Марксизм и культура
Автор: Клейн Л.С.
Как с удивлением отмечали советские исследователи культуры, основоположники марксизма почти не употребляли этого термина и не дали вообще формального определения этого понятия. Во всяком случае в их всеобъемлющей системе понятий философии и социологии («общество», «человек», «труд», «природа», «государство», «класс», «производительные силы», «производственные отношения», «базис», «надстройка», «революция» и проч.) среди фундаментальных понятий нет понятия «культура». Это весьма смущало марксистских теоретиков. Ведь культура неразрывно связана с обществом, человек без нее остается животным, понятие «природа» лишается своего антонима. Почему же Маркс и Энгельс практически обходились без него? Стараясь смягчить это упущение, исследователи спешили добавить, что Маркс и Энгельс обходились не без понятия, а только без предназначенного для него термина, заменяя его другими словами («общество», «государство», «политически-гражданская жизнь», «народный дух») и что в трудах Маркса и Энгельса заложены все предпосылки для построения концепции культуры. Странную картину рисует такое оправдание: термин существует, а классики его избегают, обходясь громоздкими подменами. Видимо они всё-таки не нуждались в собственной концепции культуры.
Между тем их система взглядов была не единственной социологической концепцией, игнорировавшей культуру, и сравнительный анализ может помочь пониманию этой ограниченности первоначального марксизма. Этого понятия не замечали также Сен-Симон, Конт, Спенсер, Дюркгейм. Особенно примечательно, что против его применения выступал антрополог (в широком смысле) Рэдклиф-Браун: «Мы не наблюдаем 'культуру', - писал он в 1940 г., - ибо это слово не обозначает никакую конкретную реальность, а только абстракцию, при том… плохую абстракцию». Он считал, что на самом деле мы наблюдаем лишь поведение, в котором можно выделить отношения, структуры.
Что общего у всех этих концепций? Прежде всего их несомненная политизированность. Политиков мало затрагивала культура как противопоставление натуре, природе.
Более конкретно: все названные ученые были склонны к утопиям, к социалистическим мечтаниям, и мыслили себя реформаторами или основателями религий, если не революционерами - как Маркс и Энгельс. Эта нацеленность Сен-Симона и его секретаря Конта широко известна - позитивизм замышлялся как новая религия. Спенсера, завзятого эволюциониста и борца с клерикализмом, считают апостолом буржуазного либерализма и индивидуализма. Дюркгейм был другом Жореса, вождя социалистов, и читал лекции о социализме. Рэдклиф-Браун в юности испытал влияние своего бирмингемского соседа Кропоткина и получил у своих друзей кличку «Браун Анархия» (Anarchy Brown). Таких людей больше заботила проблема пропаганды своих взглядов, и более широко - проблема воздействия революционной или реформаторской личности на общество.
Между тем понятие культуры воплощало в себе нечто прямо противоположное, а именно - воздействие культуры на каждую личность, формирование личности в соответствии с нормами культуры (энкультурация), достижение конформности. Культура как программа поведения личности, усваиваемая ею от общества, была им не нужна, а то и прямо претила. Таково было и отношение Маркса и Энгельса к понятию культуры. Для них на первом плане оказывались проблемы классовой солидарности, революционной активности масс, индивидуального участия каждого сознательного борца, его личной моральной ответственности за судьбы всего движения - словом, проблемы коллективного воздействия революционных личностей на общество.
Этим проблемам явно уступала в актуальности противоположная проблема - программирования обществом деятельности индивидов, вместе с производной от нее же проблемой - выделения и описания средств этого программирования, т.е. культуры, ее традиций, стереотипов и т.п. Более того, разработка этой проблемы тогда стимулировала бы скорее демобилизацию революционных сил, так как акцентировала бы внимание на действительно глубоких корнях той социальной предопределенности, по отношению к которой революционная деятельность коммунистов стремилась выступать как преодоление и отрицание.
Ситуация изменилась в канун революции и с победой большевиков в России. С точки зрения коммунистов, коль скоро пролетарская революция осуществилась, средства производства национализированы, экономический базис изменился, следовательно, должны были сравнительно быстро измениться все надстройки, не только политическая. А в результате, получив свободу развития при новых производственных отношениях, должно была быстро придти к расцвету всё производство. Должна была наступить счастливая жизнь при коммунизме.
