Приватизация Польши
1989 год был кульминацией длинного периода демократизации обществ многих стран по всему миру. Это и год падения Берлинской стены, и год наиболее радикальных реформ Горбачева, в этот год проходили наиболее открытые митинги протеста в Китае. Это был пик, после которого настал период спада, но главное не в этом, а в том, что сам процесс демократизации был неизбежным процессом. Он проходил параллельно тому, как медленно, но верно разлагалась идеология коммунизма вместе с бюрократическим аппаратом и экономикой СССР. За годы правления руководство партии свыклось с идеей безграничной власти, и можно наверное считать естественным, что к тому времени, как грянул гром, большинство руководителей нашли так или иначе способ остаться на вершине общества, променяв власть на деньги. Если при этом приходилось продавать страну, - что ж, ничего не поделаешь.
В начале 90-х Ельцин прибег к помощи Джефри Сакса не просто так: за ним была слава человека, поставившего экономику Боливии на ноги, а также специалиста, севершивего просто-таки чудо в Польше, "успешно" прошедшей переходный этап от государственной экономики к свободному рынку. Пример Польши стал настоящей визитной карточкой фридманизма и Чикагской школы неолиберальной экономики, но Ельцин и команда экономистов Гайдара не могли не знать того, что произошло на самом деле, и для них главная ценность Сакса была не в успехе его реформ, а в том, что он был тем человеком, который мог достать много миллиардов долларов помощи международных займов. Их надежды не оправдались, но Советский Союз обладал достаточными богатствами для длительного разворовывания, и все обошлось. Тем более, что большинство населения прямо ассоциировало демократию с переходом к рыночному капитализму и не проявляло открытого неприятия реформ. В Польше же дело обстояло совсем по другому.
Еще в начале 80-х годов польские рабочие начала забастовки, требуя больше прав, возможности влиять на изменения условий труда и права организовывать собственные (независимые от партии) профсоюзы. Стачки обрели повсеместный характер, и назрела угроза того, что на смену авторитарному коммунизму придет демократический социализм - изменение, которое было совсем некстати ни международным корпорациям (и МВФ, представляющему их интересы), ни бывшим партийным лидерам. Дальше события разворачивались следующим образом. На сцену выходит Лех Валеса, рабочий-электрик, сын плотника, который вдруг становится одним из основателей первого независимого профсоюза Польши под названием Солидарность. В то время в Солидарность был влюблен весь мир. Естественно большинство западных стран были на стороне Валесы, а Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган всячески поощряли эту великолепную брешь в панцире Советского Союза, игнорируя факт того, что рабочие профсоюза боролись как раз за те права, которые Тэтчер и Рейган всячески стремились урезать у себя дома. Очередную крупную стачку Солидарности, которая переросла в требования передать всю власть над страной лидерам профсоюза, жестоко подавили, загнав все движение в подполье и сделав Леха Валесу героем-мучеником, символом народной борьбы за свободу и демократию. В 1983г. ему присуждают Нобелевскую премию мира, а в 1988, после либеральных реформ Горбачева, Солидарность признают профсоюзом на законном основании. Лидеры организации не останавливаются на достигнутом, образовывают политическую партию и вскоре после этого выигрывают на выборах. Дальше все идет строго следуя минуалу Чикагской школы. В 1990г. Валеса становится президентом Польши и, встав перед проблемой огромного международного долга и острого кризиса экономики (помощь США тогда ограничилась займом смешной в той ситуации суммы в $100 миллионов долларов), обращается к МВФ и реформам шоковой терапии Сакса. В течении 2-х лет происходит дальнейшее падение экономики, народная любовь к Валесе хладеет с каждым днем, и неудивительно: во время прихода к власти экономисты Солидарности единодушно лелеяли мечту построения социальной демократии с сильными профсоюзами, государственным контролем над экономикой и развитой системой социальных гарантий. В итоге же они пришли к тому, чтобы сделать как раз противоположное: снять контроль цен, приватизировать промышленность и (внимание!) лишить огромное число людей рабочих мест, а также запретить вступление в профсоюзы. Этот процесс показательно иллюстрируется статистикой стачек: в 1990г., когда правительство официально обратилось к народу с просьбой подождать и перетерпеть, пока не подействует горькое лекарство шоковой терапии, произошло всего 250 забастовок; уже в 1992-м, когда люди начали осознавать, что этот момент не придет никогда, их было зарегистрировано 6000. К концу 1993-го более 7500. Наиболее драматично ситуация показала себя на выборах в 1993г., когда 66% мест в парламенте заняли коммунисты (бывшая партия Солидарности получила 10%). Народ очевидно выразил свое неприятие реформ, и, ввиду невозможности применения жестких мер, правительство согласилось приостановить процесс трансформации. К счастью, к тому времени ниционализированным оставалось еще более половины промышленности страны, и вскоре после смены курса экономика начала понемногу приходить в себя. Именно тогда был официально сфабрикован миф об удачном завершении очередного эксперимента шоковой терапии.
