Сияющие соборы Барсапины
Помни о смерти - говорили древние. Они считали, что смерть подводит черту, даёт тебе в дар последние несколько мгновений, что бы оглянуться назад и понять, стоила ли твоя жизнь чего-нибудь. Бессмертные строки увековечили смерть многих великих, их последние мгновения, слова и мысли - подлинные или додуманные литераторами будущего. Смерть, вышедшая из-под их пера, казалась блистательным крещендо, апофеозом тернистого пути. В этот момент, если верить их изворотливому слогу, полагалось несгибаемо стоять перед ветрами судьбы, вперив свой взор в вечность и окунувшись в былое с головой, чтобы смерть забрала тебя в тот момент когда светлые мысли о родных, о доме, о былой или нынешней любви заставляют душу парить и она отделяется от измученного тела, улыбнувшись скупой улыбкой героя перед слиянием с золотыми небесами.
Мне было горько осознавать, что в мой последний час, перед тем, как мой дух предстанет перед Императором, я был совсем не так хорош, как в строках грядущих од и ораторий. Я был спокоен и отрешён, словно возвышаясь над лекционной кафедрой, чья надёжная тяжесть, неподвластная времени крепость красного дерева, служила надёжным якорем мирского приземлённого восприятия. Тени былых побед и поражений, людей любивших и ненавидевших меня, красоты арок и минаретов Святой Терры - все они отступили прочь, преисполненные скорби и уважения к немногим оставшимся у меня минутам. Возможно мне следовало терзаться какими-то горькими сомнениями или сетовать на краткость отмеренного пути, но дух мой, прежде неустрашённый и несломленный, ныне был совершенно бесстрастен и безучастен.
Я всё закончил. Моя жизнь, моё служение Императору, мои страхи и моя война остались в прошлом. Мне нечего было стыдиться и не о чем скорбеть. Даже боль, впивающаяся в моё израненное тело, была деликатно отстранённой. Мой взор обрёл неожиданную, непривычную ясность, перед неизбежной тьмой забвения. Пожалуй, я был счастлив.
Алый свет восходящей звезды пожаром отразился в безупречных серебряных доспехах, заставив золотые письмена на них вспыхнуть как последний салют в честь моих павших товарищей. Их тела, плохо различимые с высоты донжона, застыли в непреклонных и угрожающих позах, великолепные памятники беспримерной верности долгу и стойкости духа. Я опустился на пол, коснувшись затылком прохладного шершавого камня стены, и прикрыл глаза. Первую судорогу гибнущего мира я ощутил всем телом и понял, что улыбаюсь. Они тоже его почувствовали, но не остановились, продолжая крушить древние камни стен крепкими как сталь когтями. Никто из них не успеет и их вождь знал это. Я чувствовал его страх и решимость, волнами расходившиеся над темными, как безлунная ночь, хитиновыми спинами. Всё, что он хотел знать, всё, о чём он думал в мгновения когда ядерные заряды раскалывали кору планету на части - как это произошло? Где он, совершенный и бессмертный, ошибся и привёл своих сородичей на гибель? Холод, пробирающийся в моё тело, уже лишил меня последних остатков чувствительности, но мысленно я кивнул ему. В моём распоряжении целая вечность моих предсмертных мгновений, отчего бы не вспомнить о том, как начиналась эта война.
Как и полагается всем войнам, достойным хотя бы незначительной строчки на скрижалях истории, эта война началась с женщины. Как и полагается женщине, из-за которой вспыхнет эта испепеляющая судьбы война, её звали Елена. В тот момент эта шутка показалась мне исполненной утончённого сарказма и я не замедлил осведомиться, не явилась ли моя посетительница из города Трои. Я заметил, как оскорбил её мой шутливый тон и оценил её выдержку, когда она продолжила свою речь. Конечно, она говорила о страдании. Конечно, она была сбивчива и привычно рубила воздух ладонью, забывая о манерах и поддаваясь эмоциям. Конечно, я знал, что кто-то очень осторожный наводил справки обо мне, моих друзьях и привычках, выискивая мои слабости и предпочтения. Тогда подобная кропотливая настойчивость позабавила меня. Молодости свойственно придавать излишнее значение привязанностям и страстям. И, хоть временами я сам поддавался эту сладкому обману относительной бодрости своего тела, я был стар, а старости свойственна неторопливость и разочарованность. Она рассказывала о людях, которые, как это повелось с начала времён, страдали и гибли, говорила о святынях, утраченных для Империума, что-то доказывала мне, преисполненная праведности и юного, благородного, жертвенного порыва. То утро выдалось пасмурным и холодным, а кабинет, в котором мне случалось принимать посетителей, призван был внушать почтение, а не тепло. Тепло в эти продрогшие стены принесла моя гостья. Память - причудливая вещь. Сейчас я даже не вспомню толком её лица, видимо довольно невзрачного, но мне кажется, что она будто живая стоит передо мной с выгоревшими пшеничными волосами, длинными царапинами на доспехах и комнату вновь наполняют запахи песка и пыли, солнца и полыни, перегретого металла и высохшей морской соли. Это меня и подкупило в тот день. Мои стариковская леность и праздность пали перед этим манящим обещанием солнца и мелкого песка, промытого спокойным морем.