Но этого не произошло. Более того, народ не спешил в коммуны, отлынивал от работы «по-коммунистически», бунтовал. Становилось всё более очевидно, что на коммунистических началах хозяйство с таким народом не поднять. Ленин как прагматик предпринял две операции. Во-первых, в отступление от марксистских догм ввел НЭП - допущение частного предпринимательства. Во-вторых, выдвинул идею, что для достижения коммунизма мало взять власть и сменить производственные отношения, нужен другой народ, нужно вырастить нового, коммунистического человека. Необходимо перевоспитать людей, изменить их навыки, духовный мир, психику. Но это означало коренной отход от марксизма: решающий акт в революционном переустройстве и смене формации отводился не экономике и политике, а морали, идеологической надстройке - совсем по Веберу!
Понятие культуры явилось как спасение лица. Пригодилось именно то, что она отсутствовала в марксистской системе - не относилась ни к производительным силам, ни к базису, ни к надстройке. Было провозглашено, что требуется «культурная революция». Радикальные теоретики (Пролеткульт, РАПП, леф) анонсировали построение новой культуры - вполне пролетарской. Это привело к эксцессам - нападкам на культурное наследие, идейному вандализму. Ленину пришлось осадить горячие головы, признав, что социализм нужно строить с использованием старой культуры. Но тогда статус культурной революции оказался под вопросом. Тем временем понятие культуры всё-таки вошло в марксизм-ленинизм, вошло сбоку - как чуждый элемент.
Ленин не дал определения культуры, но он часто пользовался этим термином, и эти его высказывания характеризуют его представления о понятии «культура». Выдвигая задачи «культурной революции», которой «достаточно теперь.., чтобы оказаться вполне социалистической страной», он оговаривал, что «раньше мы центр тяжести должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т.д.», а теперь «центр тяжести… переносится на мирную организационную 'культурную' работу». По крайней мере, в данном контексте политика и военная деятельность не включались в культуру, а организационная деятельность включалась. Важным в его учении о культурной революции было положение об использовании всего позитивного в буржуазном культурном наследии. Раскрывая, что именно входит в это наследие, Ленин тем самым раскрывал состав культуры вообще. «Капиталистическая культура, - писал он, создала крупное производство, фабрики, железные дороги и прочее…» . И позже: «Нужно взять всю культуру, которую капитализм оставил, и из нее построить социализм. Нужно взять всю науку, технику, все знания, искусство». Итак, Ленин, во-первых, не ограничивал культуру только материальной или только духовной сферой, а распространял на обе, а во-вторых, выделяя слово «создала», он очевидно имел в виду, что перечисленные блага - не просто компоненты культуры, а ее порождения, продукты.
Марксистская приверженность классовому антагонизму, конечно, требовала согласования с новым для марксизма диффузным понятием, и Ленин выдвинул положение о двух культурах в одной культуре (социальное расслоение культуры признавалось не только в марксизме - ср. учение Ганса Наумана об «опускании» культуры верхних слоев в нижние). Но Ленин выступал против попыток включить культуру в идеологию - сохранились прямые свидетельства этого. Когда один из лидеров Пролеткульта написал, что «идеология шире культуры», Ленин, читая эту статью, вынес на поля слово «шире», а вскоре появилась в «Правде» статья Я. Яковлева, отредактированная Лениным, в которой об утверждении пролеткультовского лидера сказано: «Тут нелепость явная, ибо культура, совокупность ряда общественных явлений (от морали и права до науки, искусства, философии) есть, конечно, более общее понятие, чем общественная идеология». Однако именно эта трактовка культуры привилась.
В Сталинской империи понятие культуры снова стало лишним. Ведь культура есть программа поведения, уделяемая обществом каждому человеку в процессе энкультурации (научения). Ее отличие от врожденных инстинктов - генетической программы поведения - состоит в том, что культура как программа пластична, предоставляет человеку изрядную свободу выбора. Сталин был вовсе не заинтересован в такой программе. В его тоталитарном государстве человек был только винтиком партийно-государственной машины. От подданного требовалось поведение, запрограммированное очень жестко коммунистической идеологией.