А теперь, внимание, вопрос: как получилось так, что движение, сметавшее все на своем пути, имеющее широкую народную поддержку и ориентировавшееся на интересы простых рабочих, вот так запросто согласилось предать свои идеи и пойти на поводу у злых капиталистов, а потом раствориться в никуда, оставив бывших партийных лидеров пожинать плоды нового порядка?
Все становится на свои места, если принять во внимание информацию, изложенную в книге, вызвавшей в 2006г. в Польше бОльший переполох, чем Гарри Поттер. Оказывается, Лех Валеса был не просто сыном плотника, а еще и агентом секретной полиции компартии с псевдонимом "Болек". Придя к власти, он произвел значительную чистку архивов на имя этого агента. Впрочем, большинство жителей Польши приняло эту информацию на удивление спокойно, ограничиваясь укором бывшему президенту в том, что он не рассказал об этом раньше.
Тем временем настоящие результаты его реформ весьма нерадостны: 30%-ный спад производства к 1993г., рост безработицы до 25% (для сравнения, при коммунизме безработицы практически не было вообще), обнищание населения. Если в 1989г. за чертой бедности были 15% поляков, то к 2003г. их было уже 59%. По сведениям 2006г. показатели безработицы в Польше были выше, чем в любой другой стране Евросоюза - 20%, а безработица среди молодежи в два раза выше, чем средний показатель по ЕС - 40%. Мечтой революционеров было стать "просто нормальной европейской страной". На деле оказалось, что реформы поставили Польшу в один ряд с остальными жертвами Чикагской школы, в одном списке с Чили, Аргентиной, и, как выяснилось позднее, Китаем.
Но если в Польше действие шоковой терапии удалось приостановить, то в условиях тоталитарного Китая такой необходимости не возникло, и 1989г. обернулся настоящим кровавым символом реального облика т.н. "свободного рынка". Но об этом в следующий раз.
В начале 90-х Ельцин прибег к помощи Джефри Сакса не просто так: за ним была слава человека, поставившего экономику Боливии на ноги, а также специалиста, севершивего просто-таки чудо в Польше, "успешно" прошедшей переходный этап от государственной экономики к свободному рынку. Пример Польши стал настоящей визитной карточкой фридманизма и Чикагской школы неолиберальной экономики, но Ельцин и команда экономистов Гайдара не могли не знать того, что произошло на самом деле, и для них главная ценность Сакса была не в успехе его реформ, а в том, что он был тем человеком, который мог достать много миллиардов долларов помощи международных займов. Их надежды не оправдались, но Советский Союз обладал достаточными богатствами для длительного разворовывания, и все обошлось. Тем более, что большинство населения прямо ассоциировало демократию с переходом к рыночному капитализму и не проявляло открытого неприятия реформ. В Польше же дело обстояло совсем по другому.
