ЭХ, РАЗ ДА ЕЩЕ РАЗ, ЕЩЕ МНОГО, МНОГО РАЗ!..
Глава "Роснефти" Игорь Сечин не пришел в суд, вызванный повесткой, уже во второй раз. Ему отправили третью повестку. Кажется, в четвертый раз согласно закона положено приводить уже силой. Приставы, поддерживаемые нацгвардией, должны к нему заявиться, не станет подчиняться - скрутить, руки за спину, волоком в машину... А охрана главы "Роснефти" не имеет права противодействовать - уголовное дело. И вот что-то подсказывает мне: не станет она противодействовать. Потому что никакие приставы никуда не придут. Не хочет вознесшийся в заоблачные выси преподаватель португальского языка идти в суд - и не пойдет. Что за унижение. Еще не хватало. Не для того он министру Минэкономразвития колбаски дарил, чтобы потом по судам таскаться. Он свое дело сделал, а уж вы, господа судьи, делайте свое, без всяких свидетелей.
Републикую здесь свой пост, что был опубликован ровно год назад. С той поры мы многое узнали об этом деле. О тех же колбасках в корзине. Но суть этого дела с той поры не изменилась. Суть его та же, что в истории, рассказанной мне несколько лет назад одним знакомцем.
РАССКАЗ ОДНОГО ИНЖЕНЕРА
Задержали министра Минэкономразвития Алексея Улюкаева. Будто бы за взятку в 2 млн. $, которую он получил от «Роснефти». «Роснефть», кто не помнит, - это Игорь Сечин. Могущественнейший человек в нашем отечестве. Как свидетельствует печать, перед тем министр Улюкаев публично заявлял, что государственные компании, коей является «Роснефть», не деолжны участвовать в приватизации, а потому сделка «Роснефти» по приобретению госпакета акций «Башнефти» должна быть признана недействительной. Иначе говоря, вымогал взятку такими заявлениями (чтобы перестать их делать), вот ему и принесли, эти 2 млн. $ - надо полагать, аккуратно завернутые в ведомственную газету, издаваемую «Роснефтью», - и тут-то бдительные оперы министра и сцапали.
После прочтения этой громогласной новости мне по довольно прямой ассоциации вспомнился рассказ одного инженера из его рабочей практики еще советской поры. Вот этот рассказ, предоставляю слово самому инженеру, как он мне ту историю рассказал (единственно что я не помню название и назначение того прибора, о котором пойдет речь, и буду его так просто и называть: прибор).
«Я очень тяжело по жизненной лестнице всходил. И как-то давалось мне все, и не давалось. Ну то есть слишком большие усилия на каждый шаг приходились. Будто я весь обвешанный чугунными чушками шел, такое чувство. Кандидатский минимум я сдал, диссертацию мало что написал, мои изобретения все в устройства превратились и в промышленное производство пошли, а защищать диссертацию мне все не дают и не дают. И год, и другой, и третий. Наконец выпал случай - мы в командировке вместе оказались - с главой нашего научного совета поговорить. И он мне отвечает: а не понимаешь? Нет, говорю, не понимаю. И вот тот защитился, и тот, и третий, а у них только научные образцы, до промышленного производства, как у меня, еще годы уйдут. Он снова спрашивает: неужели не понимаешь? Не понимаю, не понимаю, говорю, а у самого, помню, кровь к голове прихлынула - ну, разорвет. Тогда он мне с ласковой такой улыбкой: так они же члены партии, понятно теперь? Да при чем здесь члены партии, спрашиваю, а сам, слышу, заикаюсь. При том, при том, отвечает, еще как притом. Тут я вспоминаю, что третий названный им никакой не член партии. Может быть, член клуба филателистов или шахматной секции нашего НИИ, но не член партии точно. И, естественно, тут же говорю об этом главе совета. И что он мне отвечает? Он мне отвечает: а тот третий еврей. Я совсем перестаю понимать что-либо. Что же, спрашиваю, за то, что еврей, ему кандидатскую? Нет, говорит, и даже сердится, нужен он институту со своей головой, потому и защитился. А я, значит, не нужен, спрашиваю и чувствую, что кровь у меня к голове не приливает, а наоборот, отливает, я, может, бледнею, и сейчас, гляди, в обморок хлопнусь. А глава совета снова улыбаться начинает. Нет, говорит, и ты нужен, только ведь ты в Израиль, если что, не уедешь? Отвечаю, уже чуть не в беспамятстве: кому я в Израиле нужен. Ну вот, улыбается он, не уедешь. А тот, если что, уедет, а он нам здесь нужен. Да еще неприятности потом за него расхлебывай.
