Зимнее чтение и кино (оконч.)
1. Леонид Юзефович. Зимняя дорога. Наверно, только так и нужно/возможно писать сейчас о Гражданской войне - с обеих сторон, никого заранее не осуждая, без надрыва, но с глубоким внутренним сочувствием. Все похвалы и премии - абсолютно заслуженны. «Эти переименования и переодевания - не верноподданнический спектакль, поставленный в горящем театре свихнувшимся режиссером, как изображали дело по ту сторону фронта, скорее - нечто вроде надеваемой перед смертью чистой рубахи. Комический эффект возникал от того, что приходилось надевать ее на грязное тело и делать вид, будто к ней не пристает никакая скверна».
2. Майкл Харрис. Со всеми и ни с кем: книга о нас - последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета. Ворчливые сожаления о «старом добром времени». Большинство высказанных Интернету претензий - в духе вечных обид на плоды технического прогресса. «Большую часть жизни мы тратим на перемалывание электронного вздора, уставившись в светящийся экран». А до этого всемирным злом был телевизор, а до этого - радио и кинематограф, а до этого - книгопечатание, а до этого - письменность. Ну и кто сам себе злобный Буратино?
3. Майк Викинг. Hygge. Секрет датского счастья. Очередная поп-версия «исследований датского счастья», сводящая его к простой формуле трёх С - свечи, свитер, сладости.
4. Галина Юзефович. Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе. Сборник рецензий, который стоило прочитать хотя бы ради введения, определяющей место современного литературного критика: «Этот ход рассуждений возвращает нас к вопросу, с которого мы начали: зачем же вообще нужен критик, если его суждение всегда личностно и пристрастно, а никаких объективных критериев оценки не существует? Для себя я придумала на этот вопрос ответ, оправдывающий, как мне кажется, мое профессиональное существование и придающий смысл всему тому, что я делаю. Я думаю, что критик - это совокупность читательского опыта и персонального вкуса. Иными словами, самое ценное и полезное свойство критика - это известная консистентность и постоянство, способность, подобно камертону, на протяжении многих лет воспроизводить одну и ту же ноту, позволяя читателям отстроиться от нее и сформировать на ее основе собственный круг читательских предпочтений. Это значит, что критик, во-первых, должен попросту быть (читать, писать - коротко говоря, присутствовать в медийном пространстве), а во-вторых, избегать резких движений души и стремительных перепадов настроения».
5. Жозе Сарамаго. История осады Лиссабона. «Всё, что не жизнь, то литература. История тоже. Только не обижайтесь». Текст, читающийся ради самого текста. Определять нечто некулинарное как «вкусно» нынче моветон, но это - именно таким образом сплетённые слова. Завязка сюжета, впрочем, тоже очень неплоха: что будет, если со скуки вставить в редактируемую историческую монографию одну маленькую частицу «не» - в самом решающем месте? «Раймундо Силва пошел на кухню готовить себе кофе с молоком и тосты с маслом. Тосты для этого человека, так свято придерживающегося принципов и норм, - это едва ли не разнузданно-порочное, но истинное проявление нетерпимого гурманства, которое сочетает в себе множество ощущений, как тактильных, так и зрительных, обонятельных и вкусовых, ощущений, начинающихся с блеска хромированного аппарата, с шелеста лезвия, нарезающего ломтики, с запаха поджаренного хлеба, с тающего масла - и завершающихся совокупным невыразимым наслаждением рта, нёба, языка, зубов, к которым приникает румяно-поджаристая хрустящая мякоть, снова одаривающая ароматом, но на этот раз - уже исходящим из ее нутра, и, наверно, живым на небо взят был тот, кто изобрел такой изыск. Раймундо Силва однажды произнес последние слова вслух, в тот миг, когда ему показалось, что в самую кровь проникло ему совершенное творение огня и хлеба, от которого, кстати, он мог бы отказаться без малейшего неудовольствия, не говоря уж о масле, вообще совершенно излишнем, хотя полным глупцом надо быть, чтобы отвергнуть то дополнительное, что, будучи добавлено к основному, удваивает его аппетитность и вкус, и именно так обстоит дело с маслом, намазанным на поджаренный хлеб, и так же обстояло бы дело, например, с любовью, если бы корректор был шире осведомлен в этой области».
6. Фредрик Бакман. Вторая жизнь Уве.
Очередной первооткрыватель того, что внешность бывает обманчива. Издатели определяют его как популярного шведского журналиста и блогера, а саму книжку - как родившуюся из историй, рассказанных в блоге. И это чувствуется. Что, впрочем, не делает книжку менее душевным чтением на пару вечеров. Кстати, экранизация книги претендовала на Оскар - да, самые трогательные фильмы рождаются из не самых сильных текстов :)
7. Халед Хосейни. Бегущий за ветром. Начало - если бы Крапивин жил в Афганистане... А потом - очень восточное по стилю, очень американское по духу.