Мы склонны оценивать окружающую действительность неполноценно, примеряя всякое событие на себя и оценивая его, основываясь на своём опыте. Елена говорила о вторжении, о гибели трёх миров-святынь, одного за другим. О паломниках, бегущих от преследующих их генокрадов, от нехватки воздуха и еды, от равнодушия и бессилия тех, кто поклялся их защищать. О визжащих как дьяволы эльдарах, устраивавших охоту на живую дичь прямо в переполненных коридорах, когда люди, вместе отправившиеся за святостью, топтали друг друга ногами, лишь бы уклониться от иссекающих плоть хлыстов. О своих сёстрах, подорвавших библиотеку Венериса вместе с собой и послушницах, не выпускавших из рук святынь Сета, даже когда генокрады потрошили их заживо. Она говорила мне о своей боли, о своей попранной вере, о своём рухнувшем мире, о своем гневе на кардинала Игнацио и его Эдит о Безверии. Любая боль, коснувшаяся твоей души, уникальна. Чужая боль всегда схожа. Я вспоминаю свой мимолётный взгляд на её душу в тот момент - полыхающий багрянцем гнев, тяжёлая бурая боль, налипшая неровным хлопьями и крохотный обсидиановый шарик лжи.
Признание Елены я получил лишь спустя три месяца после начала очищения Барсопины. В тот день она пришла ко мне облачённая в покаянное рубище и принесла свой меч, отдавая свою жизнь в мои руки, гордая, грешная и не раскаявшаяся. Мне трудно удержаться от улыбки всякий раз, когда я вспоминаю об этом моменте. Елена тяжело цедила горькие слова о том, как она оступилась, приняв помощь коварных эльдар в спасении человеческих жизней. Это было трогательно и наивно, но я всё же не отменил приказа, отданного Эйприл, культистке смерти из моей свиты, уничтожить Елену в тот же миг, как станет понятно, что эльдарские колдуны подчинили её своему влиянию. Впоследствии мне не раз приходилось раздумывать, правильно ли я поступил тогда, когда вернул Елену к её сестрам, не свершив того праведного суда, на который она уповала. Однако сожаление об ошибочных поступках есть попытка нашего разума увильнуть от строгого суда нашего разума и я запретил себе искать успокоения в бесконечном пересмотре вероятностей.
В конечном итоге я и сам оказался в той ловушке благожелательности и мнимой искренности, демонстрируемой вожаками эльдаров, разум же сестры Елены куда как менее искушенный и закаленный и вовсе не мог устоять пред столь искусно сплетённой паутиной лжи. Спустя пять месяцев кампании на Барсопине мне довелось познакомиться с архитектором этой паутины и вынужденно сыграть по его правилам.
Хитиновое море заполняет поле от "горизонта" до "горизонта"
Тервигоны со своим выводком занимают левый фланг в сопровождении "малого" тирана. Этому углу предстоит стать решающей точкой напряжения всего сражения.
На другом углу полдюжины карнифексов под предводительством альфа-воина готовятся продемонстрировать неостановимую инерцию движения броненосных чудовищ.
По центру - самый большой таракан - иеродул
За ним - еще один Тервигон и выводок воинов с хайв гардами готовятся удерживать центр.
Чуть левее - самое грозное порождение флота-улья: стена хитина, возглавляемая Свармлордом.
ПРЕВЕД!!
Правый фланг и центр должны нанести молниеносный удар и сломить сопротивление противника. Кажется, ничто живое не может устоять против них, нет такой силы, которая выдержит этот удар.
Но на пути армии, которая одна может покорить галактику, встает сила, способная перевернуть вселенную. Вера.
Боевые отряды Сестер занимают позиции на укреплениях. Им предстоит принять на себя всю сокрушающую мощь роя, от их стойкости, от их веры будет зависеть судьба всего мира.
