Растворение субъекта как типичная ошибка мышления
Одна из классических задач философии [1] - это исправление ошибок мышления. Собственно, философия из этого и выросла. Весь её инструментарий заточен под это. Скажем, «философская критика» - это попытка заново переломать неправильно сросшиеся представления, на которые потом накладывается гипс очередной «системы». Которая нужна ровно до того момента, пока представления не срастутся правильно.
По тем же причинам философия всегда национальна - поскольку одной из подзадач является перманентная борьба с местным менталитетом (каковой представляет из себя совокупность врождённых и благоприобретённых ошибок и неадекватностей). Ум по ходу развития уродуется, калечится, впитывает в себя всякие ментальные вирусы или просто тупо не догоняет, и это надо как-то исправлять. В простейшем случае - просто чистить от накопившихся предрассудков, в сложных - см. выше про перелом и лубок.
Так вот. Одной типичной ошибкой, практически общечеловеческой, но для русских особенно актуальной, является то, что я бы назвал «растворение субъекта».
«Выпадение субъекта» является частным случаем упрощения функции двух аргументов до функции одного, редукции выражения вида f(x,y) до φ(x). Например, таким образом выпадают граничные условия, которые редко нарушаются. Ну допустим, суждение «вода закипает при ста градусах по Цельсию при нормальном атмосферном давлении» легко редуцируется до «вода закипает при ста градусах». Или, скажем, неправомерное обобщение: «большинство женщин любит шоколад» до «все женщины любят шоколад». Но эти ошибки банальны и люди их не особенно боятся, потому что умеют исправлять их на ходу. «Подумаешь, бином Ньютона».
Растворение субъекта - это ошибка более сложная и нетривиальная, и заслуживает отдельного рассмотрения. Связана она с тем, что некоторое суждение, верное только относительно чего-то или кого-то, к кому оно относится, начинает казаться верным «само по себе», «безотносительно».
Растворение субъекта бывает частичным или полным. В первом случае, менее очевидном и более коварном, свойства субъекта переносятся на взаимодействующие с ними объекты. Во втором, более запущенном и более опасном, про субъекта вообще забывают.
Начнём с разбора первого случая. Возьмём суждение - «шоколадные конфеты вызывают у моего старшенького аллергию». Обычно в голове замотанной мамы это сокращается до «шоколад вредный». При этом аллергия - это свойство ребёнка, но в формулировке «шоколад вредный» это как бы становится свойством шоколада. Поэтому другим детям шоколада тоже на всякий случай не дают. «Он вредный».
Это, в принципе, невелика трагедия, лучше перебдеть, чем недобдеть и всё такое. Но ведь это работает и в другую сторону.
Пример. Некий человек любит собак, и любовь эта взаимна - собаки к нему так и ластятся. Связано это с тремя вещами. Во-первых, он собак не боится (а собаки это чувствуют носом), не делает того, чего собаки не любят. Например, он вообще не любит смотреть в глаза, и, в частности, не смотрит в глаза собакам. Во-вторых, от него не пахнет кошатиной. А в-третьих, ему просто по жизни попадались всё больше дружелюбные домашние псы, потому что у него такой круг общения.
При этом он регулярно слышит или читает всякие скверные истории, связанные с собаками: скажем, читает в жёлтой газетёнке: «бультерьер загрыз девочку», «овчарка оторвала нос киноактрисе». Или соседка расскажет: «у меня собака сыну руку покусала». Часть этих сообщений он игнорирует как враньё жёлтой прессы или просто слухи. Часть - списывает по части «сам виноват» («небось, сын ту собаку бил»). Но совсем уж игнорировать эту тему он не может, и тогда в голове всплывает формула: «собаки меня любят».
Заметим, речь идёт не о его собственных свойствах («во мне самом и в моём поведении есть что-то, вызывающее собачьи симпатии и не вызывающее антипатий»), и не о свойствах ситуации вокруг него («у меня все знакомые - мягкие интеллигентные люди с дружелюбными домашними пёсиками»). Нет, он приписывает «всем собакам» (виду собак как таковому) свойство «любить его». «Меня любят собаки». В один далеко не прекрасный день любимец собачек пытается погладить бультерьера.
Теперь перейдём к случаю более запущенному - когда про субъекта вообще забывают. То есть он превращается даже не в безликого «меня» или «его», а вообще выпадает напрочь.
Особенно часто это происходит в моральных суждениях. Например, суждение «Такое-то явление - вредно [или полезно] для таких-то людей» превращается в «Такое-то явление - ЗЛО» [или ДОБРО]. Причём с исключением субъекта слова «зло» и «добро» как бы вырастают в размерах: съев и переварив несчастного, они разъедаются, жиреют и приобретают онтологический вес. «Слуги становятся господами», эпитеты и оценки - сущностями.
