Melting Pot
На нашем этаже в колледже американцы в меньшинстве: работают три китаянки, четыре японки, старушка-аргентинка, француз, камерунец, алжирка, полячка и русская (я). Таков удел гуманитарного корпуса (1-й ГУМ местного разлива) и этажа, отведенного под кафедры иностранных языков.
Стены увешаны фольклорной макулатурой - постерами, открытками, репродукциями народной живописи и национальной одеждой. Фигли, у нас так даже самовар стоит.
Работники кафедр, которые американцы, имеют обыкновение разговаривать на своих профессиональных языках. Например, в кабинете рядом со мной белокурые Джонаthан и Эмили постоянно тренируют свой испанский прононс. Прононс вроде ничего, вот только впитанную с молоком матери интонацию не пропьешь. Иностранцев зато сбить с английского на родной надо умудриться. Когда на кафедре у нас работала еще одна русская, живущая в США с 1970-х, она часто обращалась ко мне по-английски.
Наша американская "triple A" (AAA, academic administrative assistant, апгрейженная версия лаборантки) выросла в Японии (а еще закончила магистратуру в Гарварде), а заведующая иностранным отделом - в Гане. У большинства наших студентов бабушки и дедушки - иммигранты, а не родились в Америке.
Но самое поразительное знаете, что? Что интернационала тут нет. От слова совсем. Я не знаю, почему. Ощущение абсолютного, непоколебимого, монолитного американства. В школе в Испании я разговаривала по-испански с датчанкой, по-французски с итальянцем, по-английски с немецкой полячкой, а когда еще одни итальянец напивался, у нас с ним и по-итальянски неплохо выходило. Это был интернационал. От слова тру. А здесь - монолит.
Даже приехавшие по обмену эфиопы становятся не просто афро, а афроамериканцами.
Работает плавильный котел. На полную мощь.
Стены увешаны фольклорной макулатурой - постерами, открытками, репродукциями народной живописи и национальной одеждой. Фигли, у нас так даже самовар стоит.
Работники кафедр, которые американцы, имеют обыкновение разговаривать на своих профессиональных языках. Например, в кабинете рядом со мной белокурые Джонаthан и Эмили постоянно тренируют свой испанский прононс. Прононс вроде ничего, вот только впитанную с молоком матери интонацию не пропьешь. Иностранцев зато сбить с английского на родной надо умудриться. Когда на кафедре у нас работала еще одна русская, живущая в США с 1970-х, она часто обращалась ко мне по-английски.
Наша американская "triple A" (AAA, academic administrative assistant, апгрейженная версия лаборантки) выросла в Японии (а еще закончила магистратуру в Гарварде), а заведующая иностранным отделом - в Гане. У большинства наших студентов бабушки и дедушки - иммигранты, а не родились в Америке.
Но самое поразительное знаете, что? Что интернационала тут нет. От слова совсем. Я не знаю, почему. Ощущение абсолютного, непоколебимого, монолитного американства. В школе в Испании я разговаривала по-испански с датчанкой, по-французски с итальянцем, по-английски с немецкой полячкой, а когда еще одни итальянец напивался, у нас с ним и по-итальянски неплохо выходило. Это был интернационал. От слова тру. А здесь - монолит.
Даже приехавшие по обмену эфиопы становятся не просто афро, а афроамериканцами.
Работает плавильный котел. На полную мощь.