Кинг и Крапивин: такие разные похожие
-*-
Недавно в группе "Бёзлюдные Пространства" дали ссылку на статью "Крапивин опередил Кэмерона на год, а Кинга на два".
Статья оказалась любопытна хотя бы потому, что вызвала желание дополнить её уже собственными соображениями (не в качестве полемики, а именно как дополнение).
Давайте посмотрим. Ну, во-первых, меня много, вот не вру, много раз спрашивали о том, почему я, ценя книги Крапивина, так негативно отношусь к Кингу (признавая его мастерство, как литератора).
Отвечал я тоже много раз, иногда так, иногда эдак, память не особенно хороша, акценты меняются… Вот сейчас, прочитав эту статью, вспомнил один важный момент.
Я и сейчас не буду рассматривать этот вопрос полностью. А попытаюсь разобрать только те соображения, что возникли именно в связи со статьёй Цеплакова.
В общем, согласен с его мыслью:
"у Кинга Пеннивайз убивает и потому внушает ужас. А у Крапивина клоун всего лишь... показывает шмеля. А саспенс в этой сцене вполне сопоставимый. К вопросу о писательском мастерстве"
Я бы сформулировал это чуть иначе. Дело даже не только в том, что клоуны Кинга убивают. Хотя и в этом тоже, да. Напомню, что много раз писал: правильно подобранное слабое воздействие во много раз эффективнее нагромождений сильных, наваленных страшенной кучей.
Правда, тут ещё вопрос жанра, так сказать. Кому-то надо, чтобы его пугали вообще всё время, и ему не нужна вот эта вот сила контраста, ударный эффект. Ему интересно такое непрерывное существование в атмосфере удушливой темноты. Кому-то нужен натуральный Кафка, а кому-то - шоковый разряд среди ясного неба. Разные типы, разные способы взаимодействия.
Кинг во всех мне известных текстах использует типичный приём жанровой литературы - последовательное нагромождение психического давления на читателя. Будь это членовредительства, или психические аномалии, или просто тёмная сторона жизни.
Я недаром использовал слово "жанровой". Кинга давно считают классиком "литературы вообще", потому что он слишком могуч просто по владению пером, так сказать, достаточно могуч, чтобы попытки втиснуть его в "жанр" презрительно отметались его поклонниками. Я не буду рассуждать о том, кто круче объективно, очень возможно, что таки Кинг. Но вот какое дело…
Для меня настоящая, большая внежанровая литература - это не тема. Крапивин всю жизнь писал практически на одну тему. Я бы определил её как вынесение мира детства во внеграничную область, неподвластную рамкам возраста. Это проявлялось во всём, в частности, в образе рассказчика - недаром сила ментального контакта "рассказчика" в книгах Крапивина так велика: система читатель-автор практически не имеет переходного "шлюза", мысли автора, минуя словесную форму, напрямую вливаются в сознание читателя. Происходит это за счёт, в том числе и условного "возраста рассказчика". Он… не имеет возраста. Ребёнок читает книгу Крапивина так, как будто она от ребёнка, а взрослый - воспринимает тот же самый текст, находясь в состоянии того рассказчика, которому непонятно сколько лет. Не "двенадцать", это число здесь будет некорректной характеристикой. Всегда - нисколько. Возраст рассказчика у Крапивина - это такое вот встречное движение-схождение потоков детского и взрослого восприятия, переведённое универсальным, нейтральным языком. Это не стилизация под детское мышление, но и не речь пожилого автора мемуаров (речь сейчас, конечно, не о его поздних мемуарных и более взрослых книгах). Важная особенность языка Крапивина - именно его вневозрастная речь. Для каких-то других книг это можно было бы посчитать недостатком, но здесь она стала откровением, тем более, что вневозрастная она не в сухом, выхолощенном виде, а совершенно оригинально построенной образ рассказчика, со своими особенностями, стилистическими, харАктерными, эмоциональными… это такое вот стекло, которое при кажущейся абсолютной прозрачности, тем не менее, трансформирует картинку мира очень и очень значительно.
Наверное, это действует далеко не на всех. Те, кто не видят в себе "крапивинского героя" - резко отторгают и его книги, полагая, что "таких героев не бывает". Обвиняя в обмане. Но факт в том, что трансформация и трансляция - вот они, есть, в его книгах, миллионы мальчишек, девчонок и взрослых прожили их, плохо ли, хорошо, но говорить, что сила крапивинского мастерства - фикция: всё равно, что доказывать чёрту его несуществование, простите за сравнение…
Впрочем, я несколько отклонился. Чтобы не углубляться в тему слишком, выскажу ещё одну мысль. Литература внежанровая, именно Большая - должна показывать "мир героя" в его максимальной полноте. В этой фразе два подводных камня. Во-первых, собственно, "мир героя". "Герой" - широкое понятие, речь может идти не о каком-то конкретном человеке. Героем может быть и город, и страна, и целая вселенная.
