Продолжаем публикацию тематических воспоминаний. Афанасий Першин интересен для нас тем, что он - житель Петровского завода (о его биографии см. в начале примечаний), и, соответственно, наблюдал там все пребывание декабристов на каторге, жил там и позже, общаясь с Горбаческим... Здесь будут вывешены только фрагменты, имеющие отношение к годам каторги, - тем не менее текст получается достаточно объемный, так что для удобства чтения будет в двух частях.
А. Першин
Из «Воспоминаний старожила»
(Полная публикация: Газета «Забайкалье». Чита, 1902. № 36, 37, 40-44)
«Дела давно минувших дней»!..
Пишу только то, что видел и слышал от хороших людей и что удержалось в памяти.
Декабристы. В 1831 году пришли к нам (т. е. в Петровский Завод) декабристы, или, как тогда их называли, «секретные». Для них выстроили каземат, для всякого декабриста была устроена отдельная комната. Каземат был деревянный, а простенки кирпичные; в таких помещениях свету было мало: одно окно и то маленькое, из коридора в двери проделали небольшие форточки. Вместе с казематами выстроили десять отдельных домов для жен декабристов: Волконской(*1), Трубецкой, Муравьевой, Нарышкиной, Ивашевой, Давыдовой, Анненковой, Фонвизин, Розен, Юшневской; одиннадцатый же дом построен для холостого Барятинского, болевшего проклятой болезнью - сифилисом(*2). Болезнь у него развилась до того, что он не мог уже говорить, не зажимая носа рукой, иначе его речь была непонятна. Вместе с осужденными пришла рота солдат инвалидной команды - это большею частью были уже старики. Отряд сопровождавших конных казаков состоял не более как из 30 человек, что хорошо не упомню. Наконец приехал и комендант со своим штабом, состоявшим из плац-майора, плац-адъютанта и канцелярии с несколькими офицерами. Для квартиры коменданта и его канцелярии были построены дома теми же инженерами, которые строили казематы.
Женатые декабристы в казематах жили очень мало. Сначала комендант отпускал их только на свидание с семейством, а потом позволил жить вместе с семьями в таких же домах, в которых, между прочим, помещался и солдат, как бы для караула. Но последние обыкновенно там спали. Когда, бывало, пошлют солдата на так называемое «свидание», то он, никого не беспокоя своим присутствием, бывал очень рад! Придешь, говорит, на свидание и лежишь целые сутки на кухне. Спишь вволю. Кормили их там тоже хорошо.
Жены декабристов располагали большими средствами и жили хорошо. Говорили, например, что Трубецкая проживала в Заводе до 60 000 руб. в год, Волконская 40 000 руб., и Муравьева проживала тоже много, но последняя недолго жила,- она умерла на другой год по прибытии в Завод. Нарышкина с Ивашевой тоже проживали немало(*3). Широкие траты и слишком богатое житье как будто смущало их самих, да и все чувствовали себя как-то неловко. Это-то и навело их на мысль о благотворительности. Они захотели вдруг прилично одеть всех бедняков и досыта накормить их. Между последними, конечно, появились тунеядцы и пьяницы...
Дельный, умный Николай Александрович Бестужев не раз говорил и советовал барыням, чтобы они вместо мелкого благотворения положили хороший куш денег, на проценты с которого содержалось бы ремесленное училище на 50 учеников. «Вот этим вы сделаете истинно доброе дело,- говорил он, - и оставите по себе хорошую память, а так вы своей благотворительностью только распложаете нищих и пьяниц...»(*4)
Приведу один пример, как щедро барыни разбрасывали деньги.
Однажды было объявлено по Заводу, чтобы весь навоз свозили в огород к Трубецкому. В этом деле участвовал я сам. За всякий воз платили 10 коп.; если же навоза не хватало на дворах, то его брали на отвалах, и за зиму навалили на огороде громаднейшую кучу, а когда весной стало подтаивать, то объявили опять: возить навоз из огорода за заводские строения. За это уже платили не по 10, а по 15 коп. за воз. Заработок был хороший, но, к сожалению, бесполезный, что Бестужева ужасно возмущало. Я еще был мальчишкой, а зарабатывал по 1 руб. 50 коп. в день. При тогдашнем безденежье это был очень большой заработок... Много было рассорено денег по-пустому Нарышкиной. В Заводе нашелся один какой-то ссыльный из крепостных крестьян, Егор Иванович Петербургский, прежде он был лакеем у графа Коновницына. Здесь Нарышкина его узнала и стала одевать по-петербургски, но это был такой горький пьяница, что, бывало, она ему ни даст, то он все в тот же день и пропьет. Так она бы его долго еще одевала, но скоро уехала на поселение. При отъезде Нарышкина дала Егору Ивановичу денег; он долго пил и с этого пьянства сбежал из Завода; его поймали и, конечно, всыпали несколько плетей.