Ну сравните. «Высокие налоги в производящей экономике угнетают экономическую активность и разрушают правосознание бизнесменов, так как ощущаются как несправедливые и провоцируют уход от налогообложения». Или «Налоги - ЗЛО». В первом случае мы имеем чёткое рациональное суждение, к тому же поддающееся коррекции - не всегда ведь высокие налоги ощущаются как несправедливые, к тому же нужно учитывать мнение не только бизнесменов, но и общества. Во втором случае мы имеем дело с «нравственным суждением», с которым ничего не поделаешь, оно железобетонно и непрошибаемо в силу простоты своей конструкции. Зло - оно и есть Зло.
Особенно коварно работает этот механизм на всяких идеологиях, предполагающих яростное отрицание чего-то. Чтобы не ходить далеко за примером, возьмём, скажем, русский национализм и антисоветизм. Понятно, что русский националист, достаточно хорошо знающий историю, скорее всего, будет довольно-таки антисоветски настроен, поскольку советская власть сделала русским много плохого и помешала сделать много хорошего. Но представим себе «чистого» антисоветчика, который ненавидит советскую власть «Просто Потому Что Она Адское Зло». Для кого именно она зло, он уже как бы и не думает. Когда же этот вопрос встаёт по новой, он начинает сочувствовать тем, кто, по его мнению, пострадал от этого зла в наибольшей степени, или «пострадавших несправедливо». Скорее всего, это окажутся те, кто громче всего кричит о своих страданиях. В результате он начинает обожать прибалтов, западных украинцев, поляков и чеченов. Все эти народы плохо относятся к русским (по разным причинам, в основном не связанным с советской властью) и охотно отождествляют их с советчиной, поскольку это им удобно. И пламенный антисоветчик начинает разделять те же мнения. Кончается всё это банальной русофобией в стиле «русский большевизм - это выражение русского рабско-холопьего менталитета». Хотя начинал товарищ именно с возмущения тем, что советские сделали с русскими и Россией… А всего лишь - по дороге потерялся субъект. То есть чёткое понимание - ДЛЯ КОГО ИМЕННО советская власть была злом.
[1] К которой философия не сводится, разумеется, поскольку она вообще ни к чему не сводится, а сама (всякий раз заново) определяет, что она такое. «Что такое философия - это философский вопрос».
) потом продолжу (
По тем же причинам философия всегда национальна - поскольку одной из подзадач является перманентная борьба с местным менталитетом (каковой представляет из себя совокупность врождённых и благоприобретённых ошибок и неадекватностей). Ум по ходу развития уродуется, калечится, впитывает в себя всякие ментальные вирусы или просто тупо не догоняет, и это надо как-то исправлять. В простейшем случае - просто чистить от накопившихся предрассудков, в сложных - см. выше про перелом и лубок.
Так вот. Одной типичной ошибкой, практически общечеловеческой, но для русских особенно актуальной, является то, что я бы назвал «растворение субъекта».
«Выпадение субъекта» является частным случаем упрощения функции двух аргументов до функции одного, редукции выражения вида f(x,y) до φ(x). Например, таким образом выпадают граничные условия, которые редко нарушаются. Ну допустим, суждение «вода закипает при ста градусах по Цельсию при нормальном атмосферном давлении» легко редуцируется до «вода закипает при ста градусах». Или, скажем, неправомерное обобщение: «большинство женщин любит шоколад» до «все женщины любят шоколад». Но эти ошибки банальны и люди их не особенно боятся, потому что умеют исправлять их на ходу. «Подумаешь, бином Ньютона».
Растворение субъекта - это ошибка более сложная и нетривиальная, и заслуживает отдельного рассмотрения. Связана она с тем, что некоторое суждение, верное только относительно чего-то или кого-то, к кому оно относится, начинает казаться верным «само по себе», «безотносительно».
Растворение субъекта бывает частичным или полным. В первом случае, менее очевидном и более коварном, свойства субъекта переносятся на взаимодействующие с ними объекты. Во втором, более запущенном и более опасном, про субъекта вообще забывают.
Начнём с разбора первого случая. Возьмём суждение - «шоколадные конфеты вызывают у моего старшенького аллергию». Обычно в голове замотанной мамы это сокращается до «шоколад вредный». При этом аллергия - это свойство ребёнка, но в формулировке «шоколад вредный» это как бы становится свойством шоколада. Поэтому другим детям шоколада тоже на всякий случай не дают. «Он вредный».
