Про хомяка и фарфорового слоника
Жил да был на свете фарфоровый слоник. Жил он на каминной полке, в Доме на Болоте - уже очень давно. Считал он себя нужным и полезным - ведь всем известно, что фарфоровые слоники на каминной полке приносят счастье. Да так оно, наверное, и было - потому что все обитатели Дома на Болоте, насмотря на временные трудности и неурядицы, были на удивление счастливыми существами. Со слоника регулярно смахивали пыль ярким венчиком разноцветных перьев, иногда брали в руки полюбоваться - но всегда ставили обратно - на его, слоника, законное место - чуть левее старинного медного канделябра, возле статуэтки из полированного ротанга и россыпи жемчужных ракушек. Но однажды... Однажды слоника сняли с каминной полки, долго куда-то несли - а потом поставили на подоконник у настеж распахнутого окна. Слоник был вне себя от возмущения! Вместо прохладного полумрака гостинной в глаза бил яркий свет. Ветер шевелил занавеску - и она то и дело задевала фарфорового слоника, непривычно щекоча его спину и бока. А вид из окна! Какой возмутительно огромный, пестрый и шумный мир обрушился на слоника - ведь там, за окном, шумел лес, плыли по невозможно-голубому небу облака, стрекотали цикады, чивчирикали о чем-то птахи, шушукались белки, важно качали головками белые ромашки... Бедный, бедный слоник... Он зажмурился, закрыл по-плотнее уши и постарался отгородиться от всего этого назойливого мира...
- Почему ты плачешь?
Слоник приоткрыл один глаз, и начал озираться вокруг. В старом кресле возле открытого окна лежал, неловко вытянув лапки, хомяк с больными глазами.
- Чего ты плачешь, слоник?
"Странно, - подумал слоник, - разве я плачу?" И тут почувствовал, как по его фарфоровой щеке стекает, осталяя за собой влажный шершавый след, слезинка.
- Как необычно. Вот уж не думал, что фарфоровые слоники могут плакать... - задумчиво прошептал хомяк, согревая слоника в своих слабеньких лапках. - Ведь у них такая жизнь странная, у фарфоровых слоников. Они никогда не играют со мной и котенком в салки, не ходят встречать рассвет у реки, не плещутся в лужах. Наверное, они ужасные домоседы, эти слоники. И еще им, наверное, очень нравиться думать. Ведь они стоят все время с таким важным и задумчивым видом... Возможно, они знают ответы на все мои вопросы - ведь если все время думать, ответы непременно находятся, даже если вопросов еще нету. Воть только мне было бы трудно так - думать, думать, думать... Ведь так хочется иногда - просто лежать в ромашковом поле, раскинув в стороны лапки и здороваясь с облаками; просто брести в никуда с котомкой за плечами и путеводной звездой в ладошке; просто шептаться с ветром и травами; просто дремать, слушая сказку Старого Петри; просто быть...
"Так ведь и я, и я хочу - летать, брести, шептаться, дремать... Просто быть... Но как? Ведь фарфоровые слоники созданы для того, чтобы стоять на каминной полке и приносить счастье - больше они ничего не умеют... Да и хочу ли?" Еще две крупные слезинки скатились из глаз фарфорового слоника хомяку на ладошку.
А хомяк, задумчиво глядя в окно и приветливо кивая ромашкам, продолжал шептать:
- Наверное, из меня получился бы плохой фарфоровый слоник. Ведь я непременно слез бы с каминной полки - и отправился бы... Не знаю куда - но обязательно туда, где интересно, где я никогда еще не был. Где можно не думать, а просто - быть... Послушай, зря вы принесли сюда слоника - ему тут плохо, - внезапно сказал кому-то громко хомяк.
И слоник снова почувствовал, как его взяли на руки, долго несли - и вот он снова на своем привычном месте, в темном полумраке каминной полки. Он успокоенно вздохнул, высохли шершавые дорожки слез на щеках. Жизнь слоника снова стала привычной и правильной - он стоял на каминной полке и приносил счастье. И даже не вспоминал о хомяке и открытом окне. И это правильно... наверное.
- Почему ты плачешь?
Слоник приоткрыл один глаз, и начал озираться вокруг. В старом кресле возле открытого окна лежал, неловко вытянув лапки, хомяк с больными глазами.
- Чего ты плачешь, слоник?
"Странно, - подумал слоник, - разве я плачу?" И тут почувствовал, как по его фарфоровой щеке стекает, осталяя за собой влажный шершавый след, слезинка.
- Как необычно. Вот уж не думал, что фарфоровые слоники могут плакать... - задумчиво прошептал хомяк, согревая слоника в своих слабеньких лапках. - Ведь у них такая жизнь странная, у фарфоровых слоников. Они никогда не играют со мной и котенком в салки, не ходят встречать рассвет у реки, не плещутся в лужах. Наверное, они ужасные домоседы, эти слоники. И еще им, наверное, очень нравиться думать. Ведь они стоят все время с таким важным и задумчивым видом... Возможно, они знают ответы на все мои вопросы - ведь если все время думать, ответы непременно находятся, даже если вопросов еще нету. Воть только мне было бы трудно так - думать, думать, думать... Ведь так хочется иногда - просто лежать в ромашковом поле, раскинув в стороны лапки и здороваясь с облаками; просто брести в никуда с котомкой за плечами и путеводной звездой в ладошке; просто шептаться с ветром и травами; просто дремать, слушая сказку Старого Петри; просто быть...
"Так ведь и я, и я хочу - летать, брести, шептаться, дремать... Просто быть... Но как? Ведь фарфоровые слоники созданы для того, чтобы стоять на каминной полке и приносить счастье - больше они ничего не умеют... Да и хочу ли?" Еще две крупные слезинки скатились из глаз фарфорового слоника хомяку на ладошку.
А хомяк, задумчиво глядя в окно и приветливо кивая ромашкам, продолжал шептать:
- Наверное, из меня получился бы плохой фарфоровый слоник. Ведь я непременно слез бы с каминной полки - и отправился бы... Не знаю куда - но обязательно туда, где интересно, где я никогда еще не был. Где можно не думать, а просто - быть... Послушай, зря вы принесли сюда слоника - ему тут плохо, - внезапно сказал кому-то громко хомяк.
И слоник снова почувствовал, как его взяли на руки, долго несли - и вот он снова на своем привычном месте, в темном полумраке каминной полки. Он успокоенно вздохнул, высохли шершавые дорожки слез на щеках. Жизнь слоника снова стала привычной и правильной - он стоял на каминной полке и приносил счастье. И даже не вспоминал о хомяке и открытом окне. И это правильно... наверное.