Чтобы занять декабристов работами, комендант приказал построить большое деревянное здание, которое огородил, как острог, палями; там он поставил 18 ручных жерновов, а к палям поставил часового. Молоть хлеб ходили только желающие, и то холостые; но работа производилась ими фиктивная; ярицу брали из заводского магазина (тогда заводским рабочим выдавался паек: половина ярицей и половина мукой), так как во всяком доме была своя мельница, на которой и обмолачивалось зерно, то казенные мельницы пустовали; декабристы же вместо того, чтобы молоть, возьмут да и разбросают ярицу голубям, и расплодили их множество. А иногда приходил к ним на мельницу какой-нибудь бедняк, они насыпали ему мешок ярицы, а затем первого числа призовут, бывало, материального (которых тогда называли комиссарами), и Трубецкой или Волконский спросят: «Сколько мы забрали за этот месяц ярицы и почем мука на базаре?» Комиссар скажет, а они отдадут деньги и попросят пополнить израсходованную муку покупной. Так это велось из месяца в месяц, из года в год, и в этом состояла вся их работа.
Я спрашивал их, как они работали в Кутумаре (т. е. в горах). Оказалось, что и туда некоторые из них ходили только из простого любопытства - посмотреть, как работают другие(*5).
Комендант был хотя крутой, но добрый человек и не заставлял их работать. Как говорили тогда, он воспитывался когда-то у иезуитов, служил в военной службе и потом все время у Аракчеева, но тем не менее память оставил по себе хорошую; умер 94-летним старцем в Петровском же Заводе потом(*6).
Все декабристы сочли долгом быть у него на похоронах и плакали по нем, как дети по добром отце. После они говорили, что это был редкой доброты и честный человек.
Он происходил из малороссов и имел поговорку: «Я говору(*7) (с упоминанием непечатного слова) расстреляю». И он действительно четырех человек расстрелял в Нерчинском Заводе, но не декабристов, а просто ссыльнокаторжных. Это случилось тогда, когда там затевался какой-то заговор, в программе которого стояло следующее: из тюрьмы выпустить всех арестантов, отобрать у солдат ружья, разграбить казначейство, перебить всех чиновников и дальше... но заговор был открыт раньше его исполнения. Тогда их судили, и приговор конфирмовал Лепарский, кроме четырех расстрелянных, из остальных виновных - одних наказали кнутом, а дру¬гих прогнали сквозь строй.(*8)
Говорят, государь император Николай Павлович дал Лепарскому сто двадцать бланков за своей подписью и, передавая их лично Лепарскому, будто бы сказал: надеюсь, что ты во зло употреблять не будешь мое доверие.(*9)
Привожу еще два случая, чуть не стоивших жизни двум человекам.
Комендант любил по утрам ездить верхом, для этого на Заводе содержались две смирных лошадки; ездил он всегда шагом. Объедет, бывало, кругом строения Завода, часов около 11-ти приедет в каземат, там все осмотрит, а потом едет домой к 12 ч. обедать; к обеду собирались некоторые из его офицеров, а в числе их и управляющий Заводом; как-то раз в подобную поездку во дворах казематов оказались после дождя целые озера воды. Так как казематы стояли на низком месте, а возле них была большая гора, то потоки с нее и залили все дворы. За обедом комендант и говорит управляющему:
- Николай Никифорович(*10), пошлите команду человек в 500, чтоб окопать каземат канавами и спустить воду, а то от сырости люди заболеют.
На другой же день в обычное время комендант делает прогулку и видит, что ни один еще человек не вышел на работу.
Управляющий забыл исполнить приказание.
