«Тому, кто живёт в стеклянном доме…»
Особенностью седьмого выпуска сборника «Причерноморье в Средние века» стало широкое участие молодых учёных - аспирантов и недавно защитивших кандидатские диссертации исследователей (воспитанников или сотрудников Лаборатории истории Византии и Причерноморья МГУ). Поэтому вполне ожидаема была ситуация, что некоторые из работ, представленных в сборнике, окажутся несколько «сыроваты», и, к сожалению, «ожидания нас не обманули».
Из просмотренных статей нарекания вызвала заглавная статья сборника «Образ Константина Великого в исторической памяти византийцев: история против мифа» И.Н. Попова.
Замечание: и таким образом, в своём роде эта заметка является продолжением предыдущей.
Поистине автор задался очень интересным вопросом (хотя с моей точки зрения такого антагонизма между мифологией и историографией, как полагает автор не существует); и с описанным им процессом вытеснением восприятия исходного образа человека мифом о нём сложно не согласиться. Однако, то ли в виду ограниченности объёма предоставляемого форматом статьи, то ли вследствие не проработанности вопроса в построениях автора зияет ряд ошибочных положений сильно понижающих ценность данного исследования. И отдельный минус заслуживает стилистика текста, в которую автор облекает свои мысли - то чувство превосходства, что позволяет себе автор испытывать к объектам своего исследования, не может не расстраивать.
Хотелось бы отметить некоторые явные промахи автора. Так он полагает, что «явно нерешённой остаётся проблема соотношения в этом произведении (речь идёт о Vita Constantini) собственно "исторического" и "агиографического" начал, воспринимаемых с литературной, жанровой точки зрения». Но так ли это?
Заметим, что это сочинение относится не к жанру агиографии и вообще не является чем-либо необычным для античной литературной традиции. "Освящённый империализм" Vita Constantini обязан своему происхождению риторической традиции. Оно написано в духе панегирика и поэтому и не ставило перед собой цели в точном и подробном рассказе о событиях жизни императора. Евсевий рисует нам некий идеальный образ правителя, используя выработанные и опробованные античной историографией приёмы и средства.
А.П. Лебедев в 1897 г. в книге «Эпоха гонений на христиан и утверждения христианства в грекоримском мире при Константине Великом» писал:
«Евсевий Кесарийский, близко знавший Константина, бывший другом первого христианского императора и описавший "жизнь" его после его смерти, когда, следовательно, для историка открывалась возможность говорить беспристрастно, рисует привлекательный, нравственный образ Константина, подтверждая свою характеристику фактами, против которых едва ли может возражать даже придирчивая историческая критика… Притязательная критика может отрицать тот или другой факт в этом роде, передаваемый Евсевием, может перетолковывать по-своему то или другое известие Евсевия ко вреду для славы Константина… но подвергать сомнению правдивость всего сочинения Евсевия не в состоянии ни один историк.»
Однако, как мы видим, Алексей Петрович ошибся - есть такие историки: «Итак, в памяти о Константине история с самого начала проиграла легенде». Я полагаю, что такая безапелляционность заявлений - это, с одной стороны, грустное наследие того неприятия «советской школы» о которой я уже неоднократно писал и в тоже время это худшее проявление «марксизма» (т.е. «начётничества от истории», естественным образом всплывшее из общего отрицания «школы»), эхо которого слышится в строках: «Научная историография нового и новейшего времени потратила огромные усилия на преодоление "воцерковлённого" образа императора, на восстановление его светского римского облика, более соответствующего современным представлениям о политическом деятеле древности» или «… исследователями было сделано многое для того, чтобы отделить в тексте Жизни Константина объективную "правду" от идеологизированной "лжи"». Подставьте вместо слова научная термин советская и вслушайтесь…, ничего знакомого?
Отметим, что автор справедливо подметил, что восприятие византийцами Константина (да и европейцев сюда по-хорошему тоже следует включить) наибольшее влияние оказали именно произведения Евсевия (Histoire ecclesiastique и Vita Constantini) и тот образ, что восходил из них и считался историческим, хотя и был по многим параметрам легендарным. Однако акценты автор расставляет неверно и даже я бы сказал предвзято:
«Историки неоднократно отмечали и частые случаи намеренного искажения фактов Евсевием, и его общую тенденциозность, навязывание образу императора некоей новой логики поступков, объяснение его деяний по-своему, независимо от действительных мотивов самого исторического Константина».
Хочется задать вопрос, а автор понимает - насколько обоюдоострое оружие он использует? Особенно если иметь в виду, что даже такой предвзятый к Евсевию исследователь как Р. Грант находит у Евсевия в Histoire ecclesiastique всего три фактических ошибки. Да, в Vita Constantini Евсевий выступает не как историк, а как писатель; но как современник он сообщает о своём герое ряд ценнейших сведений, что делает и этот несовершенный источник уникальным. А к Histoire ecclesiastique вообще сложно придраться - Евсевий в ней добросовестнейшим образом выполнил поставленную перед собой задачу - написать церковную историю. То есть многие факты светской истории он опустил; но не по злому умыслу или небрежению, а потому, что они не имели отношения к рассматриваемой теме!
Исследователю никогда не стоит упускать из виду направленность рассматриваемого сочинения!