Триптих
Ко Дню Сказок и Картинок №5 в Заповеднике Сказок. Картинка №22.
ИСПОВЕДЬ
История одной любви, рассказанная в трех письмах
***
Я рисую на клочках бумаги маленькие, смешные отрывки нашей несостоявшейся жизни. Прикосновения и слова, взгляды и паузы между строк, дыхание в унисон и тепло ладоней на холодном ветру. Рисую тысячи часов и сотни дней вместе - время, украденное у вечности, время, которому не суждено воплотиться. Но теперь, когда я рисую его на маленьком листочке в клеточку - оно есть. Наше время, которого не было. Будет ли оно? Не знаю. Это так сложно - вспоминать о будущем...
Сложнее всего понять, когда нужно остановиться. Когда провести грань между надеждой на будущее - и робкой фантазией, несбыточной уже лишь потому, что этого не может быть, потому что не может быть никогда... Кажется, у меня не получается, и, закрывая глаза, я вспоминаю и вспоминаю о том, чего не было, рисую картинки в надежде на то, что они оживут - рано или поздно, так или иначе… и станут тем, чем должны были стать с самого начала - жизнью. Я тешу себя иллюзией, засыпаю, надеясь на сон... который превратится в явь... которая будет длиться, как сон, от которого не захочется проснуться...
Я не хочу забыть тебя - в этом правда. Я хочу помнить тебя - и помню, и это дается мне легко. Иногда мучительно, до обжигающих слез, больно; иногда тоскливо, да так, что хочется выть на луну; иногда сладко и нежно, когда разливается по всему телу уютное тепло, а внизу живота порхают бабочки - но всегда легко. Мне легко помнить тебя - в этом правда. Мне трудно тебя забыть.
Проходя мимо, сделав короткую остановку и почти не заметив ее, ты, сам, должно быть, об этом не зная, оставил мне так много меня. Сделав так мало, ты сделал так много. Я не понимаю, давно уже не понимаю, что и как было, чего не было, что рождено было ночным сумраком, а что - моим воображением... Хочу ли я понимать? Не уверена. Хочу ли я быть с тобой - всегда "да"! Ведь если случайно проходя мимо, ты дал мне так много - сколько сможешь ты мне дать, оставшись со мной? Могу ли я себе представить такое количество меня - живой, настоящей, счастливой...
Но парадокс весь в том, что я не могу сказать тебе, как ты мне нужен. Не могу сказать, что хочу быть с тобой. Словно проклятие злой ведьмы, это слова унесут тебя от меня за миллионы верст и тысячи лет. Вот такое странное в твоей жизни веретено - уколовшись раз, ты не заснул, чтобы дождаться поцелуя. Нет, ты заплакал, баюкая пораненный палец, и навсегда решил избегать теперь всех, кто умеет прясть. А я умею прясть. И один раз ты случайно узнал об этом. И потому я пишу это письмо - потому что ты далеко, за миллионы верст и тысячи лет.
Я боюсь думать о тебе - и боюсь не думать. Боюсь упустить свое счастье - и боюсь снова стать назойливой шлюхой, готовой предлагать себя снова и снова, да только товар не первой свежести, и покупатель явно не в настроении. Я хочу простого - быть нужной тебе, так же, как ты нужен мне. Быть поддержкой и опорой - и получать поддержку. Говорить о том, что важно мне - и слушать о том, что важно тебе... и понимать. Я хочу засыпать с тобой, и просыпаться вместе. Я хочу иметь возможность через пару лет вспомнить десятки и сотни мелочей, непонятных другим - но нужных и важных нам. Я хочу, чтобы это "мы" - чтобы оно было. Первый порыв влюбленности прошел, мне не хочется уже бесконечного слияния и близости всегда и во всем. Достаточно лишь знать, что это "мы" - оно возникает иногда из моего "я" и твоего "ты", и каждый раз делает нас обоих чуточку счастливее. Вот только этого я хочу про тебя - не больше и не меньше. Хочу составлять твое счастье - нет, не всегда... всего лишь ближайшие лет 70... И - да, я все еще люблю тебя, несмотря на... Люблю.