Комендант поторопился приехать домой, тотчас же выдал бланк канцелярии, в котором значилось: «расстрелять», а сам послал за плац-майором. Это был его племянник и человек тоже очень добрый. Когда явился плац-майор, комендант, передавая ему конфирмацию, сказал: «исполнить немедленно»...
Плац-майор, взяв бумагу, побежал к дамам и, объяснив, в чем дело, просил их сходить к коменданту. Все страшно встревожились. Собрал человек 5 или 6 и побежал к коменданту просить его отменить приговор. В то же время плац-майор послал за управляющим. Последнего привели на гауптвахту, но исполнением приговора замедлили.
Барыни между тем сделали свое дело. Хотя после и говорили, что насилу уговорили коменданта, последний, написав записку, ее послал с конным казаком на гауптвахту, чтоб Осип Адамович (плац-майор)(*11) вернулся немедленно вместе с конфирмацией.
Плац-майор прибыл... Комендант, взяв у него из рук бумагу и прибавив любимое крепкое словцо, сказал: ты все с бабами возишься! Но чтоб этого Ковригина к 5 часам здесь в Заводе не было!.. Пускай едет куда знает.
Конечно, Ковригин не стал дожидаться повторения и удрал немедленно. Заводом остался управлять его помощник. Он сейчас же остановил действие Завода и погнал всех окапывать казематы. Назавтра к утру было все готово, и вода была спущена.
В 50-х годах на Заводе остался декабрист Иван Иванович Горбачевский. Он как-то поехал повидаться с декабристами в Иркутск, где между прочим встретился с Ковригиным.
«Что, Николай Никифорович, к нам в Завод не заедете?» - спросил он.- «Я без содроганья и вспомнить о нем не могу,- отвечал тот,- как и о том моменте, как я был приговорен к расстрелу!..»
(Продолжение см.
http://la-garde-1826.livejournal.com/84325.html )
Примечания
Составлены с использованием примечаний к публикации в сборнике «В потомках ваше племя оживет». Иркутск, 1986 (издание подготовлено С.Ф. Ковалем).
Несколько слов об авторе.
Афанасий Петрович Першин (1825-1904) - сын кузнеца Петровского Завода, где позже и сам работал. До 24 лет не умел читать. В 1864-65 избран головой Петровской волости. С 1871 гласный Читинской городской Думы, многое сделал для благоустройства Читы.
(«Энциклопедия Забайкалья»
http://ez.chita.ru/encycl/person/?id=3143 )
Из воспоминаний его внучки:
«Мой дед Афанасий Петрович [Першин] был горнозаводским рабочим-молотобойцем. После освобождения с Петровского завода дед был приписан в Забайкальский казачий пеший батальон. Перед отправкой на Амур Афанасия женили по приказу Н.Н. Муравьева. Выстраивали в ряд друг против друга казаков и ссыльных девушек. Совпадавшие пары венчали в Иркутской церкви и отправляли на Амур. Девушка не понравилась Афанасию. «Эту кочергу не возьму»,- сказал он. Афанасия завели за угол, «выдрали» и обвенчали. Афанасий Петрович был по характеру веселый, разговорчивый, а она угрюмая, молчаливая. Но когда бабушка умерла, следом, через восемнадцать дней, умер дед». «Через всю жизнь дед пронёс уважение к декабристам и этому детей своих учил. С декабристами Афанасий Петрович жил в Петровском заводе. И.И. Горбачевский учил Афанасия грамоте. Старший сын Афанасия - Николай [отец автора воспоминаний ] учился в читинской школе, основанной декабристами».
(Хабаровск купеческий. В фотографиях и документах. Автор и составитель Мария Бурилова. Хабаровск, 1999.
https://vk.com/topic-18761627_24866899 )
(*1) В публикации везде «Волнянская». Возможно, это не написание автора, а плохо разобранный при публикации почерк. (Тот же случай - вместо «Лепарского» в нескольких местах написано «Лафавский»).
(*2) Официальные документы, прошение сестры и другие источники дают другой диагноз А.П. Барятинского: горловая чахотка (по современной классификации - туберкулез горла). В то время, когда болезни определялись почти исключительно по симптомам, а не по причинам, эти заболевания могли на довольно ранней стадии путать (пример есть в «Грибоедовской Москве» Гершензона). Упоминание о сифилисе есть также у Завалишина (что уже указывает на сомнительную достоверность известия). Возможно, от него эта информация и «ушла» к местным жителям, став в итоге известной Першину.