Это, в принципе, невелика трагедия, лучше перебдеть, чем недобдеть и всё такое. Но ведь это работает и в другую сторону.
Пример. Некий человек любит собак, и любовь эта взаимна - собаки к нему так и ластятся. Связано это с тремя вещами. Во-первых, он собак не боится (а собаки это чувствуют носом), не делает того, чего собаки не любят. Например, он вообще не любит смотреть в глаза, и, в частности, не смотрит в глаза собакам. Во-вторых, от него не пахнет кошатиной. А в-третьих, ему просто по жизни попадались всё больше дружелюбные домашние псы, потому что у него такой круг общения.
При этом он регулярно слышит или читает всякие скверные истории, связанные с собаками: скажем, читает в жёлтой газетёнке: «бультерьер загрыз девочку», «овчарка оторвала нос киноактрисе». Или соседка расскажет: «у меня собака сыну руку покусала». Часть этих сообщений он игнорирует как враньё жёлтой прессы или просто слухи. Часть - списывает по части «сам виноват» («небось, сын ту собаку бил»). Но совсем уж игнорировать эту тему он не может, и тогда в голове всплывает формула: «собаки меня любят».
Заметим, речь идёт не о его собственных свойствах («во мне самом и в моём поведении есть что-то, вызывающее собачьи симпатии и не вызывающее антипатий»), и не о свойствах ситуации вокруг него («у меня все знакомые - мягкие интеллигентные люди с дружелюбными домашними пёсиками»). Нет, он приписывает «всем собакам» (виду собак как таковому) свойство «любить его». «Меня любят собаки». В один далеко не прекрасный день любимец собачек пытается погладить бультерьера.
Теперь перейдём к случаю более запущенному - когда про субъекта вообще забывают. То есть он превращается даже не в безликого «меня» или «его», а вообще выпадает напрочь.
Особенно часто это происходит в моральных суждениях. Например, суждение «Такое-то явление - вредно [или полезно] для таких-то людей» превращается в «Такое-то явление - ЗЛО» [или ДОБРО]. Причём с исключением субъекта слова «зло» и «добро» как бы вырастают в размерах: съев и переварив несчастного, они разъедаются, жиреют и приобретают онтологический вес. «Слуги становятся господами», эпитеты и оценки - сущностями.
Ну сравните. «Высокие налоги в производящей экономике угнетают экономическую активность и разрушают правосознание бизнесменов, так как ощущаются как несправедливые и провоцируют уход от налогообложения». Или «Налоги - ЗЛО». В первом случае мы имеем чёткое рациональное суждение, к тому же поддающееся коррекции - не всегда ведь высокие налоги ощущаются как несправедливые, к тому же нужно учитывать мнение не только бизнесменов, но и общества. Во втором случае мы имеем дело с «нравственным суждением», с которым ничего не поделаешь, оно железобетонно и непрошибаемо в силу простоты своей конструкции. Зло - оно и есть Зло.
Особенно коварно работает этот механизм на всяких идеологиях, предполагающих яростное отрицание чего-то. Чтобы не ходить далеко за примером, возьмём, скажем, русский национализм и антисоветизм. Понятно, что русский националист, достаточно хорошо знающий историю, скорее всего, будет довольно-таки антисоветски настроен, поскольку советская власть сделала русским много плохого и помешала сделать много хорошего. Но представим себе «чистого» антисоветчика, который ненавидит советскую власть «Просто Потому Что Она Адское Зло». Для кого именно она зло, он уже как бы и не думает. Когда же этот вопрос встаёт по новой, он начинает сочувствовать тем, кто, по его мнению, пострадал от этого зла в наибольшей степени, или «пострадавших несправедливо». Скорее всего, это окажутся те, кто громче всего кричит о своих страданиях. В результате он начинает обожать прибалтов, западных украинцев, поляков и чеченов. Все эти народы плохо относятся к русским (по разным причинам, в основном не связанным с советской властью) и охотно отождествляют их с советчиной, поскольку это им удобно. И пламенный антисоветчик начинает разделять те же мнения. Кончается всё это банальной русофобией в стиле «русский большевизм - это выражение русского рабско-холопьего менталитета». Хотя начинал товарищ именно с возмущения тем, что советские сделали с русскими и Россией… А всего лишь - по дороге потерялся субъект. То есть чёткое понимание - ДЛЯ КОГО ИМЕННО советская власть была злом.
[1] К которой философия не сводится, разумеется, поскольку она вообще ни к чему не сводится, а сама (всякий раз заново) определяет, что она такое. «Что такое философия - это философский вопрос».
) потом продолжу (