***
Каждый раз, когда я думаю о тебе, я вспоминаю одну песню "Стены". Ту самую, где корабль плывет... Она и раньше мне напоминала тебя - потому что там про тонкие быстрые пальцы, про "он здорово слышал просьбу играть и напрочь не слышал просьбу остаться" и про три главных священных занятия. А теперь еще потому, что "детские страхи страшнее проклятий". И каждый раз, думая о тебе и вспоминая эту песню, я размышляю о своем детском страхе. Быть недостаточно хорошей. Быть ненужной. Быть терпимой кем-то из вежливости и просто потому, что неудобно отказать. И еще размышляю о том, почему каждый раз при личной встрече с тобой у меня возникает именно это чувство. Потом, в зависимости от настроения, я либо погружаюсь в дебри самоанализа, и это уже никакого отношения к тебе не имеет - либо пытаюсь понять, что же именно в тебе, таком по-настоящему замечательном и нежно мною любимом, вызывает это странное чувство ненужности и снисходительной вежливости. И если восприятие мое в тот момент не затуманено обидой, жалостью к себе или желанием несбыточного, я понимаю. Понимаю, что ничего на самом деле про тебя не понимаю. Не знаю. Не была допущена - в сферу твоих интересов, в течение жизни, в мысли, эмоции и планы. И ты не был допущен - но не потому, что мне жалко было бы пустить тебя туда, или страшно, или я тебе не доверяю. А потому лишь, что никогда, ни разу за все время нашего знакомства ты не позвонил, не написал и не спросил первым. А для меня - всегда, с поры тех самых детских страхов - это означает лишь одно. Снисходительная вежливость равнодушия.
Теперь я уже не узнаю, к сожалению, что же на самом деле это значит для тебя. Наверняка, что-то другое. Может, какое-то твое личное детское проклятье. Или не детское. Или не проклятье... Гадать, в любом случае, не имеет смысла, а смелости спросить у меня так и не хватило - потому что вдруг ты сказал бы именно то, что я так боялась услышать...
Двое моих самых близких друзей, которые знают меня лучше меня самой, вообще считают, что я выдумала себе все - тебя, такого по-настоящему замечательного, наши отношения, которых никогда не было, свою привязанность к тебе. Один из них при этом говорит, что я всегда отличалась излишне буйной фантазией. А вторая хмыкает, не рискуя произнести сакраментальное "Все мужики - козлы". И я бы согласилась с ними - практически уже согласилась - но твое, совершенно невзначай брошенное в телефонную трубку "Я тебя люблю" снова сбило меня с толку. Со временем я, конечно, придумаю какое-нибудь достоверное оправдание этой неосторожно брошенной фразе. Снова сложу кусочки мозаики так, чтобы слово "вечность" не рифмовалось с твоим именем и ангел, "рожденный из ее взглядов и его нот", не маячил где-то вдалеке. Но ты все-таки поосторожнее с такими словами, хорошо? Вдруг тебе снова встретиться какой-нибудь доисторический человек, все еще верящий в то, что слова - это не просто слова... Впрочем, вряд ли. Мы почти все вымерли.
Друзья - те самые, из предыдущего абзаца - говорят, что, в конце концов, все будет хорошо. Что я справлюсь и перерасту. А я, вот знаешь, не хочу справляться и перерастать. Не вижу смысла перерастать те немногие кусочки счастья, что связаны в моей жизни с тобой. Не хочу справляться с тем, чему я научилась и что поняла благодаря тебе. Единственное, на что я нашла в себе силы - перестать надеяться. И, ты знаешь, Фрай прав. Надежда - это по-настоящему глупое чувство.
Наверное, я задолжала тебе извинение - мое последнее письмо было не слишком-то вежливым, совершенно ничего не объясняющим и по-детски жестоким. Но оно было написано из того самого детского страха, который страшнее проклятий, а за проклятия же не извиняются. И, опять же, раз я тебя выдумала, оно вряд ли тебя задело. А если не выдумала... Впрочем, никаких "если". Надежда - как сорняки, но на всякий сорняк найдется своя отрава. И вырастет что-то полезное. Может, ромашки или подсолнухи. Или земляника. Ведь ты так любишь землянику…
***
Уже который день крутится в голове чувство, что, наконец, пришло время написать тебе... и вот я уселась за клавиатуру и пишу тебе, как не делала уже, пожалуй, тысячу лет... Здравствуй, хороший мой.
Как живется тебе там, в далекой заоблачной стране? Поспевают ли яблоки, мягка ли трава под ногами, прекрасны ли рассветы? Счастлив ли ты, как надеемся быть счастливы все мы когда-нибудь в конце? Помнишь ли ты еще обо мне? Чувствуешь ли, когда вспоминаю тебя я? И есть ли у вас там, в заоблачной стране, земляника?