8. Юлия Кристева. Смерть в Византии. Наглядное опровержение расхожего «Талантливый человек талантлив во всём». Симулякр с элементами Мэри-Сью-изма. Про Византию занятно, впрочем.
Сериалы:
1. Unforgotten (2015, 2017)
2. Тутанхамон (2016)
2. Майкл Харрис. Со всеми и ни с кем: книга о нас - последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета. Ворчливые сожаления о «старом добром времени». Большинство высказанных Интернету претензий - в духе вечных обид на плоды технического прогресса. «Большую часть жизни мы тратим на перемалывание электронного вздора, уставившись в светящийся экран». А до этого всемирным злом был телевизор, а до этого - радио и кинематограф, а до этого - книгопечатание, а до этого - письменность. Ну и кто сам себе злобный Буратино?
3. Майк Викинг. Hygge. Секрет датского счастья. Очередная поп-версия «исследований датского счастья», сводящая его к простой формуле трёх С - свечи, свитер, сладости.
4. Галина Юзефович. Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе. Сборник рецензий, который стоило прочитать хотя бы ради введения, определяющей место современного литературного критика: «Этот ход рассуждений возвращает нас к вопросу, с которого мы начали: зачем же вообще нужен критик, если его суждение всегда личностно и пристрастно, а никаких объективных критериев оценки не существует? Для себя я придумала на этот вопрос ответ, оправдывающий, как мне кажется, мое профессиональное существование и придающий смысл всему тому, что я делаю. Я думаю, что критик - это совокупность читательского опыта и персонального вкуса. Иными словами, самое ценное и полезное свойство критика - это известная консистентность и постоянство, способность, подобно камертону, на протяжении многих лет воспроизводить одну и ту же ноту, позволяя читателям отстроиться от нее и сформировать на ее основе собственный круг читательских предпочтений. Это значит, что критик, во-первых, должен попросту быть (читать, писать - коротко говоря, присутствовать в медийном пространстве), а во-вторых, избегать резких движений души и стремительных перепадов настроения».
5. Жозе Сарамаго. История осады Лиссабона. «Всё, что не жизнь, то литература. История тоже. Только не обижайтесь». Текст, читающийся ради самого текста. Определять нечто некулинарное как «вкусно» нынче моветон, но это - именно таким образом сплетённые слова. Завязка сюжета, впрочем, тоже очень неплоха: что будет, если со скуки вставить в редактируемую историческую монографию одну маленькую частицу «не» - в самом решающем месте? «Раймундо Силва пошел на кухню готовить себе кофе с молоком и тосты с маслом. Тосты для этого человека, так свято придерживающегося принципов и норм, - это едва ли не разнузданно-порочное, но истинное проявление нетерпимого гурманства, которое сочетает в себе множество ощущений, как тактильных, так и зрительных, обонятельных и вкусовых, ощущений, начинающихся с блеска хромированного аппарата, с шелеста лезвия, нарезающего ломтики, с запаха поджаренного хлеба, с тающего масла - и завершающихся совокупным невыразимым наслаждением рта, нёба, языка, зубов, к которым приникает румяно-поджаристая хрустящая мякоть, снова одаривающая ароматом, но на этот раз - уже исходящим из ее нутра, и, наверно, живым на небо взят был тот, кто изобрел такой изыск. Раймундо Силва однажды произнес последние слова вслух, в тот миг, когда ему показалось, что в самую кровь проникло ему совершенное творение огня и хлеба, от которого, кстати, он мог бы отказаться без малейшего неудовольствия, не говоря уж о масле, вообще совершенно излишнем, хотя полным глупцом надо быть, чтобы отвергнуть то дополнительное, что, будучи добавлено к основному, удваивает его аппетитность и вкус, и именно так обстоит дело с маслом, намазанным на поджаренный хлеб, и так же обстояло бы дело, например, с любовью, если бы корректор был шире осведомлен в этой области».
6. Фредрик Бакман. Вторая жизнь Уве.
Очередной первооткрыватель того, что внешность бывает обманчива. Издатели определяют его как популярного шведского журналиста и блогера, а саму книжку - как родившуюся из историй, рассказанных в блоге. И это чувствуется. Что, впрочем, не делает книжку менее душевным чтением на пару вечеров. Кстати, экранизация книги претендовала на Оскар - да, самые трогательные фильмы рождаются из не самых сильных текстов :)
7. Халед Хосейни. Бегущий за ветром. Начало - если бы Крапивин жил в Афганистане... А потом - очень восточное по стилю, очень американское по духу.
8. Юлия Кристева. Смерть в Византии. Наглядное опровержение расхожего «Талантливый человек талантлив во всём». Симулякр с элементами Мэри-Сью-изма. Про Византию занятно, впрочем.
Сериалы:
1. Unforgotten (2015, 2017)
2. Тутанхамон (2016)