А мир героя - это вся та многообразная совокупность путей, которые он проживает. Жизнь во всей многообразности. Эта жизнь, путь может быть внешне маленьким, мирком одного человечка, втиснутым в рамки одного рассказика. А может быть - мирозданием, рассказанным эпической сагой. Но есть одно важное условие - охват должен происходить на всех планах бытия. Это такое вот хитрое искусство, иному удаётся показать полноту в нескольких абзацах, а другой напишет тома - а результатом их будет всего лишь какой-нибудь квест, в финале которого герой так и не станет живым.
Полнота мира может быть разной. К тому же она зависит от взгляда читающего. Наверняка большинство поклонников Кинга уверены, что мир его героев раскрывается не менее, а может более полно, чем мир героев Крапивина. Это зависит от совпадений, например, их собственной системы мира с картиной рассказчика.
Читая книги Кинга, да и многих других писателей, "по-взрослому" рассказывающих детский мир, я не мог избавиться от ощущения, что детство и вся жизнь героев и всего мира наполнена… озабоченностью. Угнетённостью. Отяжелена весом желаний, смутных и не очень, не удовлетворённых, искажённых, изнуряющих. Да, у них есть свои радости и победы - но почему же для меня они всегда выглядели как нечто намного более слабое, тусклое - на фоне довлеющей темноты и серости? Чего не хватает у Кинга для меня? Почему для меня его картина мира - однобока, ущербна?
И наоборот, рассуждая о книгах Крапивина, ему часто ставят в упрёк пресловутое "чувство виноватости". Даже подсчитывают, сколько раз в тексте встречается это "кодовое слово". Рассуждают о том, что эти книги приучают читателя чувствовать вину за что-то такое… эдакое… неисполненный план по сбору металлолома, несовершённый подвиг разведчика или неутёртую соплинку. Самое смешное, что в этих обвинениях содержится, мягко говоря, лукавство, а если прямо - то откровенная ложь. И вот почему.
В книгах Крапивина "вина" и "виноватость" являются выделенной силой с которой герой борется на равных. Общий мир героя - многопланов. В нём всегда есть яркий свет. И в нём всегда действует некая сила, не обязательно выразимая (как в "Мальчике со шпагой"), но всегда как минимум равная темноте. Лишь в самых страшных текстах Крапивина тьма действует наравне со светом: "Лето кончится не скоро", "Сказка о рыбаках". Во всех других читатель слышит симфонию радости, звучащую параллельно.
Почему у Крапивина свет работает, а у Кинга - нет. Я попытаюсь проанализировать это на основании относительно знакомых мне текстов Кинга: "Оно", "Нужные вещи", "Сердца в Атлантиде", первой книги "Тёмной башни" и некоторых других, очень похожих.
Давайте рассмотрим, как отличается крапивинский герой и кинговский на примере противопоставления двух знаковых героев их миров.
Отчётливей всего видна разница при сопоставлении Тик - Яр и Джейк - Стрелок. Казалось бы, и там, и там очень такое минорное полотно, коллизии, драматическое напряжение. И там, и там герои зависимы один от другого. И там, и там идёт борьба с неким едва ли не метафизическим Злом, частично персонифицированным.
Так вот. Главная, принципиальная разница в том, что Тик у Крапивина - активен, он субъект мира. А Джейк в связке со Стрелком - приложение к Герою. Если говорить с позиции сухого реализма, то, казалось бы, Кинг более правдив: реальный герой на этом месте будет именно Джейком, это такое вот незавершённое существо, которое в сложившихся условиях способно в лучшем случае слушаться старшего и в некоей критической ситуации отчасти случайно, отчасти - напряжением сил качнуть весы. Однако фокус в том, что Джейк, по сути, не обладает личностью. Мы можем его заменить на любого другого. Ну, бросит этого Стрелок во имя Пути - да и фиг с ним, у мира есть миллионы других Джейков. Спорить можно лишь с сомнительной позиции "гуманизма", мол, как же ж так, так низзя. Почему низзя: просто потому что низзя. Однако факт: Джейк - не уникален. Его жизнь - как персонажа - не важна. Точнее, она важна не более чем любая другая жизнь.