Центр - за ровесниками звезд, эльдарами. С их опытом может поспорить только мощь их орудий.
Правый фланг остается несгибаемым Железным Рукам, приведшим на битву не только своего магистра, но и своих древних воинов, а также будущее ордена - его скаутов.
Стены собора укреплены молитвами техножрецов и отцов кузни Железных кулаков. Вынужденные союзники готовы встретить врага. Возможно, сегодня они, все до одного, погибнут, но никто не посмеет обвинить их в трусосоти или в том, что в самый черный час они оказались не достойны брошенного им вызова.
Без боевых кличей, без торжественного объявления начала сражени, хитиновые чудовища начинают наступление.
Они идут не издавая не звука, только хруст и стук хитина наполняет ставший гутым от напряжения воздух Барсапины.
На левом фланге Тервигоны со своими выводками устремляются к ближайшей группе беженцев, еще не зная, какое значение будут иметь именно они.
Но все внимание приковано к укреплениям защитников планеты. С чудовтщной дрожью земля под ногами людей, постлюдей и эльдар раскалывается и наружу вырываются чудовища самый разных мастей и калибров. В челюстях змееподобных биоорганизмов, самых малых из классифицированных биотитанов, крошится пласталь, трескается поющая кость и гибнут живые создания.
Еще секунду назад здесь парил танк эльдар со смертельной начинкой оживших мертвецов Ультвэ.
Здесь - стояли древние воины Железных Рук, ветераны тысячелетних войн. Теперь же - только хитиновая смерть.
Следом за вырвавшимися из-под земли монстрами с неба падают споры, полные гантов...
...а из казавшихся безопасными руин вырываются десятки генокрадов.
один за другим на правом фланге появляются сразу три тригона. Кажется, ничто не спасет Железных Рук от полного уничтожения.
На левом фланге ничуть не легче. Из распадающихся спор медленно выплывает чудовище, протяжный психический вой которого отзывается болью в теле каждого эльдара. Рок Малантая ступает на поле сражения, чтобы собрать очередную жартву бессмертных душ.
Чудовище явилось не одно. С ним - меньшие биоорганизмы, равенеры, ганты, но что гораздо страшнее, зоантропы, мгновенно заполняющие тонкую ткань имматериума жадным зовом флота-улья.
Тем временем, наступающие монстры оказываются не останавливаются ни на секунду. Крылатые тираны направляют удар, за ними следуют Свармлорд, карнифексы и иеродул.
Мистер Бернс и Смиттерс Малантроп и спора
Наконец на левом фланге появляется еще один Тервигон, устремляющийся к ближайшей группе беженцев. Сковырнуть его оттуда не будет под силу никому.
Оправившись от первых потерь, Железные руки направляют весь свой огонь против тригонов. Снайперы, виндикатор, центурионы и рядовые девастаторы ведут огонь по исполинским монстрам, но уничтожить им удастся только одного из них и лишь спустя несколько "часов" ожесточенного сражения.
В центре эльдары пытаются уничтожить окружающих их тиранидов, но тех слишком много. Эльдары и Сестры таят на глазах.
Однако Железные руки не были единственными Астартес, которые прибыли на Берсапину. Рев прыжковых ранцев знаменует прибытие на поле боя лорда-командующего Данте и его верных вонинов, которые бросаются в сердце чудовища, с которым сражаются.
А затем оживают дремавшие порталы в Паутину и воздух Барсопины наполняется свистом изящных лодок темных эльдар и жадным смехом единственных существ, чья жажда боли и насилия может поспорить с вечным голодом роя.
Концентрированный огонь и тех, и других, а также помощь дальнобойных орудий Железный рук губит одного из Теригонов. А ведь она только начала жить! Только родила первых гангтов!
На другом фланге механизированные отряды сестер встречают наступающих карнифексов, ни на секунду не задумываясь о том, что против их брони у них нет практически никаких шансов. Все, что от них требуется - задержать монстров, не более.
Живая Святая и свита серафимок атакуют иеродула, но их клинки не могут причинить ему вреда, тогда как его клешни разрывают их будто бумагу. Мгновением спустя к схватке присоединятся сестры-репентии, действительно облаченные лишь в освященныепергаменты, и покажут на что способна вера и эвисцераторы.
Тервигон продолжает рожать гантов, которые вместе с малым тираном атакуют Данте. Его отряд гибнет практически мгновенно, а сам лорд-командующий отступает из боя, чтобы соединиться с Асторатом.