Уже у Гастева предусматривалось чрезвычайно жесткая программа поведения людей в производстве. Теперь такая программа поведения распространялась на все сферы жизни и планировалась не «технократами», как у Гастева, а политическим руководством. Эта программа, выражаемая в идеологии и обеспечиваемая аппаратом государства и политических организаций (партии, профсоюзов и т.п.), по сути не нуждалась в личности, в индивидуальном выборе, а значит, и в особых средствах пластичного программирования деятельности. Реализуемая программа должна была осуществляться «приводными ремнями» детальных инструкций и распоряжений, а также через непосредственное воздействие идеологии на сознание каждого человека, воздействие, подкрепляемое силой и авторитетом политической власти.
Идеалом для советской империи Сталина была бы не культура, а нечто вроде генетической программы поведения, врожденной и не оставляющей индивиду выбора. Как у муравьев или рабочих пчел. Весь громадный аппарат государства и партии был направлен на выработку такого механизма программирования - через воспитание (от яслей до вузов), через включение в общественные структуры (пионерская организация, комсомол, партия), через систему «политпросвещения». И через жесткий отсев (трудновоспитуемых - в лагеря). Человеку навязывалась не столько марксистская идеология, сколько новая, советская психология: психология патернализма, конформизма, послушания. Политизированная идеология была чем-то вроде религии: она должна была обеспечить прочность удержания психологии Homo Soveticus.
Поскольку, однако, культура была введена в марксистский словарь Лениным и, таким образом, освящена, отказаться от этого понятия было уже невозможно. И оно было сведено к идеологии. Предпосылки к такому сужению понятия содержались уже в ленинском положении о двух классовых культурах: если культура так тесно связана с классом, то в ней на первый план выступает то, что носит классовый характер. Теперь идеологическое в культуре представлялось уже не просто ее сердцевиной или ее определяющим аспектом, а ее исчерпывающей и единственной ценностью. Хотя в обиходе существовали и признаки более широкого значения понятия «культура» (физическая культура - физкультура, материальная культура - например, Институт истории материальной культуры), в официальном употреблении понятие означало только духовную культуру, в советском понимании - идеологическую (отделы культуры, культторги, культтовары, культпросвет, Дворцы культуры, Министерство культуры, Институт культуры, выпускавший библиотекарей и клубных работников).
Полная версия материала на сайте: http://culturolog.ru/content/view/3375/68
#теория_культуры #философия_культуры #марксизм #культура #культурология #история_СССР #история
Как с удивлением отмечали советские исследователи культуры, основоположники марксизма почти не употребляли этого термина и не дали вообще формального определения этого понятия. Во всяком случае в их всеобъемлющей системе понятий философии и социологии («общество», «человек», «труд», «природа», «государство», «класс», «производительные силы», «производственные отношения», «базис», «надстройка», «революция» и проч.) среди фундаментальных понятий нет понятия «культура». Это весьма смущало марксистских теоретиков. Ведь культура неразрывно связана с обществом, человек без нее остается животным, понятие «природа» лишается своего антонима. Почему же Маркс и Энгельс практически обходились без него? Стараясь смягчить это упущение, исследователи спешили добавить, что Маркс и Энгельс обходились не без понятия, а только без предназначенного для него термина, заменяя его другими словами («общество», «государство», «политически-гражданская жизнь», «народный дух») и что в трудах Маркса и Энгельса заложены все предпосылки для построения концепции культуры. Странную картину рисует такое оправдание: термин существует, а классики его избегают, обходясь громоздкими подменами. Видимо они всё-таки не нуждались в собственной концепции культуры.
Между тем их система взглядов была не единственной социологической концепцией, игнорировавшей культуру, и сравнительный анализ может помочь пониманию этой ограниченности первоначального марксизма. Этого понятия не замечали также Сен-Симон, Конт, Спенсер, Дюркгейм. Особенно примечательно, что против его применения выступал антрополог (в широком смысле) Рэдклиф-Браун: «Мы не наблюдаем 'культуру', - писал он в 1940 г., - ибо это слово не обозначает никакую конкретную реальность, а только абстракцию, при том… плохую абстракцию». Он считал, что на самом деле мы наблюдаем лишь поведение, в котором можно выделить отношения, структуры.
Что общего у всех этих концепций? Прежде всего их несомненная политизированность. Политиков мало затрагивала культура как противопоставление натуре, природе.
