Grand Anka и о втором законе термодинамики в японских нетрехстишиях
Некоторое время я буду вдали от дома. Раньше это назвалось бы "под чужим солнцем (звездами)", сейчас это, скорее, "под другим IP". Помогать бывшим братским республикам немножко более удачно развиваться. В принципе, это моя основная работа.
Пару дней назад мою "заставу" почтила посещением моя дорогая и глубокоглубокоуважаемая Учительница, заведующая кафедрой японской филологии родного ИСАА. Я получила благословление и поддержку. Вместе с советом быть немножечко "посерьезней" ("поменьше личного"). Совету Учителей, к тому же таких Учителей, я привыкла следовать, но, как я и ответила дорогому сэнсэю, если убрать личное и несерьезное, здесь, увы, наверное, ничего не останется. Единственное, что я могу делать в условиях острого недостатка академичности, так это обратить подобную слабость в силу. Еще бы знать как…
Подсказка была дана названием транзитной гостиницы в Стамбуле, откуда я и пишу. Grand Anka. Турки недвусмысленно мне о чем-то подмигивают. Проигнорировать намек я не могу, они меня уважают… у них столица названа моим именем (с добавлением бога солнца Египта, но я стою на первом месте, а затем уже он, бог солнца).
Намек был принят как призыв немного взлохматить волосы и поднять маленький бунт на корабле в бухте Константинополя. Всегда с удовольствием.
Я где-то читала, что "хайку - это японские трехстишия".
Неверно. Трехстишие - это то, что пишется в три строки.
Хайку пишется не в строки и не в три. Хайку пишется в столбик и один. Нет, наверное, ни одного издания стихов, ни одного журнала, где бы хайку записывалась иначе. Это не просто традиция, это принципиальная традиция. Хайку состоит из трех частей, но пишется в один столбец. Бывают исключения, например, мои любимые телепередачи. Но в них три столбца (никогда не строки), наверное, объясняются во многом форматом самого экрана и удобством при разборе и правке. Бывают случаи (как на памятном камне с хайку Сики о бейсболе), которые, может быть (я уточню), связаны с эстетическими соображениями. Бывают совсем беспонтовые вероотступники, типа меня, которые.. впрочем, это не самый большой мой грех перед великой традицией.
Хайку пишется в один столбик. Как каллиграфия. Это Путь, который не мы создали и не мы имеем право нарушать. Есть разные каллиграфические течения ультра, модерн и просто прикол. Одна девушка у нас составляет иероглифы из букв латинского алфавита, которыми записываются английские переводы самих знаков. Забавно видеть иероглиф 愛, состроенный из букв L O V E. Это тоже творчество, но где была бы ее "любовь", если бы пару тысячелетий назад кто-то не написал бы простым и неповторимым образом этот вечный иероглиф, что на моем юзерпике, а потом все эти тысячелетия верные продолжатели не донесли его до наших дней.
Насколько я понимаю, писать хайку в три строки, точнее, переводить ее трехстрочно, стали западные литературоведы в начале прошлого столетия. Ничего не имею против, спорить с ними бесполезно, особенно сейчас, когда они уже, скорее всего, умерли, и не смогут ответить напрямую. Не спорю, не призываю.. Я и сама буду продолжать коверкать сложенную не мной песню, потому что другого не остается.
Но лучше не об этом, а о моей любимой хайку. После изрядной доли домашнего грузинского вина в холодной таджикской столице (где я и дописываю) русскую душу тянет побаловаться японской поэзией.
あはれ子の夜寒の床の引けば寄る
аварэ ко но
ёсаму но токо но
хикэба ёру
(Накамура Тэйдзё, 1900-1988)
Признаться, с первого раза хайку меня не впечатлила. Теперь же мне страшно подумать, какой великолепный стих могла бы потерять из-за своего неразумения. О том, сколько я продолжаю терять других, стараюсь не думать.
аварэ. Я об этом уже писала, даже просила это слово запомнить на японском. Про аварэ, точнее его разновидности, есть даже статья в Хайкупедии. Хорошая, должна сказать, статья. После домашнего грузинского вина (далее ДГВ) я, правда, мало что там поняла, но расстраиваться по этому поводу, на всякий случай, не стала. Может, расстроюсь завтра, когда антидепрессантный эффект ДГВ ослабится, но постараюсь успеть до утра. Вопреки устоявшимся в академических кругах мнениям, знание "Манъёсю" и "Гэндзи Моногатари" не является необходимым условием для понимания аварэ. аварэ - это "жалость". Не верьте никому, кто скажет вам иное. Даже если я скажу иное, не верьте. Это "жалость". Просто "жалость". Жалость, возникающая не потому, что мир устроен не так, как вам хотелось бы. Наоборот, это чувство, сопровождающее понимание того, что жизнь такова, как она есть и не может быть другой. Никаких "если бы" и "лучше бы". Когда вы видите своего спящего ребенка (а речь в хайку именно о нем) и испытываете аварэ, то это не потому, что вам хотелось бы видеть его менее слабым, беззащитным, наивным и невинным. Нет, вы любите его таким, как он есть, не желая ничего иного, но такой, как есть, он внушает вам безусловную жалость, от которой вы сами не захотели бы отказаться. То же самое и с (любимый пример спецов по японской поэзии) облетающими лепестками вишни. Если вам хочется, чтобы они не опадали, купите пластмассовую веточку и прибейте гвоздиком к стене. Можно также попытаться смазывать живые деревья эпоксидным клеем. Вряд ли вы согласитесь так разменять ваше аварэ на подобную фальшивую вечность и силу. Ребенок слаб, котенок беззащитен, цветение сакуры мимолетно - это аварэ, но мы не хотим ничего трогать. Не потому, что так "лучше". Потому что нет ни "лучше", ни "хуже". Мир таков, как он есть вне зависимости от того, понимаем мы это или нет. Лучше, конечно, понимать, но "лучше" для нас самих, а не для мира. Как сказал один пограничник на заставе примерно в то время, когда другой воин выдалбливал единичку на моем юзерпике, "мир - это аварэ". Если мы присмотримся внимательно, мы увидим это не только в спящем ребенке, облетающей сакуре или сидящем напротив в метро старичке, но и в победившем мадридском "Реале", буянящем за стеной пьяном соседе и отвратительной улыбке олигарха. Просто ребенок, особенно НАШ ребенок, запускает внутри нас такие умело разработанные эволюцией модули, которые временно, до очередного выкрика соседа или взгляда на телеэкран, выводят из строя другой модуль того же творца, тот самый главный фильтр - инстинкт САМОсохранения с его эмоциями, мыслями и мириадами прочих проявлений, который и заслоняет от нас мир. Ребенок, как объяснили галапагосские черепахи Дарвину, на время разрушает наше "я" (этого требует элементарная логика стратегии генов), мы начинаем видеть реальность, которая есть аварэ. Примерно так. Наверное, непонятно, но все равно так.