На подмогу им уже спешат братья роты смерти, в то время как отряды геллионов добираются до группы беженцев, среди которых пробуждается могущественнейший псайкер.
Лодки темных эльдар снуют по всему полю боя, связывая боем отряды тиранидов и расстреливая тервигонов. Их назойливое присутствие сломает наступление жуков и станет решающим в этой битве.
Последняя из сестер-репентий стоит среди тел изломанных своих подруг, сжимая шипащий от кислотной крови меч. Тварь перед ней повержена, огромный био титан сражен силой веры и имперского оружия...
Но текущая ядовитая кровь застывает, мышцы приходят в движение, свиваясь в новое тело и заново покрываясь хитином, и едва поверженный иеродул вновь поднимается над девой-воительницей, будто и не было всех этих ужасных ран, нанесенных ему ранее.
Тервигон на левом фланге защитников продолжает рожать...
Железные руки уничтожили одного тригона, но их самих почти не осталось. Свармы загрызли техмарина и его сервиторов и теперь набросились на центурионов, скаутов методично пережевывет деслипер, свиту магистра перебили генокрады, а девастаторов расстреляли тригоны. Вдобавок к ним присоединяются крылатые тираны, психические крики которых вытягивают все силы из еще живых защитников правого фланга.
Центр держится, но с каждой минутой это становится все сложнее и сложнее - тираниды волнами накатывают на укрепления, унося с собой все новые и новые души эльдар.
В центре происходит самое грандиозное сражение - все силы Кровавых ангелов обрушиваются на Свармлорда и его свиту, но разбиваются о стену хитина. Данте, на мгновение увидивший собственную смерть на мечах вечного тиранида, оступает чтобы помочь кузену из Железных рук, но главной цели Ангелы добиваются - завязшие в сражении с ними тираниды не успевают остановить темных эльдар, которые уносят прочь пробудившегося псайкера.
Кровавые ангелы "держат" гантов, пока темные эльдары резвятся. Уверенно так держат. Надежно. Никак не сбегут от них.
Карнифексы переживали вставших на их пути Сестер и направляются на помощь центру, который терзают неуловимые лодки темных эльдар.
Появляющийся из земли мавлок пытается отбросить силы Урии от очередной группы беженцев, но ополчение проповедника стоит на смерть.
В конце концов именно эта стойкость и непоколебимость позволяет союзникам добиться успеха. Время играет против них, но все же его оказывается достаточно. Когда солнце заходит над шпилями Берсапины, союзу Империума и эльдар удается свпасти большую часть беженцев. Ночь не сулит им ничего хорошего - тираниды, возможно, не самые быстрые существа, но их много и они неостановимы. Рано или поздно они перемолют всех, кто еще стоит на ногих. Возможно, это случится уже грядущей ночью. Возможно... но точно не сейчас. Сейчас Империум празднует победу стойкости и силы духа.
****
Мои впечатления от игры ужно разделить на две части - впечатления фотографа и впечатления игрока.
Как фотограф я очень не доволен собой. Вновь и вновь я повторяю себе, что нужно либо играть, либо фотографировать. Из-за усталости и головной боли я практически не сснимал третий-четвертый ход, когда, собственно, решался исход битвы. Что с этим делать - пока не придумал. Возможно, стоит разок побыть оным распорядителем игры и просто фотографировать.
На новом месте ужасный свет. Просто отвратительный. Количество загубленный из-за этого фотографий удручает, особенно при учете моей исходной криворукости.
И надо завести нам привычку держать на столах миниум лишнего. Чистых кадров практически не было. Какие-то бумажки, рулетки, кубики. Если последние смотряытся антуражно, то вот бумажки уже нет. Про то, что на трех фотографиях мне пришлось ретушировать бутылку воды я и вовсе молчу.
В общем, есть над чем думать и куда расти.
Если собой-фотографом я недоволен, то как игрок получил мало с чем сравнимое удовольствие. Не секрет, что я вообще людлю масштабность. Чем больше игра, чем больше сражающиеся армии, тем мне интереснее. Эта баталия именно то, что нужно. Теперь я хочу только одного - реванша.
Даже разболевшаяся к концу игры голова и поднявшаяся на следующий день температура не способны испортить впечатления. Пускай я сейчас валяюсь с 38, но черт возьми, оно того стоило. В следующий раз надо будет лучше продумать логистику - взять побольше воды, например.
отдельный поклон Кириллу за великолепные тексты к игре. Участвовать не просто в замесе, а именно в сражении, в наполненной значением баталии - дорогое удовольствие.