В общем, пришлось мне искать подходы к секретарю нашего парткома, чтобы он меня в спускаемые на прием в партию квоты включил. У него там очередь - о, на годы, и мне тоже постоять пришлось. Но только в кандидаты вступил, кандидатский срок пошел - тут же и в очередь на защиту диссертации поставили. Я с разрывом в полгода членом партии и кандидатом наук стал. Вот так все связано было. И потом все по той теме работал, по которой и диссертация была, лабораторией оброс, небольшая лаборатория, шесть человек всего вместе со мной, но больше и не надо было, мы со своей задачей справлялись.
Я думал, так и дальше теперь будет в жизни, без особых затыков, а то, чувствую, пока защищал диссертацию, уставать стал психически, нервишки гулять начали. Не тут-то, однако, было. Выполняли мы один заказ, для самолетов, совершенно секретный прибор, кураторы из министерства обороны, из ЦК КПСС - жизнь, как на рентгене, каждый твой шаг просматривают. Сделали прибор, в сроки уложились - отлично работает, и третий опытный образец, и пятый, и седьмой. Все довольны, все счастливы, из министерства и ЦК руки нам жмут, руководство института премии выписали - по годовой! Надо в серию пускать, с производством прибор отлаживать. А производство отладить - это всегда та еще головная боль. Тут у них такая технология не проходит - оборудования нет, тут они это не могут обеспечить, тут другое… в общем, мотаешься в командировки на заводы по всей стране: прибору-то твоему комплектующие с разных заводов нужны. А окончательная сборка на Украине шла, там два завода-смежника, одного министерства, на одном, можно сказать, предварительная, на другом окончательная.
И вот заколодило: не дает прибор нужного результата! Бьемся-бьемся всей лабораторией - ничего не выходит. Не принимает военный представитель прибор, все сбои, все сбои! Я уже сам по всем заводам проехал, сам проследил всю технологическую цепочку. Все везде в нужных параметрах, а на выходе - сбой, ошибка! Я испсиховался, нет слов. Снова на мне верхом министрство, куратор наш из ЦК, партбилетом мне грозят, а туда влез - обратно целым хода нет, только по клочкам. И стал я что-то подозревать. Что - не знаю, но стало мне мерещиться за всем этим что-то нечистое. Добился я, чтобы вместо постоянных военпредов, которые годами там на этих производствах сидят, срослись с руководством, всегда друг друга покрывают, прислали командировочных, и снова всю цепочку проследил, до последнего завода - и что? Дал прибор те самые показатели, что были в опытных образцах. Тютелька в тютельку. И один, и другой, и третий.
Бегу я с документами к руководству завода подписывать акт о запуске в производство, а они что-то все тянут, ни бэ ни мэ, не могу ни с кем встретиться. Я уже от командировок устал - весь чесаться начал, в Москву, к семье, в свой дом, в свою постель хочу! Звоню к себе в НИИ, жалуюсь, прорвался к замдиректора института, он мне: ладно, я их подпну. Видимо, подпнул: звонят мне в гостиницу, назначают встречу. Но не на заводе, а в каком-то пансионате загородном, машина за тобой заедет. У меня этого пансионата душа тыщу лет бы не видела, но делать нечего, еду. А там - все руководство, все меня встречают как родного, носятся со мной, номер мне люкс из трех комнат и ведут в баню париться. Делать нечего, иду париться. Веничек, парок, хорошо ли тебе, дорогой? давай еще постегаю! - да что такое, думаю? А в предбанничке, естественно, водочка, коньячок, вино, что будешь, дорогой? И начинается разговор. Понемногу, помаленьку, исподволь, а главное, все к чему? Ну, нельзя подписать акт сейчас, никак нельзя! Я уже звереть стал: как нельзя? почему нельзя? А они крутятся вокруг да около, но причины так и не называют. Тогда я уже матом пошел, у меня, кроме мата, других слов не осталось. Они переглянулись, и секретарь их парткома, так доверительно мне в глаза глядя, говорит: да надо этого жидка, главного инженера (ну того, смежного завода) снять, понимаешь? Не получается у него производство отладить, чтобы ваш прибор работал. Качается под ним кресло, месяцок-другой - и снимут, все уже готово к тому. А снимут - и тотчас ваш прибор начнет работать. Тотчас! Войти нужно в положение - достал он нас всех.