аварэ - это правильно понятая смерть, старость, болезнь, расставание и весь букет прочих очевидных страданий, а также гирлянда их завуалированных подвидов: рождения, молодости, обретения и проч. проч. проч. Но правильно понятых, пусть и интуитивно.
Это печаль без жала горечи от того, что "все могло бы быть по-иному", т.к. по-иному ничего не могло бы быть.
аварэ - это взгляд на мир с честностью, нежностью и легким юмором - именно так, как мы и смотрим на спящего ребенка.
аварэ ко - мой жалкий ребенок. Я знаю, что слово "жалкий" часто оказывается не в чести, но пусть в эти трудные времена гонений жалость найдет для себя приют хотя бы на моей страничке. Мой жалкий ребенок стоит в положении определения к следующей части стиха.
ёсаму - киго поздней осени ночной холод. Речь идет о субъективно, тактильно воспринимаемом холоде в осеннюю ночь. Здесь нужны разъяснения. В Японии не практикуется центральное отопление. Традиционно, японский дом не отапливается вообще. В свое время согреться в нем можно было лишь в двух точках - возле печки котацу и в ванне фуро. Фуро предназначено не для мытья тела (это нужно сделать до окунания в ванну), а для его, так сказать, обогрева. Горячая вода заливается в фуро один раз на вечер, после чего члены семьи, согласно установленной иерархии, поочередно залезают в ванну: сначала отец, затем сын, мать и, когда в соответствии со вторым законом термодинамики, температура воды сравнивается с температурой окружающей среды - невестка, которая, по тому же закону, не столько получает тепло от жидкости, сколько отдает его ей. Получает здесь юная жена лишь напоминание о том, какого ее положение и права в доме. Выражение "хранительница домашнего очага" звучит в этой ситуации карикатурно. В общем, холодно молодой матери в доме осенними ночами, холодно.
токо - это кровать, точнее, матрас футон, которыми застилается японская комната на ночь.
Великолепие хайку заключена в последней, хм, "строчке" хикэба ёру, гениальная простота которой и сбивала меня с толку. хику - это тянуть; пододвигать; дверное "на себя". хикэба - просто подтянув, короткое, простое, почти машинальное действо. Мать видит, как футон ее ребенка холодной ночью отъехал от нее на десяток сантиметров, и легким (и в это легкости вся суть!) движением пытается подтянуть озябшее чадо к себе.
Следующее слово, описывающее то, что происходит после хикэба, превращает хайку в 名句 - "поэтический шедевр". Это ёру. Попробуйте угадать, что это. Я подожду. Только не берите слишком высоко, истина и вместе с ней красота прямо под ногами. Проще быть не может. Что происходит, когда мать полусонным, легким движением пытается подтянуть к себе матрас ребенка? Можно было бы выставить на конкурс))) Ну же..)))
Даю отгадку. Футон подтягивается, пододвигается. ёру - приближаться; здесь подтягиваться. Матрас пододвигается. Не потому, что он постелен на чем-то скользком, и даже не потому, что он на колесиках. Он не на колесиках. Это обычный толстый матрас, лежащий на циновке татами. Попробуйте поупражняться хотя бы сами с собой на обычном ковре. Чтобы двигать тело взрослого человека, потребуется значительный рывок. Здесь же легкое, почти бессильное усилие размякших от сна мышц. Но хикэба ёру. Футон подтягивается без какого-либо напряжения. Потому что на нем спит ребенок, маленький, слабый, почти еще ничего не весящий ребенок. Это удивительное, мгновенное переживание легкости, беззащитности, невесомости крохотного живого существа, хикэба ёру, простреливающее сознание молодой матери, которая почти во сне пытается прижаться к своему малышу, то ли для того, чтобы согреть его крохотное тело, то ли.. чтобы самой после прохладной "горячей ванны" согреться его теплом, описывая круг, приводит нас вновь к началу стиха - аварэ. Но это возвращение по настоящему возможно только, если хайку записывается в один столбик. Три строки безжалостно рвут стихотворение на части, которые в сумме оказываются неизмеримо меньше целого.
Я не знаю, как это можно перевести.
あはれ子の夜寒の床の引けば寄る
аварэ ко но
ёсаму но токо но
хикэба ёру