Свои соображения по самой игре я высказывал сразу после - нужно давать больше времени на первые ходы, когда армии выходят на позиции и нужно четко определить, кто кем рулит, и чтобы этими отрядами рулил только один человек, чтобы не возникало никакой неразберихи с тем, кто кем уже походил, а кто кем еще нет. Но это все мелочи и технические детали. Пока что - реванш! Реванш!
Мне было горько осознавать, что в мой последний час, перед тем, как мой дух предстанет перед Императором, я был совсем не так хорош, как в строках грядущих од и ораторий. Я был спокоен и отрешён, словно возвышаясь над лекционной кафедрой, чья надёжная тяжесть, неподвластная времени крепость красного дерева, служила надёжным якорем мирского приземлённого восприятия. Тени былых побед и поражений, людей любивших и ненавидевших меня, красоты арок и минаретов Святой Терры - все они отступили прочь, преисполненные скорби и уважения к немногим оставшимся у меня минутам. Возможно мне следовало терзаться какими-то горькими сомнениями или сетовать на краткость отмеренного пути, но дух мой, прежде неустрашённый и несломленный, ныне был совершенно бесстрастен и безучастен.
Я всё закончил. Моя жизнь, моё служение Императору, мои страхи и моя война остались в прошлом. Мне нечего было стыдиться и не о чем скорбеть. Даже боль, впивающаяся в моё израненное тело, была деликатно отстранённой. Мой взор обрёл неожиданную, непривычную ясность, перед неизбежной тьмой забвения. Пожалуй, я был счастлив.
Алый свет восходящей звезды пожаром отразился в безупречных серебряных доспехах, заставив золотые письмена на них вспыхнуть как последний салют в честь моих павших товарищей. Их тела, плохо различимые с высоты донжона, застыли в непреклонных и угрожающих позах, великолепные памятники беспримерной верности долгу и стойкости духа. Я опустился на пол, коснувшись затылком прохладного шершавого камня стены, и прикрыл глаза. Первую судорогу гибнущего мира я ощутил всем телом и понял, что улыбаюсь. Они тоже его почувствовали, но не остановились, продолжая крушить древние камни стен крепкими как сталь когтями. Никто из них не успеет и их вождь знал это. Я чувствовал его страх и решимость, волнами расходившиеся над темными, как безлунная ночь, хитиновыми спинами. Всё, что он хотел знать, всё, о чём он думал в мгновения когда ядерные заряды раскалывали кору планету на части - как это произошло? Где он, совершенный и бессмертный, ошибся и привёл своих сородичей на гибель? Холод, пробирающийся в моё тело, уже лишил меня последних остатков чувствительности, но мысленно я кивнул ему. В моём распоряжении целая вечность моих предсмертных мгновений, отчего бы не вспомнить о том, как начиналась эта война.
Как и полагается всем войнам, достойным хотя бы незначительной строчки на скрижалях истории, эта война началась с женщины. Как и полагается женщине, из-за которой вспыхнет эта испепеляющая судьбы война, её звали Елена. В тот момент эта шутка показалась мне исполненной утончённого сарказма и я не замедлил осведомиться, не явилась ли моя посетительница из города Трои. Я заметил, как оскорбил её мой шутливый тон и оценил её выдержку, когда она продолжила свою речь. Конечно, она говорила о страдании. Конечно, она была сбивчива и привычно рубила воздух ладонью, забывая о манерах и поддаваясь эмоциям. Конечно, я знал, что кто-то очень осторожный наводил справки обо мне, моих друзьях и привычках, выискивая мои слабости и предпочтения. Тогда подобная кропотливая настойчивость позабавила меня. Молодости свойственно придавать излишнее значение привязанностям и страстям. И, хоть временами я сам поддавался эту сладкому обману относительной бодрости своего тела, я был стар, а старости свойственна неторопливость и разочарованность. Она рассказывала о людях, которые, как это повелось с начала времён, страдали и гибли, говорила о святынях, утраченных для Империума, что-то доказывала мне, преисполненная праведности и юного, благородного, жертвенного порыва. То утро выдалось пасмурным и холодным, а кабинет, в котором мне случалось принимать посетителей, призван был внушать почтение, а не тепло. Тепло в эти продрогшие стены принесла моя гостья. Память - причудливая вещь. Сейчас я даже не вспомню толком её лица, видимо довольно невзрачного, но мне кажется, что она будто живая стоит передо мной с выгоревшими пшеничными волосами, длинными царапинами на доспехах и комнату вновь наполняют запахи песка и пыли, солнца и полыни, перегретого металла и высохшей морской соли. Это меня и подкупило в тот день. Мои стариковская леность и праздность пали перед этим манящим обещанием солнца и мелкого песка, промытого спокойным морем.
