Актуальная культура
Автор Андрей Карпов
КУЛЬТУРНЫЕ ОТЛОЖЕНИЯ
Подобно тому, как река со слабыми течением может заилиться, так и культура всегда рискует потеряться среди своих "отложений".
Богатое наследство и плотная связь с прошлым, с одной стороны, питают культуру, насыщают её смыслами, повышают устойчивость семантического контура. Но, как всегда, есть и оборотная сторона. Не все смыслы, которые мы привыкли считать своими, действительно являются актуальными смыслами. От поколения к поколению жизнь меняется. Что-то становится важным и выходит на первый план. Что-то, наоборот, теряет прежнюю значимость. Одни семантические связи становятся регулярными, другие полностью выпадают из повседневного употребления. Культура ничего не забывает, но востребованными является лишь часть её смыслов. Именно они образуют актуальную культуру, прочие же смыслы - это культурные "отложения". И они когда-то тоже принадлежали к контурам актуальной культуры, но потом выпали из повседневности, стали архивными смыслами - к которым можно обратиться, специально побудив себя к этому, но регулярные и типичные действия их больше никак не затрагивают.
Смыслы, выпавшие в осадок, вдохновляют создание музейных экспозиций. Экспонаты краеведческих музеев, как правило, являются носителями как раз таких смыслов. Людям эти экспонаты интересны именно потому, что они передают черты ушедшего быта, создают атмосферу, которой уже нет. А что такое атмосфера? Это - ощущение, возникающее при контакте с определённым смысловым контуром, с некой системой смыслов.
Культурный осадок часто маркируется такими понятиями как этнографическое и фольклорное.
Фольклор в прямом смысле слова - это народное творчество. Пока культура жива, в ней обязательно присутствует творчество, в том числе и безымянное. Это даже можно считать показателем здоровья культуры. Если какие-то её элементы распространяются быстрее, чем сведения об их авторах, значит, культурообразующие процессы достаточно активны, культура находится в фазе развития. Поэтому какая-то часть фольклора относится к актуальной культуре (если бы вдруг такая часть не нашлась, пришлось бы признать, что культура умирает).
Проще всего обнаружить фольклорную составляющую живой культуры в детской среде. Детский фольклор одновременно и устойчив (долго сохраняет свои элементы в употреблении, не давая им выпасть в осадок), и активно развивается (зоной развития является, в основном, школа: творчество подросших детей становится более содержательным, однако они ещё не стремятся наложить тавро своего имени на каждое удачное слово). Раньше не менее активным был уличный фольклор. Сегодня неформальных уличных коммуникаций стало меньше, их заменило общение в социальных сетях. Соответственно, место уличного фольклора заняло творчество в интернете, с характерным для этого канала сдвигом в визуализацию (многочисленные мемы, фотожабы, демотиваторы).
Василий Голынский "Дети в лесу", 1890
И всё же первые ассоциации со словом "фольклор" иные: народные песни, танцы, сказки и другие формы устной литературы. В притирку к фольклору стоит понятие этнографического. В строгом смысле этого слова этнография означает науку, изучающую этносы (народы). Греческое γράφω значит "пишу". Изначально этнография складывалась как описание быта других народов: путешественник видел, что жизнь в разных уголках мира протекает по-разному, и старался зафиксировать эти различия. Сегодня жизнь планеты стремительно унифицируется. Региональные особенности исчезают, различий становится меньше. Современная этнография всё меньше занимается современностью. Основной массив этнографического материала и главный интерес исследователей составляет то, что уходит или уже ушло.
Этот акцент особенно заметен, когда речь идёт о своём народе. Этнография бережно собирает и хранит частички культурного прошлого. Но описание культуры и архивация её элементов помочь сохранить культуру не могут. Когда мы чувствуем, что теряем какую-то часть культуры, мы пытаемся её законсервировать, включив специально созданные для этого механизмы - научные, финансовые и административные. Проводятся исследования, принимаются программы, в которых говорится о поддержке и развитии, выделяются гранты, организуются фестивали, конкурсы и прочие мероприятия. Но все это - не более, чем действия бригады реаниматоров, пытающейся вернуть к жизни того, кто уже заглянул смерти в глаза.
ЭТНОГРАФИЯ НЕ СОХРАНЯЕТ КУЛЬТУРУ
Этнография и фольклористика подходят к культуре извне, они суть рефлексия по поводу культуры. И в то же время быть вне культуры невозможно. Осмысленность любой деятельности предполагает, что, участвуя в ней, мы задействуем какие-то контуры смыслов. Взирая на культуру извне, мы всё равно находимся внутри культуры, только это - иная культура, не совпадающая с той, что предстоит нашему взору. Если мы изучаем какие-то элементы культуры, это значит, что в нашей жизни они не занимают своего естественного положения.
