"Тень Каравеллы": Где ветер встаёт
"В детстве всё - настоящее"
Крапивин пишет:
"Я опять возвращаюсь к тетрадке своих полудетских стихов.
Просто мне кажется, что в те дни я говорил о детстве лучше, чем сейчас:
...
Это был не сон, не бессонница.
Трубы звали за горизонт.
Мы не просто играли в конницу -
Мы, как конница,
брали разгон"
И вот эти несколько глав "Тени Каравеллы"… Я думаю, он прав. Не в полном смысле, а… я сейчас поясню.
Крапивин в каждый период своей жизни писал о детстве по-разному. В студенческие годы. В годы "Оруженосца", Каховского и "Той стороны". В годы "Голубятни", "Островов" и Журавлёнка. В годы "Кристалла" и Кинтеля. В годы Безлюдных пространств и Лоцмана. И в последний период, в годы "Стального волоска" и "Синего треугольника"…
Одна из самых грустных вещей в мире та, что уже в тридцать лет мы не сможем написать с той же отчаянной, пронзительной силой, как в юности. Писать глубоко, сложно, завораживающе - да. Но если бы не было вот этих искр, вспыхивающих во времени, как вечный жемчуг, не было бы такого огня. От него зажигаются все другие светильники, костры и маяки на башнях. Этот огонь - самый сжатый, концентрированный. Его важно пронести через время, сохранить. А потом придёт время для всего остального. Если он потерян или его вообще не было - взять его позже будет неоткуда. И конечно Крапивин прав. Потом, позже он не писал о своём детстве так же хорошо. Потому что пришло время писать хорошо, но иначе. Кристалл рос, возрастал, менялся. В начале, когда он был совсем маленький, он был как Вечный жемчуг, предельной концентрации звёздный огонь. Просто шарик со звёздной силой в глубине. Эту глубину ещё предстояло раскрыть.
"Тень Каравеллы" обладает таким свойством, что толковать там ничего почти и не нужно. Но, как и почти все книги, она требует постоянных остановок и указателей. Её нельзя читать быстро, потому что почти в каждой строчке, словно искорка, кристаллик, зеркальце - отсверкивает всё то, что мы, читатели, знаем по множеству других его книг. После каждого абзаца надо делать остановку и, проговаривая строчки, вспоминать.
В нескольких главах "Тени" спряталось слишком многое. Это, как часто бывает у Крапивина, не сама по себе написанная повесть, а "карта для путешествий". Крапивин много раз говорил о том, что знает о повторяемости своих сюжетов, образов, героев. Но это не мешало. Ни ему, ни тем читателям, которые всегда понимали, что его книги - не просто истории, это путешествия по Карте. Каждый раз путь в архипелаге будет путешествием новым. "Тень Каравеллы" - это отчасти Карта. В ней спрятано множество указателей. Что мы увидим, двигаясь, следуя им, зависит не только от автора, но и от нас.
О явлении самой Каравеллы я написал чуть раньше. В следующих главах случается обретение Карты. Карты, по которой путешествовала Каравелла. Карта появляется в книге, а потом книга превращается в Карту. Но о том, как появилась карта в жизни Владьки, я пересказывать не буду, читайте сами, здесь и так нужно будет приводить много других цитат…
В книге звучит несколько главных мотивов. Они сплетаются, образуя многоголосие. В некотором смысле "Тень Каравеллы" можно было бы даже назвать романом, хотя это противоречит литературным правилам, потому что главный герой там только один. Но мотивы!
Они наплывают так быстро, что накладываются один на другой, образуя ту самую полифонию при кажущейся простоте сюжета. Смотрите, вот Владька и Павлик путешествуют по Карте на Каравелле, и кажется, что впереди целый безоблачный мир приключений, открытий и сказочных историй. И вдруг всё обрывается, закручиваясь каким-то совершенно безудержным вихрем. Сначала Павлик встречает девчонку Милку, и нужно как-то перестроить заново едва-едва созданный мир Путешествий. Пройти по хрупким тропинкам, расширяя мир, но не сломать его. И едва-едва это удаётся - следует история с побегом. А потом - отъезд Павлика. И с таким трудом построенный мир Карты, мир путешествий, приключений, фантазии - рушится.
И дальше следуют страницы смятения. Звучит мотив травинки под снегом.