Мы склонны оценивать окружающую действительность неполноценно, примеряя всякое событие на себя и оценивая его, основываясь на своём опыте. Елена говорила о вторжении, о гибели трёх миров-святынь, одного за другим. О паломниках, бегущих от преследующих их генокрадов, от нехватки воздуха и еды, от равнодушия и бессилия тех, кто поклялся их защищать. О визжащих как дьяволы эльдарах, устраивавших охоту на живую дичь прямо в переполненных коридорах, когда люди, вместе отправившиеся за святостью, топтали друг друга ногами, лишь бы уклониться от иссекающих плоть хлыстов. О своих сёстрах, подорвавших библиотеку Венериса вместе с собой и послушницах, не выпускавших из рук святынь Сета, даже когда генокрады потрошили их заживо. Она говорила мне о своей боли, о своей попранной вере, о своём рухнувшем мире, о своем гневе на кардинала Игнацио и его Эдит о Безверии. Любая боль, коснувшаяся твоей души, уникальна. Чужая боль всегда схожа. Я вспоминаю свой мимолётный взгляд на её душу в тот момент - полыхающий багрянцем гнев, тяжёлая бурая боль, налипшая неровным хлопьями и крохотный обсидиановый шарик лжи.
Признание Елены я получил лишь спустя три месяца после начала очищения Барсопины. В тот день она пришла ко мне облачённая в покаянное рубище и принесла свой меч, отдавая свою жизнь в мои руки, гордая, грешная и не раскаявшаяся. Мне трудно удержаться от улыбки всякий раз, когда я вспоминаю об этом моменте. Елена тяжело цедила горькие слова о том, как она оступилась, приняв помощь коварных эльдар в спасении человеческих жизней. Это было трогательно и наивно, но я всё же не отменил приказа, отданного Эйприл, культистке смерти из моей свиты, уничтожить Елену в тот же миг, как станет понятно, что эльдарские колдуны подчинили её своему влиянию. Впоследствии мне не раз приходилось раздумывать, правильно ли я поступил тогда, когда вернул Елену к её сестрам, не свершив того праведного суда, на который она уповала. Однако сожаление об ошибочных поступках есть попытка нашего разума увильнуть от строгого суда нашего разума и я запретил себе искать успокоения в бесконечном пересмотре вероятностей.
В конечном итоге я и сам оказался в той ловушке благожелательности и мнимой искренности, демонстрируемой вожаками эльдаров, разум же сестры Елены куда как менее искушенный и закаленный и вовсе не мог устоять пред столь искусно сплетённой паутиной лжи. Спустя пять месяцев кампании на Барсопине мне довелось познакомиться с архитектором этой паутины и вынужденно сыграть по его правилам.
Хитиновое море заполняет поле от "горизонта" до "горизонта"
Тервигоны со своим выводком занимают левый фланг в сопровождении "малого" тирана. Этому углу предстоит стать решающей точкой напряжения всего сражения.
На другом углу полдюжины карнифексов под предводительством альфа-воина готовятся продемонстрировать неостановимую инерцию движения броненосных чудовищ.
По центру - самый большой таракан - иеродул
За ним - еще один Тервигон и выводок воинов с хайв гардами готовятся удерживать центр.
Чуть левее - самое грозное порождение флота-улья: стена хитина, возглавляемая Свармлордом.
ПРЕВЕД!!
Правый фланг и центр должны нанести молниеносный удар и сломить сопротивление противника. Кажется, ничто живое не может устоять против них, нет такой силы, которая выдержит этот удар.
Но на пути армии, которая одна может покорить галактику, встает сила, способная перевернуть вселенную. Вера.
Боевые отряды Сестер занимают позиции на укреплениях. Им предстоит принять на себя всю сокрушающую мощь роя, от их стойкости, от их веры будет зависеть судьба всего мира.
Центр - за ровесниками звезд, эльдарами. С их опытом может поспорить только мощь их орудий.
Правый фланг остается несгибаемым Железным Рукам, приведшим на битву не только своего магистра, но и своих древних воинов, а также будущее ордена - его скаутов.