Последнее время я все чаще вспоминаю тебя, вспоминаю с сожалением и чувством невосполнимой утраты, наконец-то, спустя столько лет, догнавшим меня. Я-то, глупая, всегда морщилась, заслышав пресловутое "время лечит" - а оно и вправду лечит, только целебные свойства его измеряются, похоже, десятилетиями. Два десятилетия до еды, два после... И вот, спустя почти два десятка лет, научившись столь многому и столь же многое позабыв, я возвращаюсь к тому же месту, где прервался когда-то наш с тобой разговор. Этот молчаливый разговор теперь будет вечно преследовать меня, особенно одинокими ночами - да, впрочем, я и не против. Есть слова и взгляды, которые можно сказать и вручить лишь лично - и если адресат недоступен, им суждено замереть в вечности, так и оставшись навсегда лишь личинками нерожденного смысла.
Я думаю иногда о том, как оно было бы, если бы... Знаю, что это бессмысленно и совершенно бесполезно - но все равно думаю... представляю, рисую картинки, пишу письма, рассказываю тебе о своих делах, спрашиваю о чем-то... А еще я иногда задаюсь вопросом - видя меня сейчас, гордился ли бы ты мной? С доброй отеческой улыбкой смотрел бы, как играют в саду твои дети, писал бы книги в тиши своего кабинета - и был бы горд, что у тебя есть такая замечательная девочка - я... А я приходила бы к тебе за советом, и мы отчаянно спорили бы на кухне за чашкой чая. Ты сердито качал бы головой, не одобряя мой выбор - а потом все равно, всегда, поддерживал бы меня во всем.
Да только видишь, как сложилось... Не играют в саду твои дети, да и сада нет, а я глупой неустроенной птицей мечусь по свету, не понимая уже, кто я и где я, и какой во всем этом смысл. Мне так не хватает в жизни твоей гордости за меня. Принятия и безоговорочной любви. Так не хватает - даже не знания, нет - ощущения где-то на самом дне души, что всегда, что бы и где бы ни происходило, дома меня будет ждать вечно любящий меня мужчина. Но только тебя больше нет, и я даже не знаю, растет ли у вас там, в заоблачной стране, земляника...
Когда-то мне казалось, что простота и легкость способны сделать меня счастливой. А теперь я понимаю, каково сухому осеннему листу метаться в небе, и отчаянно хочу пустить корни. Врасти в землю у порога родного дома, покрыться мхом и мудростью веков, раскинуться ветвями к небу и птицам, но твердо стоять на земле. Да только вот, видишь, какое дело... как-то глупо и бестолково сложилось все в моей жизни... И некуда пускать корни. Да и как их пускать-то? Кажется, в школе для маленьких (и не очень маленьких) девочек на уроках природоведения о таком не рассказывают.
Я запуталась. Иногда мне кажется, что я знаю, чего хочу, но совершенно не представляю, как этого достичь. Или мне это не по силам. А чаще всего я просто не знаю, в какую сторону идти. Я думала, что достаточно просто быть смелой, бросать вызов судьбе и идти навстречу ветру. Но, кажется, в преодолении трудностей ради собственно их преодоления не больше смысла, чем в борьбе с ветряными мельницами. А я так долго боролась, что не умею и не знаю, как жить в мирное время.
Я знаю, что в советах не много смысла - но иногда мне так хочется попросить совета. Спросить: "Что же мне делать? Я совсем запуталась. Я что-то такое делаю с собой, со своей жизнью, не понимая, зачем и как... " И услышать в ответ твой голос, и ощутить твою теплую ладонь на затылке...
Я много раз читала о том, что тупик - это место силы и скопления энергии, и нужно лишь преодолеть этот рубеж, найти выход. Но сегодня, сейчас, это не ощущается как тупик - скорее, это какой-то судьбокресток с тысячами разных дорог, а у меня нет сил, чтобы сделать хоть один, даже самый крохотный шажок.
Кажется, тебе было тридцать, когда у тебя появилась я. Всего через месяц тебе исполнится пятьдесят - хотя я с трудом представляю тебя таким старым... Наверное, ты отрастил бородку, стал немного ворчливым и чуточку седым. Впрочем, тебе идет. Бабушка, должно быть, часами хлопочет на кухне, или вышивает, ласково и чуть насмешливо поглядывая поверх очков. А ты сидишь в старом кресле, попыхиваешь трубкой, и много думаешь. Пишешь мемуары и сказки - и рисуешь маленьких смешных человечков на полях... И я очень надеюсь, что там, в вашей заоблачной стране, растет крупная, сладкая земляника.