Четверо
Вода ждёт повсюду. Спешит навстречу, обволакивает стопы. Ей всё равно, что обувь непромокаемая, вода всегда найдёт способ прийти. Вода на небе, вода с неба, вода из под земли. Вода в голове. Достаточно качнуть, и услышишь, как она плещется. С непривычки будет мутить - но это ничего, временами нас всех тошнит в этом маленьком театре. Вода даже в машине. А ей такое никак нельзя, она ведь железная. А что зелёная как травушка - так это всего лишь цвет. Вода из головы опускается по шее, плечам, рукам - в пальцы, превращается в буквы, предложения, строки. Строки превращаются в струи, вода застилает глаза. В воду превращается всё что не успело стать чем-то иным. Только что вино превратилось в воду и утекло. Его течением уносит хлеб, крест и двенадцать страниц. Скорее проговори их вслух, чтобы они стали воздухом, потому что написанные буквы скоро прольются. Прольётся свет, а вместе с ним и смысл, а с ним и всё.
- Вода может очень много, - говорит B., - главное - уметь с ней разговаривать. Вода может стать озером, морем, океаном. Может стать даже облаком или снегом. Пока у нас получаются только болота.
- Лучше распилите меня поперёк, - говорит A. из ванной, - как в фокусном трюке, только не на равные половины, а там где третьи по счёту рёбра, закопайте меня в разных концах этого странного города - на севере и на юге. Только в землю, пожалуйста, не в воду. Я всё равно не целая, а так по крайней мере будет честно.
- Я всегда была уверена, - говорит E., - что любую проблему можно решить словами. А недавно мои двенадцать страниц просто утекли, прошли сквозь пальцы, спустились по водостоку и скрылись под канализационной решёткой. И тогда написанные за всю мою жизнь слова, все мои слова: сообщения, размышления, заметки, письма - вдруг стали предо мной одной огромной буквенной Горгоной с извивающимися знаками на месте змей. Это ты, обратились они ко мне то ли вопрошая, то ли восклицая, это ты - мой создатель. Глаза их точки подёрнул иней. Мне стало страшно. В тот момент я и рада была бы превратиться в камень - лишь бы не в воду.
- Мне снилось, - говорит C., - что у меня назначена встреча на станции Чеховская в восемь вечера. Очень важная встреча. Я добиралась автомобилем, зелёным как молодая липа, бежала по плитам, под землёй, по трубам. И я успела к правильному времени, я успела на правильное место, но я не успела правильной собой. Потому что ровно в восемь вечера на станции Чеховская я потеряла голову. Потеряла руки, потеряла ноги, потеряла волю и форму, сохранился только объём - да и тот разбредается сейчас в разные стороны, вон он стелется, видишь? Скоро из всех моих слов исчезнут согласные. Таким как я уже не назначают встречи, таких как я не пускают в метро. Но ты всё равно знай: я спешила к тебе как могла. И я всё ещё спешу на нашу встречу, ты не смотри, что в другие стороны. Я вернусь к тебе туманным утром: ты будешь утро, а я туман.
Если долго сидеть на берегу реки, то река тебя в конце концов заметит. Что случается дальше - никто точно не знает. Но, скорее всего, сидеть на берегу реки простым зрителем уже никогда больше не придётся.
- Вода может очень много, - говорит B., - главное - уметь с ней разговаривать. Вода может стать озером, морем, океаном. Может стать даже облаком или снегом. Пока у нас получаются только болота.
- Лучше распилите меня поперёк, - говорит A. из ванной, - как в фокусном трюке, только не на равные половины, а там где третьи по счёту рёбра, закопайте меня в разных концах этого странного города - на севере и на юге. Только в землю, пожалуйста, не в воду. Я всё равно не целая, а так по крайней мере будет честно.
- Я всегда была уверена, - говорит E., - что любую проблему можно решить словами. А недавно мои двенадцать страниц просто утекли, прошли сквозь пальцы, спустились по водостоку и скрылись под канализационной решёткой. И тогда написанные за всю мою жизнь слова, все мои слова: сообщения, размышления, заметки, письма - вдруг стали предо мной одной огромной буквенной Горгоной с извивающимися знаками на месте змей. Это ты, обратились они ко мне то ли вопрошая, то ли восклицая, это ты - мой создатель. Глаза их точки подёрнул иней. Мне стало страшно. В тот момент я и рада была бы превратиться в камень - лишь бы не в воду.
- Мне снилось, - говорит C., - что у меня назначена встреча на станции Чеховская в восемь вечера. Очень важная встреча. Я добиралась автомобилем, зелёным как молодая липа, бежала по плитам, под землёй, по трубам. И я успела к правильному времени, я успела на правильное место, но я не успела правильной собой. Потому что ровно в восемь вечера на станции Чеховская я потеряла голову. Потеряла руки, потеряла ноги, потеряла волю и форму, сохранился только объём - да и тот разбредается сейчас в разные стороны, вон он стелется, видишь? Скоро из всех моих слов исчезнут согласные. Таким как я уже не назначают встречи, таких как я не пускают в метро. Но ты всё равно знай: я спешила к тебе как могла. И я всё ещё спешу на нашу встречу, ты не смотри, что в другие стороны. Я вернусь к тебе туманным утром: ты будешь утро, а я туман.
Если долго сидеть на берегу реки, то река тебя в конце концов заметит. Что случается дальше - никто точно не знает. Но, скорее всего, сидеть на берегу реки простым зрителем уже никогда больше не придётся.