Имена городов
Автор: Андрей Дахин
Современные дискурсы по проблеме именования и переименования городов, чаще всего, рассматривают «названия» в качестве знаково-символической реальности. В этих контекстах, отражающих постмодернистские методологии социальных исследований, открывается широкий простор для участия исследователя в «языковых играх» современного интеллектуального мира. Как справедливо отмечает Д. Замятин, исследование которого оснащено именно постмодернистским инструментарием, происходит интенсивное наращивание знаково-символических «упаковок» городских названий, среди которых и литературные метафоры, и социально-политические («бандитский Петербург», «лужковская Москва»), и молодёжный сленг, и торговые марки и пр. и пр. В итоге, действительно, появляется некая виртуальная география названий, в которой к каждой точке пространства (городу) «привязано» довольно большое количество знаково-символических «упаковок».
Не останавливаясь подробно в этих контекстах, мы хотим обратить внимание на те их особенности, которые обозначают пределы разрешающей способности постмодернистской парадигмы, а также рубежи, на которых заканчивается география «упаковок». Прежде всего, отметим то обстоятельство, что в мире городских «упаковок» всё чаще и чаще появляются повторы. Так в Западной Европе, как замечает Д.Замятин, многие крупные города именуют себя «сердцем» Европы или какой-либо части Европы. Наименование «столица» стало кочующим, так как ежегодно культурная столица Европы переезжает из города в город. То же самое наблюдается и в России. Нижний Новгород с осени 2002 г. живёт под знаком «Н.Новгород - столица Поволжья». В Приволжском федеральном округе действует проект «Культурная столица ПФО», в рамках которого звание «культурная столица» становится переходящим и кочует из одного областного центра в другой. Аналогичная история происходит не только с дополнительными наименованиями городов («сердце», «столица» и пр.), но и главными их названиями.
Сколько существует Венеций? Оказывается отнюдь не одна, ибо Санкт-Петербург, например, не редко называется «Северной Венецией» и этот случай не единственный. Поэтому на карте городских «упаковок» название «Венеция» появится в целом ряде мест, причём число этих мест имеет тенденцию роста. В 1993-96 гг. Н.Новгород часто называли «российским Детройтом», что указывало на некие амбициозные планы по развитию Горьковского автомобильного завода. Следовательно «Детройт» встретится на карте городских «упаковок» так же не один раз. Из исторических, название «Рим», как известно, всплывало в разных географических точках, в том числе и в Москве (Москва - Третий Рим). А название детского города «Дисней-Ленд» стало нарицательным во второй половине ХХ веке. Дисней-ленды теперь есть везде. Не трудно показать, что аналогичным образом на карте знаково-символических «упаковок» появится море «Парижей», «Берлинов», «Амстердпмов» и пр. городов. Для такого символического клонирования названия города иногда достаточно, одного события, вроде, например, недели высокой моды в городе N-ске, чтобы на один день или даже на несколько часов он стал «Парижем».
Короче говоря, попытки нарисовать географию городских «упаковок» заведомо обречены на провал, так как в этом мире «география» невозможна. Мир знаков и образов устроен так, что «всё может быть везде»: Париж может быть везде, Москва может быть где угодно и т.д. Кроме того, «Москва» может оказаться на месте Парижа, а «Париж» - на месте Москвы и притом - только на пару часов. А потом всё поменяется снова. Этот мир по природе своей агеографичен, он провозглашает конец географии.
Второе обстоятельство, на которое хочется обратить внимание, состоит в том, что, например, город Москва есть в России и есть в США, город Санкт-Петербург есть в России и есть в США и примеры можно продолжать. Но несмотря на одноимённость «упаковок», «москвичи» российские и «москвичи» американские, «питерцы» российские и «питерцы» американские - это совершенно разные люди. Внутренняя жизнь, внутреннее пространство российской Москвы устроена по-российски, а внутренняя жизнь и внутреннее пространство американской Москвы - по-американски. Это достаточно очевидное обстоятельство и станет отправной точной нашего дальнейшего рассуждения. Главное, на что указывают одноименные города - это то, что под наименованием города скрывается особым образом устроенный, особым образом организованный городской социум, живое социальное пространство города, которое не передаётся вместе с названием. Более того, именно это живое, своеобразное социальное пространство города позволяет нам понимать, в чём отличие Москвы (российской) от Москвы (американской).
Такой подход особенно важен для исторических городов, которые в Росси составляют особое и довольно многочисленное семейство. Мы исходим их того, что социальное тело города - это живое городское сообщество людей, городская «община», которая является носителем свойственных ей фоновых практик: способов повседневной публичной активности, повседневной профессиональной деятельности, коммуникаций во внутреннем пространстве города. Сюда относится то, что обычно называют традициями, социальными привычками, обрядами, образом жизни, свойственными «этой» местности, «этому» городскому сообществу. Наиболее заметны и наиболее изучены речевые фоновые практики, так что достаточно хорошо известна география диалектов. В Н.Новгороде говорят немного на «о», а в Москве - на «а» и т.д. В Южной Корее, и вообще в Азии, локальные фоновые практики различаются на уровне гастрономических пристрастий: например, в г. Бусане едят более острую пищу, чем в близлежащих городах. А в Германии неотъемлемой частью локальных фоновых практик является пивоварение: в каждой Земле местные традиции пивоварения бережно сохраняются. Во Франции - это фоновые практики виноделия и т.д.
«Общинность» и «традиционализм» фоновых практик и социальной организации городских сообществ - это результат работы структур социально исторической памяти этих локальных сообществ, вторым продуктом которой является локальная самоидентичность жителей города. Социальное тело исторического города, т.е. - живая повседневная активность сообщества во внутреннем пространстве города, - таким образом, обладает тремя структурными «узлами»: а) структуры социально-историчесеой памяти - базовый «узел»; б) фоновые практики, в том числе практики самоорганизации - то есть «экстериорное» проявление работы структур социально исторической памяти; в) локальная самоидентичность - то есть «интериорное» проявление работы структур социально-исторической памяти. Оставляя за рамками настоящей статьи тему, связанную с самими структурами социально-исторического памятования (она рассмотрена в др. работах), остановимся на роли фоновых практик и локальной самоидентификации в контексте вопроса о переименовании городов.
На сайте: http://culturolog.ru/content/view/3746/78/