Такой простой образ, кого этим удивишь? Зимою раскопать сугроб и обнаружить на чёрной, безжизненной земле тоненький стебелёк зелёной живой травинки. Нужна особенная обострённость восприятия, состояние души… И потом, и снова этот образ хрупкой жизни среди холода зимы будет снова и снова проступать в историях. Как тревога за слабого и ожидание лета.
А потом были лошади.
"темное поле, высокие звезды и теплый воздух, который легко струился по траве; неспокойные горизонты, где прокатывались не то бои, не то грозы; певучий и немного тревожный голос трубы вдалеке. И надо скакать кому-то на выручку. Ничуть не страшно, только надо торопиться. И мы летели сквозь ночь, а она охватывала со всех сторон и мчалась впереди. Звезды исчезали. Казалось, мы несемся внутри громадного черного конуса, а этот конус, будто великанское копье, нацелен на одинокий огонек впереди. Под копытами дробно гремела мощеная дорога, и от булыжников сыпались искры…
Это ощущение тревожного полета я помню удивительно прочно. И так же помню нарастающую радость, когда от гремящего топота разлетались все опасности и тревоги, а огонек впереди превращался в яркую рассветную щель"
…Вначале - придуманные. Потом настоящие. И Всадники. И история о Всадниках, рассказанная уже Каховским.
…Владик стремительно взрослеет внутри. Он ещё совсем недавно не понимал, как можно принять в свою компанию, в свои тайны какую-то постороннюю девчонку. Самое главное опасение Владьки в чём: Павлик и так-то старше, и его дружба ещё и тем ценна: младший понимает, что старший всегда может найти для игр приятелей, с которыми интереснее. И поэтому Владик тем сильнее опасался Милки, ведь она тоже была старше и могла, если бы захотела, легко разрушить мир путешествий, Каравеллы, Карты…
Но вот уже и сам Владька мечтает, как будет стремительно и храбро нестись на самокате, как упадёт, и его загадочная соседка Майка с тревогой поспешит на помощь, перевяжет раны.
…В симфонии детства мотив Города сопровождает все приключения, и я немного остановлюсь на нём и тут. В крапивинской вселенной несколько "Городов", от древних и таинственных, сказочных - до Севастополя, приморского Белого Города. А здесь Город, который был для Крапивина, наверное, самым важным, и Крапивин снова и снова, до самых последних дней беспокоился о том, сумел ли он передать снова и снова всё новые и новые образы из бездонных пространств памяти. О городах своего детства он писал бесконечно, и я поражаюсь, как много у него было в памяти неисчерпаемых образов всех этих малоэтажных, деревянных старинных городков с пустырями и тихими улочками. Путешествуя по Карте, он возвращался туда снова и снова, черпая и не вычёрпывая новые и новые детали. Ему это было важно. Наверное, понимаю: ведь ему предстояло туда возвратиться и жить на этих улочках Синего Треугольника…
"Мы, мальчишки, любили наш город. Даже те, кто родился не здесь, а приехал во время войны, эвакуировался из прифронтовой зоны. Он был удобным для ребячьей жизни. В запущенных скверах и старых переулках отлично игралось в разведчики. Невысокие крыши верно служили площадками для запуска змеев. Деревянные тротуары помогали бегать: гибкие доски пружинисто подталкивали нас. А лог с заросшими тропинками и закоулками был полон разных тайн и запахов трав. Особенно сильно пахло полынью. Я растирал ее семена в ладонях и прижимал руки к лицу. Губы становились горькими, и запах сухой земли и солнца долго не исчезал. Мне казалось, что так пахнут саванны неведомой Африки. Я не знал тогда еще, что это запах детства и родины…
Но иногда нам хотелось, чтобы город был большим. Чтобы блестели рядами окон многоэтажные домищи, звенели трамваи, сияли по вечерам разноцветные огни. Чтобы в цирке каждый день шли представления, а по улицам проносились тысячи легковых машин"
…Путешествуя по Карте Города, мы встречаем ещё один зачарованный артефакт детства и атрибут множества Городов во множестве миров - "толкучку". В "Тени" она мелькает эпизодом, лишь как фон в истории с кражей подшипника, но я не могу не остановиться на ней, потому что "толкучка" (или, как у нас говорили - "толпа") потом, позже, обрела все признаки истинно волшебного места. Что говорить, хотя в моём детстве не было "толкучки" (ну, так получилось, я в городе-то почти не бывал, даже просто базара почти не видел), и я уже взрослым впервые познакомился с магией таких мест. Магией, да. О магии мест, где разные таинственные личности продают всякие загадочные и странные, старинные и непонятные вещи с других концов вселенных, нужно писать отдельно. Это удивительно глубокое и многослойное явление, завораживающее. Одно лишь перечисление предметов может нас заколдовать. А сама атмосфера тайны и чуть-чуть головокружение карнавала. И то вечное ожидание обретения чего-то невозможного и небывалого, как будто ты в реальности попал в пространства своих снов, где можно обнаружить приснившееся, вынести из сна.