Почему? Почему, читая "Голубятню", "сращиваешь" своё "Я" с Тиком, а Джейк остаётся "просто персонажем", объектом? В чём загадка? Как Крапивину удаётся этот перенос, уникализация, субъективизация героя? Ведь Тик описан менее подробно, чем Джейк. О мыслях Тика тоже рассказано короче. Про Джейка мы узнаём всё - вплоть до того, какие ощущения он испытывает когда его тошнит.
Ответ у меня есть только один: герой Кинга не "активирован", то есть, по сути он не является героем, он - одна из декораций, очень близкая к уровню "героя", но всё же не герой. Разменная фигура. Инструмент, не имеющий собственной воли в сюжетном замысле автора. Чего бы он (Джейк) ни захотел - миру это безразлично, мир будет слушаться лишь волю своего написателя. Исполнять идею.
Стрелок в этом смысле, разумеется, на порядок более значим. Он всё-таки более-менее имитирует свободу воли - в пределах идеи, заложенной автором. Но и то: вырваться на свободу по-настоящему он не сможет. В этом смысле Яр также ещё живее. Он "не раб" сюжета. Ясно видно, что Крапивин не знает в начале, что случится с его героем в финале, не в смысле фабулы - тут и Кинг скорее всего не знал - а в смысле того, кем станет Яр: сам для себя, для мира, как изменится внутренне.
В мире Крапивина герой управляет миром. Миры Крапивина - героецентричны, и в этом смысле более "сказочны", даже самые реалистичные из них. Подчеркну, эта "сказочность" - вовсе не означает, что у героя всё будет хорошо. Сказки бывают трагичны. Дело в другом. Миру сказки герой не безразличен, потому что мир и герой - связаны. Эта такая идеалистическая картина, когда мир неявно зависит от нашего "Я". Не настолько, чтобы исчезнуть, когда мы умрём, но ему не всё равно.
Герой для Крапивина настолько живой, настоящий человек, что сам по себе важнее собственно художественного замысла, текста, как такового. Книга пишется прежде всего для героя, для его воплощения, оживления. И автор готов и будет ради героя менять в мире что угодно, вплоть до физических законов - но, разумеется, в пределах, которые позволяют оставаться миру и герою настоящими. Потому что перебор в этом направление - другая опасная крайность, которая столь же губительна для "настоящности" героя.
...Никакое взаимодействие мира текста и героя не может обходиться без "переносчика", силового поля, частиц. Если герой каким-то незримым, неявным образом связан с мирозданием - значит, в этом мире существует незримое, неосязаемое нечто. Обнаружить его нельзя, у нас для этого "средствов измерения не хватает", но оно, так сказать, математически высчитывается. Эта сила, незримая, но неизбежная в мирах Крапивина - и есть свет, дыхание незримой силы, в некотором смысле, бога. Он там присутствует. Часто очень и очень косвенно, в виде необходимости существования Всадников. Не возмущайтесь: в самом тексте "Всадников на станции Роса" это подано в начале виде сказки и мечты. Которая, живя в человеке, постепенно приводит к тому, что человек начинает двигаться в мире не хаотично, а как бы упорядоченно, словно существует некое поле, вектор которого тащит героя вперёд.
Иногда удобнее называть это "идеологией". Пионерской, например. Коммунистической. Но толкование исключительно через идеологию недостаточно полноценно. Это упрощение. Показать это можно просто: назовите Сергея Каховского образцовым примером пионера, который всячески стремится быть лучше для Родины и других - и вы получите пшик. Потому что пионерско-коммунистическая идеология - это высушенный осколок чего-то большого и важного. Мечты. Не мечты одного конкретного человека, а Мечты в виде неосязаемой и невербализуемой надстройки в мире, которая заставляет мир быть чуть-чуть идеалистическим (не путать с "идеальным"!)
…Так вот, этого вот всего в мирах Кинга нет. Люди в его мире оставлены наедине с собой. Чтобы создать вектор напряжения (у Крапивина он, повторюсь, светлый - которому противостоит тьма, то есть, первична Мечта, а ей противостоит некая деструктивная сила), Кинг выгребает из мира всю грязь и лепит из неё монстров человеческого духа. Да, он прогрессивен в том смысле, что как правило эти монстры - порождение человеческого же, это не некий дьявол, дьявол там нужен лишь чтобы упорядочить ад самих людей. Его монстр - это такой демон Максвелла, сам по себе зло не порождающий, не творящий, но собирающий его в кучку до критической массы.
Нагляднее всего это видно в романе "Нужные вещи". В книге нет никакого мистического Зла, просто ходит некий чувак и "помогает" самым обычным человечкам активировать в своих душах всё самое слабое и грязное, направляет их. Фантдопущение здесь лишь в том, что "дьявол" всегда точно знает, где и как надо "нажать". То есть, фактически читает в умах людей.