Ох, каким я матом их нес! Что я там орал! Я их всех под суд пообещал, под госизмену, под вредительство! Подписали они мне все, все бумаги, прямо там, в бане. Только уже не улыбались и водки с коньячком не предлагали.
А когда я к себе в Москву вернулся, на работу вышел - мне приказ по НИИ в зубы: отстраняют меня от всех дел, лишают секретного допуска - практически увольняют с работы. Я ничего понять не могу, и никто мне ничего объяснить не может, а директор института меня не принимает. Три месяца это все длилось. Представитель КГБ, что при нашем институте был, вызывал к себе, беседовал со мной - а о чем, непонятно. И раз, и другой, и третий. Потом сумел я до нашего куратора в ЦК добраться - тоже своя история, пойди доберись до него. И беседуем мы с ним, беседуем, а потом он встает и достает из стола папку, кладет ее передо мной: читай, говорит. Я читаю - и обомлеваю: эти суки, которых я матом нес, телегу на меня накатали, в местном КГБ все их материалы подтвердили - будто я только тем и занимался у них на заводе, что вел антисоветские разговоры, нес советскую власть и все руководство КПСС, чуть ли не взорвать их хотел, ну и далее, далее… Да не было этого, восклицаю. Не было? - спрашивает куратор. А почему я вам должен верить? Я так просто такой сигнал оставить не мог.
В общем, месяца три, говорю же, длилось все дело. Потом вернули мне допуск, лабораторию вернули - давай, вот новый заказ, налегай. А из меня все силы за эти три месяца ушли, ничего уже не интересно, ничего не могу… так, тянул уже понемножку, не работал, а халтурил. А как советская власть кончилась, да возраст у меня подошел пенсионный - ушел на пенсию и больше, какие предложения по профессии ни поступали, нигде больше не работал. Устал я. Копаюсь у себя на участке с лопатой, и ничего больше».
Вот и вся история, слово в слово, как она была мне рассказана тем инженером несколько лет назад. Министр Алексей Улюкаев - куда большая величина, чем тот инженер. А общее прослеживается. Совсем он дурак брать взятку в 2 млн. $ наличными? Даже если они упакованы в кейс, а не завернуты в ведомственную газетку. Спустя какое-то время история что называется рассосется. Но министром ему уже не быть.
Ваш,
Анатолий Курчаткин
Републикую здесь свой пост, что был опубликован ровно год назад. С той поры мы многое узнали об этом деле. О тех же колбасках в корзине. Но суть этого дела с той поры не изменилась. Суть его та же, что в истории, рассказанной мне несколько лет назад одним знакомцем.
РАССКАЗ ОДНОГО ИНЖЕНЕРА
Задержали министра Минэкономразвития Алексея Улюкаева. Будто бы за взятку в 2 млн. $, которую он получил от «Роснефти». «Роснефть», кто не помнит, - это Игорь Сечин. Могущественнейший человек в нашем отечестве. Как свидетельствует печать, перед тем министр Улюкаев публично заявлял, что государственные компании, коей является «Роснефть», не деолжны участвовать в приватизации, а потому сделка «Роснефти» по приобретению госпакета акций «Башнефти» должна быть признана недействительной. Иначе говоря, вымогал взятку такими заявлениями (чтобы перестать их делать), вот ему и принесли, эти 2 млн. $ - надо полагать, аккуратно завернутые в ведомственную газету, издаваемую «Роснефтью», - и тут-то бдительные оперы министра и сцапали.
После прочтения этой громогласной новости мне по довольно прямой ассоциации вспомнился рассказ одного инженера из его рабочей практики еще советской поры. Вот этот рассказ, предоставляю слово самому инженеру, как он мне ту историю рассказал (единственно что я не помню название и назначение того прибора, о котором пойдет речь, и буду его так просто и называть: прибор).
