радиограммы Неду Трейси, инженеру Неду, которого оставляла за спиной, я могла прийти к Джону Джорджу Филипсу и разбудить его в три часа ночи, чтобы отправить туда, куда я уже не вернусь, назад, в свое прошлое, какую-то несусветную лирику,
это был монолог в ритме вальса, монолог, разбитый на три такта,
"три слова - десять шиллингов".
Хорошо, что мне есть с кем поговорить.
Хорошо, что мне есть с кем понять друг друга без слов.
Мы были командой.
Господи, какой командой мы были!
Капитан Смит, старый маразматик и достойнейший человек, "если вы хотите понять ВСЕ про нашего капитана, просто посмотрите на его голову, когда он снимет фуражку!"; и офицеры, и среди них - тактичнейший и мягкий Вин Вальтер и лучезарнейший Уильям Мэрдок; и Томас; и великолепный матрос Лукас, бабник, неряха, но человек добрейшей души и чистейших помыслов. Я не могу удержаться от суффиксов превосходной степени, да. И как он прекрасен был, когда щелкал каблуками и докладывал: "Гальюны отдраены, сэр!"
И кочегар Билл с неизменной лопатой, и когда взорвался котел, я сразу же, как смогла, прибежала в лазарет, чтобы увидеть его там - обожженного, перевязанного в трех местах, но не утратившего жизнерадостности и чувства юмора.
И Мэри Слоан со своими странными тайнами, и крупье Уилл, с которыми я делила каюту,
и чуточку мечтательный и совершенно задолбанный радист,
и чета странных врачей,
и, конечно же, Джонни, радость моя, мое легкомыслие и прибежище, "акула женских сердец", лучший друг. Джонни, с которым так хорошо смеяться, и работать плечом к плечу, и делиться заботами, тревогами и сомнениями, Джонни, который стоит за барной стойкой и наливает мне сок просто так, не в счет кредита, а от широкой своей души,
мы вместе ходили на "Олимпике" и терпели крушение,
и, когда мне надо вспомнить и ощутить это "вместе", я вспоминаю "Чикаго 1932" и нашу кофейню.
... и кассир Энни, и остальные ребята из бара.
Господи, какой командой мы были!
Я работала в баре, когда Джон Джордж принес мне радиограмму, улыбнулся почти нежно и сказал: я получил ответ.
Это невозможно! сердце взметнулось и застучало.
Это возможно.
Это ответ, ответ.
Я вспыхнула и начала читать. Двенадцать слов, пойманных в бескрайнем океане, неподражаемое ехидство Неда и бесконечная теплота, я читаю и перечитываю, не могу остановиться, я понимаю, что выгляжу радостно, шально и невменяемо, а Джон Джордж улыбается еще раз и тихо уходит.
... не спросив с меня денег.
... за дело своих рук.
Вин Вальтер, немного заикаясь, спрашивает:
- П-позволь п-поинтересоваться: радиограмма личная?
- Очень личная, - говорю я и прячу ее во внутренний карман жилета.
Очень личная.
Между мной и Джоном Джорджем, и я понимаю, что Нед не имеет к этому никакого отношения, и не хочу понимать,
команда - это люди, которые любят меня, берегут и хранят,
даже если мы почти незнакомы.
И я стараюсь их беречь.
Стараюсь беречь любого на этом корабле, и чувства вторят долгу.
- Вайлетт, можно тебя спросить?
- Да, конечно.
- Что ты планируешь делать, когда закончится рейс?
- Я... О. Кажется, я не знаю. Правда не знаю.
И я действительно не знаю,
но понимаю, что момент, когда я перестала знать, был сегодня,
в субботу 14 апреля 1912 года.
Отношения - это всегда диалог.
Не монолог.
Я понимаю очень многое в свой последний день,
не понимаю только, что именно он станет последним,
я склеиваю свое сердце из обрывочных разговоров, улыбок и взглядов,
и когда в машинном раздается взрыв, и на нижнюю палубу начинает проникать вода, я не боюсь. Вайлетт Констанс Джессоп не боится при исполнении. Ей просто некогда чувствовать что-либо про себя.
Я пытаюсь идти наощупь, по пояс в воде, и звать пассажиров, я слышу выстрел и вижу капитана Смита, выходящего на лестницу с револьвером:
- Ирландцам было угодно пострелять.