При этом любопытно, что Першин единственный из очевидцев, кто четко пишет, что Барятинский сразу вселился в острожную больницу. Там он и оставался все годы пребывания в Петровском заводе. В 1839 году, при выходе на поселение, он предпринимал попытку продать дом (уже давно воспринимавшийся всеми как его личный) заводу, как это делали жены декабристов - хотя как государственный преступник, Барятинский не имел права владеть собственностью. Дом в итоге не был куплен, официально - из-за ветхости; возможно, это был предлог для разрешения законодательно невозможной ситуации.
(*3) Из примечания С.Ф. Коваля:
«Цифры сумм, расходуемых женами декабристов в Петровском Заводе, явно преувеличены. Если для Волконской и Трубецкой они близки к истине (и то в переводе на деньги получаемых вещей, продуктов и пр.), то для других они слишком велики.»
(*4) Едва ли сложное положение «жен государственных преступников» позволило бы им открыть подобное училище, будь у них такое намерение. Даже обучение мальчиков, приходивших в каземат - как далее пишет тот же Першин - не требовавшее никаких вложений и официальных наименований, было прервано при известии о предстоящей ревизии из Петербурга.
(*5) Автор делает в этом небольшом абзаце по крайней мере две ошибки. Он путает Кутомарский рудник и Благодатский, где находились первые восемь отправленных на каторгу декабристов. Кроме того, никакой добровольности в выходе на работу не было, она была достаточно длительной и тяжелой (как и условия проживания) и подорвала здоровье большинства из них за тот год, что они работали в Благодатске. Возможно, спрошенные автором не хотели углубляться в подробности.
(*6) Лепарский умер в возрасте 83 лет. До назначения комендантом он служил в Северском конно-егерском полку, а затем командовал им; «у Аракчеева», насколько мне известно, не служил.
(*7) В дальнейшем тексте эта фраза упоминается еще дважды. Слово «говорю» во всех случаях написано своеобразно: «говору», «говуру», «гувуру». Неизвестно, какой из вариантов авторский, но здесь явно есть попытка передать своеобразный выговор Лепарского.
(*8) Автор имеет в виду события, связанные с заговором на Зерентуйском руднике. Там находились декабристы Сухинов, Соловьев и Мозалевский (участники восстания Черниговского полка). Суд по результатам расследования приговорил шестерых человек (включая Сухинова) к 400 ударам кнутом и последующему повешению. Лепарский, у которого были чрезвычайные полномочия на случай бунта или побега государственных преступников, а также право окончательной «сентенции» (т.е. установления приговора), отменил наказание кнутом и заменил повешение расстрелом. Сухинов, не зная о перемене, повесился до исполнения приговора; пять человек были расстреляны, 9 - наказаны плетьми.
(*9) История о бланках с царской подписью легендарна. Она, видимо, своеобразно отражает тот факт, что Лепарский не подчинялся никакой местной власти, а только центральной (Генеральному штабу и III отделению; окончательное же решение большинства вопросов производилось лично Николаем I), а в ряде случаев - как, например, указанные в предыдущем примечании бунт или побег - имел широкие полномочия по принятию самостоятельных решений.
(*10) Ковригин Николай Никифорович (1808 - ?), с 1831 г. служил в разных должностях на Нерчинских заводах (как ранее его отец, происходивший из унтер-офицерских детей), в 1832-1835 гг. занимался поиском золотых россыпей в Прибайкалье, в 1835-1837 гг. - помощник правителя дел по горной части Главного управления Нерчинских Заводов (к этому времени, скорее всего, и относится эпизод). В 1850-х годах, когда его, как упоминает далее мемуарист, посетил в Иркутске Горбаческий, Ковригин занимал, в частности, должности чиновника особых поручений по горной части при генерал-губернаторе Восточной Сибири, позже - помощника главного управляющего казенными золотыми промыслами; с 1854 г. служил уже в Семипалатинской области.
(Заблоцкий Е.М. Личный состав ведомства Нерчинских заводов и горных округов Восточной Сибири и Дальнего Востока. Классные чины.
http://russmin.narod.ru/bioNerch04.html )
(*11) Осип Адамович Лепарский (ум. 1876) - плац-майор, племянник коменданта. Впоследствии был комендантом Шлиссельбургской крепости.