Более конкретно: все названные ученые были склонны к утопиям, к социалистическим мечтаниям, и мыслили себя реформаторами или основателями религий, если не революционерами - как Маркс и Энгельс. Эта нацеленность Сен-Симона и его секретаря Конта широко известна - позитивизм замышлялся как новая религия. Спенсера, завзятого эволюциониста и борца с клерикализмом, считают апостолом буржуазного либерализма и индивидуализма. Дюркгейм был другом Жореса, вождя социалистов, и читал лекции о социализме. Рэдклиф-Браун в юности испытал влияние своего бирмингемского соседа Кропоткина и получил у своих друзей кличку «Браун Анархия» (Anarchy Brown). Таких людей больше заботила проблема пропаганды своих взглядов, и более широко - проблема воздействия революционной или реформаторской личности на общество.
Между тем понятие культуры воплощало в себе нечто прямо противоположное, а именно - воздействие культуры на каждую личность, формирование личности в соответствии с нормами культуры (энкультурация), достижение конформности. Культура как программа поведения личности, усваиваемая ею от общества, была им не нужна, а то и прямо претила. Таково было и отношение Маркса и Энгельса к понятию культуры. Для них на первом плане оказывались проблемы классовой солидарности, революционной активности масс, индивидуального участия каждого сознательного борца, его личной моральной ответственности за судьбы всего движения - словом, проблемы коллективного воздействия революционных личностей на общество.
Этим проблемам явно уступала в актуальности противоположная проблема - программирования обществом деятельности индивидов, вместе с производной от нее же проблемой - выделения и описания средств этого программирования, т.е. культуры, ее традиций, стереотипов и т.п. Более того, разработка этой проблемы тогда стимулировала бы скорее демобилизацию революционных сил, так как акцентировала бы внимание на действительно глубоких корнях той социальной предопределенности, по отношению к которой революционная деятельность коммунистов стремилась выступать как преодоление и отрицание.
Ситуация изменилась в канун революции и с победой большевиков в России. С точки зрения коммунистов, коль скоро пролетарская революция осуществилась, средства производства национализированы, экономический базис изменился, следовательно, должны были сравнительно быстро измениться все надстройки, не только политическая. А в результате, получив свободу развития при новых производственных отношениях, должно была быстро придти к расцвету всё производство. Должна была наступить счастливая жизнь при коммунизме.
Но этого не произошло. Более того, народ не спешил в коммуны, отлынивал от работы «по-коммунистически», бунтовал. Становилось всё более очевидно, что на коммунистических началах хозяйство с таким народом не поднять. Ленин как прагматик предпринял две операции. Во-первых, в отступление от марксистских догм ввел НЭП - допущение частного предпринимательства. Во-вторых, выдвинул идею, что для достижения коммунизма мало взять власть и сменить производственные отношения, нужен другой народ, нужно вырастить нового, коммунистического человека. Необходимо перевоспитать людей, изменить их навыки, духовный мир, психику. Но это означало коренной отход от марксизма: решающий акт в революционном переустройстве и смене формации отводился не экономике и политике, а морали, идеологической надстройке - совсем по Веберу!
Понятие культуры явилось как спасение лица. Пригодилось именно то, что она отсутствовала в марксистской системе - не относилась ни к производительным силам, ни к базису, ни к надстройке. Было провозглашено, что требуется «культурная революция». Радикальные теоретики (Пролеткульт, РАПП, леф) анонсировали построение новой культуры - вполне пролетарской. Это привело к эксцессам - нападкам на культурное наследие, идейному вандализму. Ленину пришлось осадить горячие головы, признав, что социализм нужно строить с использованием старой культуры. Но тогда статус культурной революции оказался под вопросом. Тем временем понятие культуры всё-таки вошло в марксизм-ленинизм, вошло сбоку - как чуждый элемент.
Ленин не дал определения культуры, но он часто пользовался этим термином, и эти его высказывания характеризуют его представления о понятии «культура». Выдвигая задачи «культурной революции», которой «достаточно теперь.., чтобы оказаться вполне социалистической страной», он оговаривал, что «раньше мы центр тяжести должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т.д.», а теперь «центр тяжести… переносится на мирную организационную 'культурную' работу». По крайней мере, в данном контексте политика и военная деятельность не включались в культуру, а организационная деятельность включалась. Важным в его учении о культурной революции было положение об использовании всего позитивного в буржуазном культурном наследии. Раскрывая, что именно входит в это наследие, Ленин тем самым раскрывал состав культуры вообще. «Капиталистическая культура, - писал он, создала крупное производство, фабрики, железные дороги и прочее…» . И позже: «Нужно взять всю культуру, которую капитализм оставил, и из нее построить социализм. Нужно взять всю науку, технику, все знания, искусство». Итак, Ленин, во-первых, не ограничивал культуру только материальной или только духовной сферой, а распространял на обе, а во-вторых, выделяя слово «создала», он очевидно имел в виду, что перечисленные блага - не просто компоненты культуры, а ее порождения, продукты.