Мы запираем двери, мы выводим пассажиров на верхние палубы, я говорю с ними спокойно и уверенно, приношу извинения за дискомфорт. Я знаю, что все кончится хорошо, что ситуацию сейчас возьмут под контроль инженеры и офицеры. Иначе быть не может. Я переодеваюсь в сухую юбку и проверяю все каюты класса А, и в который раз прошу пассажиров пройти на прогулочную палубу,
суеты почти нет,
только я перестаю понимать, что происходит.
Я слишком медленная.
А оно случается быстро.
Вода затопляет палубу С.
Как безнадежно, думаю я,
надо найти Томаса,
Томас идет навстречу.
- Вайлетт. У нас опять нет времени. И теперь уже никогда не будет. Сохрани эти вещи и садись в первую шлюпку.
Он вкладывает мне в руку часы и пачку мятых шиллингов,
я понимаю: нет.
Я остаюсь. Со своим "Олимпиком" - со своим "Титаником" - с капитаном Смитом, с Джонни, с офицерами и радистом, со всем тем, что есть мы. Что было нами. В конце концов, я должна делать свою работу. Я иду вдоль ряда шлюпок, в которых размещаются пассажиры, краем глаза вижу Мэрдока с револьвером,
все в порядке,
я здесь не нужна.
Мое место где-то еще.
Ветер над океаном такой теплый и гостеприимный, что сложно поверить в ледяную воду.
И... и у меня осталось слишком мало времени, чтобы побыть собой.
Я открываю часы. Они бьются в моей руке, как сердце ребенка,
я срываю с себя передник и наколку, бросаю, их уносит ветром, я останавливаюсь возле Томаса и думаю: с тобой. С тобой.
И мне очень страшно.
- Ты умеешь плавать?
- Нет.
Все заканчивается там, где нас захлестывает волной.
Все начинается.
- - - - - - - - - - - - - - - - -
Чудесная игра и чудесное постигровое.
Чудесное и печальное.
И светлое.
И утро воскресенья.
И эйфория первых пятнадцати минут посмертия, когда все мы стояли в баре, измученные и не успевшие понять,
смотрели друг на друга, касались, не верили,
и я подошла к окну, чтобы увидеть шлюпки вдали,
это было точка,
никаких многоточий,
никакой Судьбы и никаких вопросов мне не было нужно.
Но если кому-то нужно - пусть.
Я сидела рядом с Томасом и держала его за руку.
А потом ко мне подошел Волк. Радист. Обнял меня и сказал:
- Я не мог иначе. Прости, я не мог иначе.
И я - в совершеннейшем изумлении - как будто не успела понять этого раньше - завопила:
- Так это ты?! ты написал радиограмму?!
- Я. Надежда не должна оставаться без ответа.
Я уткнулась Волку в плечо и зарыдала.
... и офицер Мэрдок, который выглядит осунувшимся,
и моя нерешительность,
и... какие люди меня хранили! какие люди.
На следующее утро окажется, что мы сделали кому-то катарсис,
а пока я иду переодеваться в джинсы и запасаться закуской,
я ничего не расскажу о бутылке виски, выпитой вдвоем, о сигаретах, о словах и действиях, о лесе и башне,
о мире, который качался, как колыбель,
о предельном, о невозможном, о прекрасном и о нелепом,
о рассвете за окном, о том, как я выхожу в это окно и иду, не оглядываясь, и ложусь на прошлогодние травы и листья, и смотрю в серое небо, в котором нет облаков, зато качаются сосны,
последние следы опьянения уходят, хочется пить,
и я пьяная никогда не делаю того, чего не сделала бы трезвая,
и сейчас я пойду и упаду спать. На три часа, как и вчера.
- - - - - - - - - - - - - - - - -
Бесконечная благодарность Томасу, сделавшему мне игру и жизнь.
Э. Да что там. Я смотрю видеорепортажи, и сжимается сердце.
Огромная благодарность ШаТи. Я думала, я пожалею, что поехала на "Титаник". Не жалею ни в малейшей степени.
Очень много чувств, пониманий и выводов.
И сувенирные ручки отличные. ))
Спасибо команде. Особенно Волку, Мигелю деду Маврикию и Киттену.
Пане, Виконту, Сигурду и Паше.
Бар, мой респект. Вы герои!
Спасибо всем, с кем сводила игра и с кем не сводила, вы были великолепны.
Отдельно великолепен был Хунта. ))
Спасибо Квадрику, что выгуляла мое платье, оно тебе безмерно да.
Спасибо человеку, который спросил: "Мисс, вы не пишете стихи?"
Я не помню, к сожалению, кто это.
Не Холмс? Нет, не Холмс, кажется.
Дело было на прогулочной палубе.