«Я очень тяжело по жизненной лестнице всходил. И как-то давалось мне все, и не давалось. Ну то есть слишком большие усилия на каждый шаг приходились. Будто я весь обвешанный чугунными чушками шел, такое чувство. Кандидатский минимум я сдал, диссертацию мало что написал, мои изобретения все в устройства превратились и в промышленное производство пошли, а защищать диссертацию мне все не дают и не дают. И год, и другой, и третий. Наконец выпал случай - мы в командировке вместе оказались - с главой нашего научного совета поговорить. И он мне отвечает: а не понимаешь? Нет, говорю, не понимаю. И вот тот защитился, и тот, и третий, а у них только научные образцы, до промышленного производства, как у меня, еще годы уйдут. Он снова спрашивает: неужели не понимаешь? Не понимаю, не понимаю, говорю, а у самого, помню, кровь к голове прихлынула - ну, разорвет. Тогда он мне с ласковой такой улыбкой: так они же члены партии, понятно теперь? Да при чем здесь члены партии, спрашиваю, а сам, слышу, заикаюсь. При том, при том, отвечает, еще как притом. Тут я вспоминаю, что третий названный им никакой не член партии. Может быть, член клуба филателистов или шахматной секции нашего НИИ, но не член партии точно. И, естественно, тут же говорю об этом главе совета. И что он мне отвечает? Он мне отвечает: а тот третий еврей. Я совсем перестаю понимать что-либо. Что же, спрашиваю, за то, что еврей, ему кандидатскую? Нет, говорит, и даже сердится, нужен он институту со своей головой, потому и защитился. А я, значит, не нужен, спрашиваю и чувствую, что кровь у меня к голове не приливает, а наоборот, отливает, я, может, бледнею, и сейчас, гляди, в обморок хлопнусь. А глава совета снова улыбаться начинает. Нет, говорит, и ты нужен, только ведь ты в Израиль, если что, не уедешь? Отвечаю, уже чуть не в беспамятстве: кому я в Израиле нужен. Ну вот, улыбается он, не уедешь. А тот, если что, уедет, а он нам здесь нужен. Да еще неприятности потом за него расхлебывай.
В общем, пришлось мне искать подходы к секретарю нашего парткома, чтобы он меня в спускаемые на прием в партию квоты включил. У него там очередь - о, на годы, и мне тоже постоять пришлось. Но только в кандидаты вступил, кандидатский срок пошел - тут же и в очередь на защиту диссертации поставили. Я с разрывом в полгода членом партии и кандидатом наук стал. Вот так все связано было. И потом все по той теме работал, по которой и диссертация была, лабораторией оброс, небольшая лаборатория, шесть человек всего вместе со мной, но больше и не надо было, мы со своей задачей справлялись.
Я думал, так и дальше теперь будет в жизни, без особых затыков, а то, чувствую, пока защищал диссертацию, уставать стал психически, нервишки гулять начали. Не тут-то, однако, было. Выполняли мы один заказ, для самолетов, совершенно секретный прибор, кураторы из министерства обороны, из ЦК КПСС - жизнь, как на рентгене, каждый твой шаг просматривают. Сделали прибор, в сроки уложились - отлично работает, и третий опытный образец, и пятый, и седьмой. Все довольны, все счастливы, из министерства и ЦК руки нам жмут, руководство института премии выписали - по годовой! Надо в серию пускать, с производством прибор отлаживать. А производство отладить - это всегда та еще головная боль. Тут у них такая технология не проходит - оборудования нет, тут они это не могут обеспечить, тут другое… в общем, мотаешься в командировки на заводы по всей стране: прибору-то твоему комплектующие с разных заводов нужны. А окончательная сборка на Украине шла, там два завода-смежника, одного министерства, на одном, можно сказать, предварительная, на другом окончательная.
И вот заколодило: не дает прибор нужного результата! Бьемся-бьемся всей лабораторией - ничего не выходит. Не принимает военный представитель прибор, все сбои, все сбои! Я уже сам по всем заводам проехал, сам проследил всю технологическую цепочку. Все везде в нужных параметрах, а на выходе - сбой, ошибка! Я испсиховался, нет слов. Снова на мне верхом министрство, куратор наш из ЦК, партбилетом мне грозят, а туда влез - обратно целым хода нет, только по клочкам. И стал я что-то подозревать. Что - не знаю, но стало мне мерещиться за всем этим что-то нечистое. Добился я, чтобы вместо постоянных военпредов, которые годами там на этих производствах сидят, срослись с руководством, всегда друг друга покрывают, прислали командировочных, и снова всю цепочку проследил, до последнего завода - и что? Дал прибор те самые показатели, что были в опытных образцах. Тютелька в тютельку. И один, и другой, и третий.