История с подшипником и самокатом. Её я тоже не буду пересказывать, но упомянуть о ней нужно. У Крапивина в воспоминаниях о детстве т и дело проходят два "тёмных" мотива: трусость и кража. Но если кража (присвоение) мелькает редко и как бы так на задворках, и понятно, что это случилось, может быть, однажды и не было таким уж серьёзным испытанием, то тема трусости и противостояния ей преследует героя мемуарных книг постоянно. И каждый раз герой находит новый и новый путь к освобождению. И вот тут я бы хотел отметить важное: преодолевать "самый главный порок" помогает вовсе не то, что считается общепринятым способом - через поднятие авторитета в чужих глазах кого-то Другого. Героев Крапивина хоть и беспокоит то, как он выглядит перед другими, но не настолько, чтобы заставить его перешагнуть через трусость. Для крапивинского героя вообще важнее внутренний мир, он даёт убежище от "мнения окружающих", но он же и заставляет идти вперёд и преодолевать себя. У слабого героя внутренний мир - только "домик", где можно спрятаться. У Крапивина - это башня, которая хотя и защитная, но рано или поздно с неё нужно будет взлетать. Такой "прогрессивный эскапизм", наверное…
Как это происходит в "Тени Каравеллы"? И вот тут мы приходим к теме Музыки.
"Та сторона,
где ветер
Та сторона,
где тучи…
Та сторона,
где бури…"
"Я был боязлив, а в музыке не было страха. Она была суровая, печальная была, но мужественная. Она мне напоминала о том, что я трус. Боюсь Тольки, боюсь грозы, боюсь еще много чего на свете. И ей было плевать на меня, этой музыке. Я перед ней был как прижатый к земле кустик перед нарастанием грозового фронта. Что им, высоким тяжелым тучам, какой-то кустик"
Преображению в музыке посвящена глава. О том, как звучала для него впервые Пятая симфония. О том, как раскрывался и менялся мир за эти минуты. Конечно, мы не знаем, что на самом деле увидел тогда Владька. Картины слишком сложны, чтобы запомнить и пронести их полностью через десятилетия. И я не знаю, что в них осталось из реальности, а что заново пересобрано, перечувствовано, перепрожито. Впрочем, таково свойство крапивинской реальности, что это и неважно. Потому что там Прошлое и Настоящее всегда совмещены и непрерывно вливаются друг в друга.
"Откуда-то издалека пришла сумрачная медленная музыка, похожая на движенье тяжелых туч. Будто они целым фронтом растут на краю вечернего неба, и еще не слышно грома, а только прожилки молний мерцают в лиловом сумраке. Гроза еще не здесь, не близко, но уже меркнет свет…
(...)
Это была песня о том, что есть на свете край, где рождаются смелые ветры, зовущие в дальние плавания. Не знаю, тогда или потом сложились слова, но теперь я их не могу отделить от этой музыки:
Та сторона,
где ветер
Встает стеной громадной, словно море…
Та сторона, где ветер
Встает,
как синяя стена!
Растет,
как синяя волна!..
А дальше - уже никаких слов, только нарастающая радость и бесстрашие"
…Вот так. И что тут можно ещё добавить?
Нет, есть ещё одно. Что можно и нужно сказать. Это так, просто ещё одна искорка из Вечного Жемчуга, которая вспыхнет позже. Не только в "Той стороне", но и в "Ночи большого прилива", помните, тот вечно зовущий, тревожный, дальний, не затихающий сигнал трубы? И ощущение, будто ты сам пришёл из какого-то иного мира, забыл его, забыл себя, и ничего бы не случилось, если бы не этот сигнал, который невозможно забыть, и не будет покоя, не будет сна, пока не сумеешь вспомнить, понять, вернуться и снова уйти - дальше…