Марксистская приверженность классовому антагонизму, конечно, требовала согласования с новым для марксизма диффузным понятием, и Ленин выдвинул положение о двух культурах в одной культуре (социальное расслоение культуры признавалось не только в марксизме - ср. учение Ганса Наумана об «опускании» культуры верхних слоев в нижние). Но Ленин выступал против попыток включить культуру в идеологию - сохранились прямые свидетельства этого. Когда один из лидеров Пролеткульта написал, что «идеология шире культуры», Ленин, читая эту статью, вынес на поля слово «шире», а вскоре появилась в «Правде» статья Я. Яковлева, отредактированная Лениным, в которой об утверждении пролеткультовского лидера сказано: «Тут нелепость явная, ибо культура, совокупность ряда общественных явлений (от морали и права до науки, искусства, философии) есть, конечно, более общее понятие, чем общественная идеология». Однако именно эта трактовка культуры привилась.
В Сталинской империи понятие культуры снова стало лишним. Ведь культура есть программа поведения, уделяемая обществом каждому человеку в процессе энкультурации (научения). Ее отличие от врожденных инстинктов - генетической программы поведения - состоит в том, что культура как программа пластична, предоставляет человеку изрядную свободу выбора. Сталин был вовсе не заинтересован в такой программе. В его тоталитарном государстве человек был только винтиком партийно-государственной машины. От подданного требовалось поведение, запрограммированное очень жестко коммунистической идеологией.
Уже у Гастева предусматривалось чрезвычайно жесткая программа поведения людей в производстве. Теперь такая программа поведения распространялась на все сферы жизни и планировалась не «технократами», как у Гастева, а политическим руководством. Эта программа, выражаемая в идеологии и обеспечиваемая аппаратом государства и политических организаций (партии, профсоюзов и т.п.), по сути не нуждалась в личности, в индивидуальном выборе, а значит, и в особых средствах пластичного программирования деятельности. Реализуемая программа должна была осуществляться «приводными ремнями» детальных инструкций и распоряжений, а также через непосредственное воздействие идеологии на сознание каждого человека, воздействие, подкрепляемое силой и авторитетом политической власти.
Идеалом для советской империи Сталина была бы не культура, а нечто вроде генетической программы поведения, врожденной и не оставляющей индивиду выбора. Как у муравьев или рабочих пчел. Весь громадный аппарат государства и партии был направлен на выработку такого механизма программирования - через воспитание (от яслей до вузов), через включение в общественные структуры (пионерская организация, комсомол, партия), через систему «политпросвещения». И через жесткий отсев (трудновоспитуемых - в лагеря). Человеку навязывалась не столько марксистская идеология, сколько новая, советская психология: психология патернализма, конформизма, послушания. Политизированная идеология была чем-то вроде религии: она должна была обеспечить прочность удержания психологии Homo Soveticus.
Поскольку, однако, культура была введена в марксистский словарь Лениным и, таким образом, освящена, отказаться от этого понятия было уже невозможно. И оно было сведено к идеологии. Предпосылки к такому сужению понятия содержались уже в ленинском положении о двух классовых культурах: если культура так тесно связана с классом, то в ней на первый план выступает то, что носит классовый характер. Теперь идеологическое в культуре представлялось уже не просто ее сердцевиной или ее определяющим аспектом, а ее исчерпывающей и единственной ценностью. Хотя в обиходе существовали и признаки более широкого значения понятия «культура» (физическая культура - физкультура, материальная культура - например, Институт истории материальной культуры), в официальном употреблении понятие означало только духовную культуру, в советском понимании - идеологическую (отделы культуры, культторги, культтовары, культпросвет, Дворцы культуры, Министерство культуры, Институт культуры, выпускавший библиотекарей и клубных работников).
Полная версия материала на сайте: http://culturolog.ru/content/view/3375/68
#теория_культуры #философия_культуры #марксизм #культура #культурология #история_СССР #история