Бегу я с документами к руководству завода подписывать акт о запуске в производство, а они что-то все тянут, ни бэ ни мэ, не могу ни с кем встретиться. Я уже от командировок устал - весь чесаться начал, в Москву, к семье, в свой дом, в свою постель хочу! Звоню к себе в НИИ, жалуюсь, прорвался к замдиректора института, он мне: ладно, я их подпну. Видимо, подпнул: звонят мне в гостиницу, назначают встречу. Но не на заводе, а в каком-то пансионате загородном, машина за тобой заедет. У меня этого пансионата душа тыщу лет бы не видела, но делать нечего, еду. А там - все руководство, все меня встречают как родного, носятся со мной, номер мне люкс из трех комнат и ведут в баню париться. Делать нечего, иду париться. Веничек, парок, хорошо ли тебе, дорогой? давай еще постегаю! - да что такое, думаю? А в предбанничке, естественно, водочка, коньячок, вино, что будешь, дорогой? И начинается разговор. Понемногу, помаленьку, исподволь, а главное, все к чему? Ну, нельзя подписать акт сейчас, никак нельзя! Я уже звереть стал: как нельзя? почему нельзя? А они крутятся вокруг да около, но причины так и не называют. Тогда я уже матом пошел, у меня, кроме мата, других слов не осталось. Они переглянулись, и секретарь их парткома, так доверительно мне в глаза глядя, говорит: да надо этого жидка, главного инженера (ну того, смежного завода) снять, понимаешь? Не получается у него производство отладить, чтобы ваш прибор работал. Качается под ним кресло, месяцок-другой - и снимут, все уже готово к тому. А снимут - и тотчас ваш прибор начнет работать. Тотчас! Войти нужно в положение - достал он нас всех.
Ох, каким я матом их нес! Что я там орал! Я их всех под суд пообещал, под госизмену, под вредительство! Подписали они мне все, все бумаги, прямо там, в бане. Только уже не улыбались и водки с коньячком не предлагали.
А когда я к себе в Москву вернулся, на работу вышел - мне приказ по НИИ в зубы: отстраняют меня от всех дел, лишают секретного допуска - практически увольняют с работы. Я ничего понять не могу, и никто мне ничего объяснить не может, а директор института меня не принимает. Три месяца это все длилось. Представитель КГБ, что при нашем институте был, вызывал к себе, беседовал со мной - а о чем, непонятно. И раз, и другой, и третий. Потом сумел я до нашего куратора в ЦК добраться - тоже своя история, пойди доберись до него. И беседуем мы с ним, беседуем, а потом он встает и достает из стола папку, кладет ее передо мной: читай, говорит. Я читаю - и обомлеваю: эти суки, которых я матом нес, телегу на меня накатали, в местном КГБ все их материалы подтвердили - будто я только тем и занимался у них на заводе, что вел антисоветские разговоры, нес советскую власть и все руководство КПСС, чуть ли не взорвать их хотел, ну и далее, далее… Да не было этого, восклицаю. Не было? - спрашивает куратор. А почему я вам должен верить? Я так просто такой сигнал оставить не мог.
В общем, месяца три, говорю же, длилось все дело. Потом вернули мне допуск, лабораторию вернули - давай, вот новый заказ, налегай. А из меня все силы за эти три месяца ушли, ничего уже не интересно, ничего не могу… так, тянул уже понемножку, не работал, а халтурил. А как советская власть кончилась, да возраст у меня подошел пенсионный - ушел на пенсию и больше, какие предложения по профессии ни поступали, нигде больше не работал. Устал я. Копаюсь у себя на участке с лопатой, и ничего больше».
Вот и вся история, слово в слово, как она была мне рассказана тем инженером несколько лет назад. Министр Алексей Улюкаев - куда большая величина, чем тот инженер. А общее прослеживается. Совсем он дурак брать взятку в 2 млн. $ наличными? Даже если они упакованы в кейс, а не завернуты в ведомственную газетку. Спустя какое-то время история что называется рассосется. Но министром ему уже не быть.
Ваш,
Анатолий Курчаткин