Это касается не только учёных. Любое прикосновение к этнографическому материалу подчёркивает наше отличие от тех, кто его создавал в повседневности своей жизни. Народные песни пелись во время работы или в часы досуга, сегодня мы идём их слушать в концертный зал, покупая билеты на выступление фольклорного коллектива. А, как говорится, перспективного ребёнка можно отдать на обучение народному пению. Между тем, это - оксюморон: если пению надо учиться у профессионалов, обладающих соответствующим дипломом, то какое же оно народное? Наигрыши с деревенских посиделок сегодня исполняются большим ансамблем или даже оркестром народных инструментов, и чтобы каждому инструменту нашлась партия, композиторы обрабатывают исходную простую мелодию, насыщая партитуры технически сложными вариациями. Всё это и многое подобное называется народной культурой.
Когда речь заходит о сохранении национальных традиций, в первую очередь вспоминают о том, что уже принадлежит этнографии. Но сохранить можно только то, что ещё существует. Как правило, существование традиции у нас интерпретируется неверно. Есть резчики, и сегодня изготавливающие русскую деревянную игрушку. Они занимаются традиционным национальным промыслом. Значит ли это, что традиция жива? Нет. Сделанные современными мастерами кузнец и медведь, поочерёдно ударяющие по наковальне, по-прежнему находят своего покупателя, но сегодня эта нехитрая конструкция приобретается как русский сувенир, а не как детская забава. Некогда она зачаровывала ребёнка тем, что давала возможность простым движением оживить целую композицию. Ныне же подобный эффект достигается с помощью электроники. Радиоуправляемая модель предоставляет ребёнку несравнимо больше возможностей контролировать движение игрушки, что уж говорить о компьютерных играх или виртуальной реальности. Деревянная игрушка такой конкуренции выдержать не может. Её можно подарить ребёнку, но невозможно побудить современного ребёнка в неё играть.
Русская традиционная игрушка лишена своего исходного смысла, своего традиционного места в культуре. Если она до сих пор и существует, то теперь её существование - вне актуальной культуры. Она - след прошлого, памятный знак, не более того. Актуальная же ситуация определяется теми игрушками, в которые дети действительно играют. Культура сегодняшнего дня, то есть те смыслы, которые реально воспроизводятся, отражаются в том, что сегодня популярно в детской среде: о каких игрушках мечтает ребёнок, на что он копит деньги, что пытается выклянчить у родителей.
АКТУАЛИЗАЦИЯ АРХИВНЫХ СМЫСЛОВ
Именно актуальная культура имеет решающее значение. Будущее народа зависит не от идей, выношенных в тишине кабинетов, а от микроизменений повседневных смыслов в наиболее распространённых семантических контурах. Завтрашний день - это проросшие смыслы текущего дня. Идея, имеющая шансы на воплощение, должна распадаться на множество элементарных смыслов, вдохновляющих простейшие регулярные действия. Если не заботиться о трансформации декларируемой цели в повседневную социальную практику, то результат будет сильно отличаться от ожидаемого, поскольку он будет складываться под воздействием совсем других смыслов: проявляется не то, о чём люди говорят, а то, чем они дышат.
Смыслы, выпавшие в семантический осадок, также могут быть актуализированы. Для чего это нужно? Прежде всего, чтобы не потерять себя в перипетиях истории. Сегодня мы живём в глобальном мире. Люди разных национальностей, из разных культур интенсивно и плотно общаются - так, как ранее никогда не было. Практически каждый худо-бедно, но знает какой-нибудь иностранный язык. Информация и культурные продукты легко преодолевают границы, неся с собой чужеродные смыслы. Свои же, исконные смыслы с течением времени неизбежно утрачивают актуальность. Доля семантического осадка в общем объёме культуры растёт. Это - естественный процесс, идущий в любой культуре: культуры стареют. Но в наше время ситуация усугубляется ещё и тем, что замещение выпадающих смыслов происходит не за счёт образования новых на основе исконного материала, а за счёт заимствования чужих смыслов, оторвавшихся от своих корней. Семантические контуры не воспроизводятся, а размываются.