Еще в начале 80-х годов польские рабочие начала забастовки, требуя больше прав, возможности влиять на изменения условий труда и права организовывать собственные (независимые от партии) профсоюзы. Стачки обрели повсеместный характер, и назрела угроза того, что на смену авторитарному коммунизму придет демократический социализм - изменение, которое было совсем некстати ни международным корпорациям (и МВФ, представляющему их интересы), ни бывшим партийным лидерам. Дальше события разворачивались следующим образом. На сцену выходит Лех Валеса, рабочий-электрик, сын плотника, который вдруг становится одним из основателей первого независимого профсоюза Польши под названием Солидарность. В то время в Солидарность был влюблен весь мир. Естественно большинство западных стран были на стороне Валесы, а Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган всячески поощряли эту великолепную брешь в панцире Советского Союза, игнорируя факт того, что рабочие профсоюза боролись как раз за те права, которые Тэтчер и Рейган всячески стремились урезать у себя дома. Очередную крупную стачку Солидарности, которая переросла в требования передать всю власть над страной лидерам профсоюза, жестоко подавили, загнав все движение в подполье и сделав Леха Валесу героем-мучеником, символом народной борьбы за свободу и демократию. В 1983г. ему присуждают Нобелевскую премию мира, а в 1988, после либеральных реформ Горбачева, Солидарность признают профсоюзом на законном основании. Лидеры организации не останавливаются на достигнутом, образовывают политическую партию и вскоре после этого выигрывают на выборах. Дальше все идет строго следуя минуалу Чикагской школы. В 1990г. Валеса становится президентом Польши и, встав перед проблемой огромного международного долга и острого кризиса экономики (помощь США тогда ограничилась займом смешной в той ситуации суммы в $100 миллионов долларов), обращается к МВФ и реформам шоковой терапии Сакса. В течении 2-х лет происходит дальнейшее падение экономики, народная любовь к Валесе хладеет с каждым днем, и неудивительно: во время прихода к власти экономисты Солидарности единодушно лелеяли мечту построения социальной демократии с сильными профсоюзами, государственным контролем над экономикой и развитой системой социальных гарантий. В итоге же они пришли к тому, чтобы сделать как раз противоположное: снять контроль цен, приватизировать промышленность и (внимание!) лишить огромное число людей рабочих мест, а также запретить вступление в профсоюзы. Этот процесс показательно иллюстрируется статистикой стачек: в 1990г., когда правительство официально обратилось к народу с просьбой подождать и перетерпеть, пока не подействует горькое лекарство шоковой терапии, произошло всего 250 забастовок; уже в 1992-м, когда люди начали осознавать, что этот момент не придет никогда, их было зарегистрировано 6000. К концу 1993-го более 7500. Наиболее драматично ситуация показала себя на выборах в 1993г., когда 66% мест в парламенте заняли коммунисты (бывшая партия Солидарности получила 10%). Народ очевидно выразил свое неприятие реформ, и, ввиду невозможности применения жестких мер, правительство согласилось приостановить процесс трансформации. К счастью, к тому времени ниционализированным оставалось еще более половины промышленности страны, и вскоре после смены курса экономика начала понемногу приходить в себя. Именно тогда был официально сфабрикован миф об удачном завершении очередного эксперимента шоковой терапии.
А теперь, внимание, вопрос: как получилось так, что движение, сметавшее все на своем пути, имеющее широкую народную поддержку и ориентировавшееся на интересы простых рабочих, вот так запросто согласилось предать свои идеи и пойти на поводу у злых капиталистов, а потом раствориться в никуда, оставив бывших партийных лидеров пожинать плоды нового порядка?
Все становится на свои места, если принять во внимание информацию, изложенную в книге, вызвавшей в 2006г. в Польше бОльший переполох, чем Гарри Поттер. Оказывается, Лех Валеса был не просто сыном плотника, а еще и агентом секретной полиции компартии с псевдонимом "Болек". Придя к власти, он произвел значительную чистку архивов на имя этого агента. Впрочем, большинство жителей Польши приняло эту информацию на удивление спокойно, ограничиваясь укором бывшему президенту в том, что он не рассказал об этом раньше.
Тем временем настоящие результаты его реформ весьма нерадостны: 30%-ный спад производства к 1993г., рост безработицы до 25% (для сравнения, при коммунизме безработицы практически не было вообще), обнищание населения. Если в 1989г. за чертой бедности были 15% поляков, то к 2003г. их было уже 59%. По сведениям 2006г. показатели безработицы в Польше были выше, чем в любой другой стране Евросоюза - 20%, а безработица среди молодежи в два раза выше, чем средний показатель по ЕС - 40%. Мечтой революционеров было стать "просто нормальной европейской страной". На деле оказалось, что реформы поставили Польшу в один ряд с остальными жертвами Чикагской школы, в одном списке с Чили, Аргентиной, и, как выяснилось позднее, Китаем.
Но если в Польше действие шоковой терапии удалось приостановить, то в условиях тоталитарного Китая такой необходимости не возникло, и 1989г. обернулся настоящим кровавым символом реального облика т.н. "свободного рынка". Но об этом в следующий раз.