Кто? кто?
признайтесь, пожалуйста.
- - - - - - - - - - - - - - - - -
А еще мы с Виконтом написали газету. )) Всю, кроме последних предложений. ))
Нет, не как персонажи, а игротехнически -
де-факто больше было некому.
И новость, которая "бегом от инфаркта" - моего авторства. ))
А Виконт потом написала еще вторую газету. ))
А я зато была айсбергами в первую ночь. ))
- - - - - - - - - - - - - - - - -
А еще -
знаете, чем дама первого класса отличается от мужчины из третьего?
Дама передает через тебя записочку и при этом смотрит, как на говно.
А мужчина из третьего смотрит на тебя с надеждой и добавляет пять шиллингов на чай. ))
Это я к тому, что было много фана и прекрасных эпизодов,
которые не вошли в этот отчет.
И что я куда бесконечнее внутри, чем снаружи.
И что заколка-"невидимка" служит отличной булавкой для галстука. ))
- - - - - - - - - - - - - - - - -
А еще:
1) Торжественно обещаю себе, что минимум год не поеду ни на какую игру обслуживающим персоналом. Ни в каком виде. Передничкам, наколочкам, подчиненности, зависимости, субординации и прочему - мое решительное "нет", и надолго.
Хватит.
Хватит с меня Соланж на "Корпорации монстров" и Вайлетт на "Титанике".
А следующего персонажа вообще бы хорошо в брюках и с оружием.
2) Торжественно обещаю себе, что минимум год не поеду ни на какую игру в паре с Виконтом. Ни в каком виде. Виконт отличная, не вопрос, и вообще моя сестра, но... я устала. И подзадолбало, если называть вещи своими.
Хватит "Чисто английского убийства" и "Титаника".
И вообще хватит носить жизнь в игру.
3) Я действительно и в полной мере сыграла барышню, ни на секунду не сомневающуюся в собственной неотразимости.
Все, кто меня знают, могут немедленно очень офигеть.
И да. Отходняк, разумеется, был чудовищный;
но я опровергла для себя аксиому, что нельзя сыграть то, чего нет.
4) Начинать игру без парада - ОЧЕНЬ гнилое дао.
5) Статья Лоры Бочаровой про модели и говномоделинг среди меня чрезвычайно актуальна.
Также среди меня актуальны Кант, Гуссерль, Хейзинга и "Психосемиотика телесности".
6) Скомканность финала. ИМХО, затопление шло слишком быстро. И смазанно.
Но об этом (а также о том, что финал игры для спасшихся стоило бы делать вечером-и-ночью) уже сказали без меня.
7) Это действительно очень разное - умереть и быть убитой. Хотя и про то, и про другое можно сказать словом "погибнуть".
Волны - океан - слепая стихия - ничего личного, никаких отношений, просто мир принимает тебя иначе, чем ты привыкла, принимает, не замечая, растворяя, стирая, отменяя,
и в этом есть ритмы и закономерность.
И что-то еще скандинавское, про судьбу и неизбежность.
... и я помню, как, например, смотрела в черные провалы глаз Рудольфа Лестренджа за несколько секунд до первой "авады",
и он, убивая, не отменял меня, но утверждал, не растворял, но делал сильнее.
8) Читать отчеты любопытно.
Стрепетом жду фотографий.
9) Только сейчас дошел символизм:
остановившиеся часы, которые начали идти на "Титанике".
Совсем свое время, время вне времени и вне привычных координат и ценностей.
- - - - - - - - - - - - - - - - -
"В полдень в пятницу 20 июля 1714 года рухнул самый красивый мост в Перу и сбросил в пропасть пятерых путников".
Я, кажется, так и не научилась признаваться в любви.
Но это неважно.
Сейчас весна, а не осень.
- - - - - - - - - - - - - - - - -
АПД.
Мотл: Не смотри так долго…
Цейтл: Ты ревнуешь?
Мотл: Если тебе это приятно, то - да. Но вообще нет времени. В четыре - поезд.
(с) Г. Горин.
- - - - - - - - - - - - - - - -
АПД-2.
Л.Л. как-то говорил, что тяжело, задав вопрос, ждать ответа.
Еще тяжелее ждать ответ, не задав вопроса.
- - - - - - - - - - - - - - - - -
АПД-3.
... и Марс.
И вот Юрген хорошо сказал:
"Бездна мастерского опыта - никогда не откладывай запланированное на вторую ночь игры! Ее может не быть".
- - - - - - - - - - - - - - - - - АПД-4. тот, который.