Стены собора укреплены молитвами техножрецов и отцов кузни Железных кулаков. Вынужденные союзники готовы встретить врага. Возможно, сегодня они, все до одного, погибнут, но никто не посмеет обвинить их в трусосоти или в том, что в самый черный час они оказались не достойны брошенного им вызова.
Без боевых кличей, без торжественного объявления начала сражени, хитиновые чудовища начинают наступление.
Они идут не издавая не звука, только хруст и стук хитина наполняет ставший гутым от напряжения воздух Барсапины.
На левом фланге Тервигоны со своими выводками устремляются к ближайшей группе беженцев, еще не зная, какое значение будут иметь именно они.
Но все внимание приковано к укреплениям защитников планеты. С чудовтщной дрожью земля под ногами людей, постлюдей и эльдар раскалывается и наружу вырываются чудовища самый разных мастей и калибров. В челюстях змееподобных биоорганизмов, самых малых из классифицированных биотитанов, крошится пласталь, трескается поющая кость и гибнут живые создания.
Еще секунду назад здесь парил танк эльдар со смертельной начинкой оживших мертвецов Ультвэ.
Здесь - стояли древние воины Железных Рук, ветераны тысячелетних войн. Теперь же - только хитиновая смерть.
Следом за вырвавшимися из-под земли монстрами с неба падают споры, полные гантов...
...а из казавшихся безопасными руин вырываются десятки генокрадов.
один за другим на правом фланге появляются сразу три тригона. Кажется, ничто не спасет Железных Рук от полного уничтожения.
На левом фланге ничуть не легче. Из распадающихся спор медленно выплывает чудовище, протяжный психический вой которого отзывается болью в теле каждого эльдара. Рок Малантая ступает на поле сражения, чтобы собрать очередную жартву бессмертных душ.
Чудовище явилось не одно. С ним - меньшие биоорганизмы, равенеры, ганты, но что гораздо страшнее, зоантропы, мгновенно заполняющие тонкую ткань имматериума жадным зовом флота-улья.
Тем временем, наступающие монстры оказываются не останавливаются ни на секунду. Крылатые тираны направляют удар, за ними следуют Свармлорд, карнифексы и иеродул.
Мистер Бернс и Смиттерс Малантроп и спора
Наконец на левом фланге появляется еще один Тервигон, устремляющийся к ближайшей группе беженцев. Сковырнуть его оттуда не будет под силу никому.
Оправившись от первых потерь, Железные руки направляют весь свой огонь против тригонов. Снайперы, виндикатор, центурионы и рядовые девастаторы ведут огонь по исполинским монстрам, но уничтожить им удастся только одного из них и лишь спустя несколько "часов" ожесточенного сражения.
В центре эльдары пытаются уничтожить окружающих их тиранидов, но тех слишком много. Эльдары и Сестры таят на глазах.
Однако Железные руки не были единственными Астартес, которые прибыли на Берсапину. Рев прыжковых ранцев знаменует прибытие на поле боя лорда-командующего Данте и его верных вонинов, которые бросаются в сердце чудовища, с которым сражаются.
А затем оживают дремавшие порталы в Паутину и воздух Барсопины наполняется свистом изящных лодок темных эльдар и жадным смехом единственных существ, чья жажда боли и насилия может поспорить с вечным голодом роя.
Концентрированный огонь и тех, и других, а также помощь дальнобойных орудий Железный рук губит одного из Теригонов. А ведь она только начала жить! Только родила первых гангтов!
На другом фланге механизированные отряды сестер встречают наступающих карнифексов, ни на секунду не задумываясь о том, что против их брони у них нет практически никаких шансов. Все, что от них требуется - задержать монстров, не более.
Живая Святая и свита серафимок атакуют иеродула, но их клинки не могут причинить ему вреда, тогда как его клешни разрывают их будто бумагу. Мгновением спустя к схватке присоединятся сестры-репентии, действительно облаченные лишь в освященныепергаменты, и покажут на что способна вера и эвисцераторы.
Тервигон продолжает рожать гантов, которые вместе с малым тираном атакуют Данте. Его отряд гибнет практически мгновенно, а сам лорд-командующий отступает из боя, чтобы соединиться с Асторатом.
На подмогу им уже спешат братья роты смерти, в то время как отряды геллионов добираются до группы беженцев, среди которых пробуждается могущественнейший псайкер.
Лодки темных эльдар снуют по всему полю боя, связывая боем отряды тиранидов и расстреливая тервигонов. Их назойливое присутствие сломает наступление жуков и станет решающим в этой битве.