Угроза утерять свою идентичность ощущается интуитивно. Когда мир раздвинул свои границы и встреча с элементами чужих культур перестала быть чем-то экстраординарным, - например, появились музеи, представляющие коллекции таких элементов, - как бы в ответ на этот интерес к чужой культуре, возникает интерес и к своему прошлому, к отечественному фольклору, к народным традициям, которые почему-то начинают исчезать прямо на глазах. Да и сами музеи в каком-то смысле можно считать попыткой найти своё место в пространстве и времени. Музей - не столько канал, по которому чужеродные элементы проникают через границу твоей культуры, сколько реакция на всё большую размытость культурных границ. Систематизация элементов чужой культуры, представление их именно в качестве инокультурного, чужого позволяет хоть как-то увидеть себя, определить свою сущность через отрицание того, что тобой не является.
Любой архивный смысл может получить новую жизнь. Реставрацией это возвращение назвать нельзя, поскольку общий контекст изменился, и прежний смысл теперь будет встроен в новые семантические контуры. По большому счёту речь идёт о создании нового смысла с использованием архивного материала. Однако, поскольку этот материал принадлежит к родной культуре, возможно очень качественное приживление. В случае удачи возникают множественные семантические связи, восстановленный смысл непринуждённо сопрягается со смыслами актуальной культуры и через какое-то время кажется столь же естественным, как и они.
Но само собой это не произойдёт. Пока мы обращаемся со смыслом как с архивным, не выходя рамки интереса к этнографическому материалу, никакого обновления не будет: сколько человек ни придёт в музей, экспонаты так и останутся частью музейной коллекции; как бы ни хлопали на выступлении фольклорного коллектива, зрелище останется зрелищем - совершенно не важно, что в этот раз на сцене был русский народный хор, а, скажем, не ансамбль африканских барабанщиков или традиционный китайский цирк. Необходимо добиться, что нужный нам элемент культуры был востребован повседневностью, найти ему естественное применение в регулярной практике. Так, например, мода может вернуть в одежду элементы национального стиля. При этом, однако, неизбежен семантический сдвиг: если ранее одежда несла символы, отсылающие, например, к социальному статусу (различие головных уборов девушек и замужних женщин и т.д.), то в современных условиях базовый смысл будет один - самоидентификация себя как русского человека (и региональные особенности, столь значимые прежде, читаться не будут).
Присовокупить "этнографический" элемент к общему набору используемых символов - это самый поверхностный способ обработки архивных смыслов. Он не требует никакого действия, более сложного, чем хранение или ношение. Сегодня широко усвоено освящение личных автомобилей, но это вовсе не означает, что наше общественное сознание является христианским. Даже если мы возьмём нечто, более локальное и простое, нежели вера, но требующее специфической практики, допустим, уже затронутую нами песню, - мы увидим всю сложность возвращения из архива в актуальную культуру.
Ранее пели за работой и за столом. Работали коллективно. Руки заняты, глаза смотрят, что делают руки, а уши свободны. Люди, работая, могли слышать друг друга. Общее дело рождало общие песни. Теперь деятельность каждого работника специфична. Доля умственного труда возросла. Звуки мешают. Физическая работа в значительной степени механизирована. За гулом механизмов песни не услышишь. И массовость работ теперь не та. Даже полевые работы выполняются, по сути, в одиночку - трактористом, сидящим в кабине своего трактора. Не с кем петь.
Изменился и приём пищи. Семьи стали меньше, родственные связи поддерживаются хуже. За столом собирается меньше людей. Даже люди, живущие под одной крышей, могут не встречаться за трапезой, поскольку каждый живёт по своему графику. Праздники большей частью отмечаются вне дома, это избавляет от большой готовки и мытья посуды. И за столом больше не поют.
Вообще, если раньше нельзя было услышать песню, если её не споёт кто-нибудь из присутствующих, то теперь такой проблемы нет. Музыка звучит всюду - в профессиональном исполнении, на любой вкус. В любой момент можно услышать то, что тебе хочется. Зачем петь самим?
Лавр Плахов "Отдых на сенокосе", 1840-е
И вернуть народное исполнение песен в культуру можно, только если придумать ему особое место в повседневности. Это будет новое место. Надо заложить новую традицию, хотя использоваться будет старый этнографический материал. А, по-хорошему, старые песни должны петься лишь поначалу, а подлинное возвращение песенной культуры будет тогда, когда начнут складывать новые песни. Исполнение же народной песни в фольклорных коллективах, независимо от того, сколько людей в них будет вовлечено, таким возвращением не является.
На сайте: http://culturolog.ru/content/view/3355/6/#9