ВОСПОМИНАНИЯ НАКАНУНЕ НОВОГО ГОДА
За обеденным столом сегодня вспомнил, как в конце первого года армейской службы был послан в команде других срочников приводить в порядок здание разведшколы под Минском. Часть, где служил, называлась «осназ» и относилась к разведуправлению округа. Вспомнил не вдруг, ни с того ни с сего, а был включен телевизор, и по нему крутили замечательную гайдаевскую «Бриллиантовую руку». И там, уже в самом конце фильма, есть кадр с громадным чугунным крюком, к которому на тросах прицеплен плывущий над полями над лесами «Москвич» криминальной шайки.
Обнесенное валом скрученной кольцами колючей проволоки здание разведшколы стояло уединенно на высоком холме, оно было спешным образом брошено - полный кавардак внутри, вырванные почему-то с мясом электророзетки, рассыпанные по полу плакаты со способами подрыва мостов, зданий, дотов. У въезда на территорию школы стояла также почему-то порушенная деревянная вышка артезианской скважины. Что-то с этой скважиной нам также требовалось сделать - демонтировать оборудование, видимо, - для чего был пригнан громадный подъемный кран под названием «Январец». Руководил работами незнакомый, приезжавший по утрам на мотоцикле с коляской майор. У него было пропитое, тяжелого красного цвета лицо, нас он уверял, что летчик, воевал с американцами в Корее и, если понадобится, готов снова сесть в кабину. Он же сообщил, что школа была так спешно брошена в прошлом году из-за Ли Харви Освальда, что убил Кеннеди, потому что, оказывается, Освальд учился в этой школе.
Но я о крюке. Мы обхватили тросами то оборудование, что собирались поднять, кран, зарокотав лебедкой, опустил крюк, теперь следовало его подвести под тросы. Но почему-то крановщик недоопустил крюк и не желал сделать это, не хватало какого-то сантиметра, чтобы подцепить тросы, я тянул-тянул крюк, словно у меня могло хватить силы растянуть сталь, как какую-нибудь резинку, и в конце концов крюк вырвался у меня из рук. Следом за чем его бросило обратно и он изо всей силы, всем своим весом въехал в лицо наблюдавшего за нашими усилиями майора. У меня до сих пор звучит в ушах мокрый звук, с которым крюк впечатался в красное лицо майора, тотчас ставшее багровым.
Конечно, я был уверен, что нос по крайней мере у бывшего героя корейской войны сломан. А то и выбита половина зубов. Но удивительным образом крюк так уютно лег на пухлое майорское лицо, что не задел на нем ничего хрупкого и, несмотря на впечатляющий звук, ничего не повредил. Отставить, сержант, велел майор моему замковзвода, который, естественно, тут же заблажил на меня как недорезанный. Нечего стоять под стрелой, продолжил он, указывая рукой на кабину «Январца», на которой именно эти слова и были написаны: «Не стой под стрелой». И вам бы здесь делать нечего, уже совсем миролюбиво закончил он. В этот момент мы все поверили, что краснолицый майор и в самом деле воевал на корейской.
А неквалифицированный солдатский труд - что говорить! - дешев, да некачествен.
Может быть, именно по этой причине дня через два-три нас оттуда отозвали. А мы-то намеревались пожить вольной командировочной жизнью и неделю, и две, и три…
Почему ты никогда не вспоминал про это случай с крюком, набросились на меня домашние. Ответить мне было нечего. Наверное, следовало посмотреть в предновогодье «Бриллиантовую руку», да еще обедая.
Следом за этим воспоминанием, уже принудительным образом я попытался вспомнить встречу хоть одного из трех Новых годов в армии. И не вспомнил ни одного. 7 ноября, день празднования Октябрьской революции, помню, во всяком случае, одно из празднований: долгое, невыносимо скучное торжественное собрание в клубе с речами, с вручением грамот и т.п., потом - какой-то революционный фильм. Вспомнилось, как сидел, вся обстановка клуба вспомнилась, атмосфера.
А вот Нового года - как его и не случалось за все три года службы.
Ваш,
Анатолий Курчаткин
Обнесенное валом скрученной кольцами колючей проволоки здание разведшколы стояло уединенно на высоком холме, оно было спешным образом брошено - полный кавардак внутри, вырванные почему-то с мясом электророзетки, рассыпанные по полу плакаты со способами подрыва мостов, зданий, дотов. У въезда на территорию школы стояла также почему-то порушенная деревянная вышка артезианской скважины. Что-то с этой скважиной нам также требовалось сделать - демонтировать оборудование, видимо, - для чего был пригнан громадный подъемный кран под названием «Январец». Руководил работами незнакомый, приезжавший по утрам на мотоцикле с коляской майор. У него было пропитое, тяжелого красного цвета лицо, нас он уверял, что летчик, воевал с американцами в Корее и, если понадобится, готов снова сесть в кабину. Он же сообщил, что школа была так спешно брошена в прошлом году из-за Ли Харви Освальда, что убил Кеннеди, потому что, оказывается, Освальд учился в этой школе.
Но я о крюке. Мы обхватили тросами то оборудование, что собирались поднять, кран, зарокотав лебедкой, опустил крюк, теперь следовало его подвести под тросы. Но почему-то крановщик недоопустил крюк и не желал сделать это, не хватало какого-то сантиметра, чтобы подцепить тросы, я тянул-тянул крюк, словно у меня могло хватить силы растянуть сталь, как какую-нибудь резинку, и в конце концов крюк вырвался у меня из рук. Следом за чем его бросило обратно и он изо всей силы, всем своим весом въехал в лицо наблюдавшего за нашими усилиями майора. У меня до сих пор звучит в ушах мокрый звук, с которым крюк впечатался в красное лицо майора, тотчас ставшее багровым.
Конечно, я был уверен, что нос по крайней мере у бывшего героя корейской войны сломан. А то и выбита половина зубов. Но удивительным образом крюк так уютно лег на пухлое майорское лицо, что не задел на нем ничего хрупкого и, несмотря на впечатляющий звук, ничего не повредил. Отставить, сержант, велел майор моему замковзвода, который, естественно, тут же заблажил на меня как недорезанный. Нечего стоять под стрелой, продолжил он, указывая рукой на кабину «Январца», на которой именно эти слова и были написаны: «Не стой под стрелой». И вам бы здесь делать нечего, уже совсем миролюбиво закончил он. В этот момент мы все поверили, что краснолицый майор и в самом деле воевал на корейской.
А неквалифицированный солдатский труд - что говорить! - дешев, да некачествен.
Может быть, именно по этой причине дня через два-три нас оттуда отозвали. А мы-то намеревались пожить вольной командировочной жизнью и неделю, и две, и три…
Почему ты никогда не вспоминал про это случай с крюком, набросились на меня домашние. Ответить мне было нечего. Наверное, следовало посмотреть в предновогодье «Бриллиантовую руку», да еще обедая.
Следом за этим воспоминанием, уже принудительным образом я попытался вспомнить встречу хоть одного из трех Новых годов в армии. И не вспомнил ни одного. 7 ноября, день празднования Октябрьской революции, помню, во всяком случае, одно из празднований: долгое, невыносимо скучное торжественное собрание в клубе с речами, с вручением грамот и т.п., потом - какой-то революционный фильм. Вспомнилось, как сидел, вся обстановка клуба вспомнилась, атмосфера.
А вот Нового года - как его и не случалось за все три года службы.
Ваш,
Анатолий Курчаткин