Последняя из сестер-репентий стоит среди тел изломанных своих подруг, сжимая шипащий от кислотной крови меч. Тварь перед ней повержена, огромный био титан сражен силой веры и имперского оружия...
Но текущая ядовитая кровь застывает, мышцы приходят в движение, свиваясь в новое тело и заново покрываясь хитином, и едва поверженный иеродул вновь поднимается над девой-воительницей, будто и не было всех этих ужасных ран, нанесенных ему ранее.
Тервигон на левом фланге защитников продолжает рожать...
Железные руки уничтожили одного тригона, но их самих почти не осталось. Свармы загрызли техмарина и его сервиторов и теперь набросились на центурионов, скаутов методично пережевывет деслипер, свиту магистра перебили генокрады, а девастаторов расстреляли тригоны. Вдобавок к ним присоединяются крылатые тираны, психические крики которых вытягивают все силы из еще живых защитников правого фланга.
Центр держится, но с каждой минутой это становится все сложнее и сложнее - тираниды волнами накатывают на укрепления, унося с собой все новые и новые души эльдар.
В центре происходит самое грандиозное сражение - все силы Кровавых ангелов обрушиваются на Свармлорда и его свиту, но разбиваются о стену хитина. Данте, на мгновение увидивший собственную смерть на мечах вечного тиранида, оступает чтобы помочь кузену из Железных рук, но главной цели Ангелы добиваются - завязшие в сражении с ними тираниды не успевают остановить темных эльдар, которые уносят прочь пробудившегося псайкера.
Кровавые ангелы "держат" гантов, пока темные эльдары резвятся. Уверенно так держат. Надежно. Никак не сбегут от них.
Карнифексы переживали вставших на их пути Сестер и направляются на помощь центру, который терзают неуловимые лодки темных эльдар.
Появляющийся из земли мавлок пытается отбросить силы Урии от очередной группы беженцев, но ополчение проповедника стоит на смерть.
В конце концов именно эта стойкость и непоколебимость позволяет союзникам добиться успеха. Время играет против них, но все же его оказывается достаточно. Когда солнце заходит над шпилями Берсапины, союзу Империума и эльдар удается свпасти большую часть беженцев. Ночь не сулит им ничего хорошего - тираниды, возможно, не самые быстрые существа, но их много и они неостановимы. Рано или поздно они перемолют всех, кто еще стоит на ногих. Возможно, это случится уже грядущей ночью. Возможно... но точно не сейчас. Сейчас Империум празднует победу стойкости и силы духа.
****
Мои впечатления от игры ужно разделить на две части - впечатления фотографа и впечатления игрока.
Как фотограф я очень не доволен собой. Вновь и вновь я повторяю себе, что нужно либо играть, либо фотографировать. Из-за усталости и головной боли я практически не сснимал третий-четвертый ход, когда, собственно, решался исход битвы. Что с этим делать - пока не придумал. Возможно, стоит разок побыть оным распорядителем игры и просто фотографировать.
На новом месте ужасный свет. Просто отвратительный. Количество загубленный из-за этого фотографий удручает, особенно при учете моей исходной криворукости.
И надо завести нам привычку держать на столах миниум лишнего. Чистых кадров практически не было. Какие-то бумажки, рулетки, кубики. Если последние смотряытся антуражно, то вот бумажки уже нет. Про то, что на трех фотографиях мне пришлось ретушировать бутылку воды я и вовсе молчу.
В общем, есть над чем думать и куда расти.
Если собой-фотографом я недоволен, то как игрок получил мало с чем сравнимое удовольствие. Не секрет, что я вообще людлю масштабность. Чем больше игра, чем больше сражающиеся армии, тем мне интереснее. Эта баталия именно то, что нужно. Теперь я хочу только одного - реванша.
Даже разболевшаяся к концу игры голова и поднявшаяся на следующий день температура не способны испортить впечатления. Пускай я сейчас валяюсь с 38, но черт возьми, оно того стоило. В следующий раз надо будет лучше продумать логистику - взять побольше воды, например.
отдельный поклон Кириллу за великолепные тексты к игре. Участвовать не просто в замесе, а именно в сражении, в наполненной значением баталии - дорогое удовольствие.
Свои соображения по самой игре я высказывал сразу после - нужно давать больше времени на первые ходы, когда армии выходят на позиции и нужно четко определить, кто кем рулит, и чтобы этими отрядами рулил только один человек, чтобы не возникало никакой неразберихи с тем, кто кем уже походил, а кто кем еще нет. Но это все мелочи и технические детали. Пока что - реванш! Реванш!