Разумеется, "гуманист" Кинг в финале выводит всё так, что люди оказываются сильнее "дьявола". Самые простые, обыкновенные люди. Те люди, что в жизни далеко не такие приятные, как Яр, и те персонажи, что так натуралистично потеют - их реалистичность ужасно импонирует читателю, читатель думает, что он сам вот прям вот совсем такой же, не лучше, но и не хуже, и что в жизни "повелитель мух" пойдёт по другому сценарию, что всегда найдётся этакий Стрелок, который силами самих людей, ла-ла-ла и вот это вот всё.
Отсутствие помощи свыше и более приземлённые герои вместе создают иллюзию реалистичности, да.
В жизни и вправду порядок рано или поздно побеждает. Стрелки (до тех пор, пока власть их не испортит - а она испортит любого Стрелка, чуть раньше, чуть позже…) наводят порядок, укрощая разбушевавшиеся пороки. Потери в виде отдельно взятых неважных джейков - а чаще страдают далеко не отдельные взятые, а тысячи, что такое реальная стихия "кинговских" "обыкновенных людей" - можно увидеть, почитав, например, "Тихий Дон", историю любой революции или хаоса войны, всех этих "охот на ведьм" и насаждений правильной морали, борьбы добра за добро во всём мире... Кинг, как и Крапивин, сильно идеализирует людей (но по-другому), полагая, что четвёрка простых подростков, собравшись с духом, победит рассыпанные в душах ухмылки пеннивайзов…
Итак, смотрите, что получается: Крапивин начинает с Мечты, с того, что в мире есть что-то большее, чем обыденность, и он позволяет героям довериться этой силе, этому свету - не упуская, однако, того факта, что без борьбы самого человека, без предельного напряжения его собственных сил Мечта и свет не приведут никуда.
Начало мира - свет. Детство у Крапивина всегда светло, даже если оно отягощено бедами и заботами. Это Лето, время, где светит солнце, а невзгоды - лишь тёмные росчерки на фоне бесконечного, яркого дня. Источник силы, потому что, встречая в дальнейшем преграды, человек знает, КАК НАДО. У него за спиною есть свет и уверенность.
Кинг начинает с того, что стягивает мрак. Собирает, вычленяет, лелеет мелкие слабости, незначительные порочки… Нельзя сказать, что в мире его персонажей нет радостей. Они есть, конечно. Такие вот, знаете… какие-то мелкие. Рассыпчатые. Вроде бы даже более реалистичные, чем у Крапивна, потому что ведь и вправду, реальный ребёнок больше тем и занят, что думает, как бы комикс новый прикупить, крутую игрушку, чтоб обидчик сел в лужу…
Да что там: крапивинские герои ведь тоже, в общем-то, чего-то подобного хотят, так же?
Просто крапивинские герои существуют дополнительно в поле незримого направителя. Выраженного очень по-разному (нет, не всегда это паруса и шпаги - например, у Журки это - внутренние диалоги и непрожитая жизнь с дедушкой, книги, картины, Иринка…- смотрите, ведь никакой мистики, никаких этих ваших ПА-РУ-СОВ!)
В мире Кинга свет не организован. Там структурирована тьма. И читателю дается иллюзия, что у героев, "простых американских школьников", лишённых парусов, шпаг и мячиков, хватит воли и разума, чтобы самим построить себя.
Дважды обман.
Во-первых, в реальности, если никто не занимается Светом, то и Тьму никто не будет структурировать. Это такой же искусственный приём, как и бог из машины, только наоборот.
Во-вторых, в реальности, как я писал выше, "хорошие парни" одерживают победу далеко не всегда. Чаще всего тьма растворяется в них, так и продолжая жить в виде ухмылок монстров, скрываясь и таясь, временами прорываясь наружу. Победы не бывает. Бывает состояние равновесия. В тех или иных пропорциях… Ну, это если вы хотите знать уже совсем реалистичный реализм реальности.
Итак, какой итог? Кинг в своих текстах структурирует тьму, а Крапивин - свет. Удар молнии в мире Крапивина, однако, может выглядеть не менее страшно, чем в мире Кинга, почему их и сравнивают…
Кроме того, у Крапивина в книгах, как правило, герои, а у Кинга - персонажи. Герой книги от персонажа, по-моему, отличается тем, что в книге с героями текст построен относительно героя, а в книге с персонажами - относительно сюжета, идеи.
Что же касается примера со шмелём, о котором пишет Цеплаков, то тут всё просто. Нельзя сказать, что это прям таки признак бОльшего литературного мастерства - не думаю, что Кинг не знает об этом приёме контраста, когда на фоне света в мир врывается тьма, и тогда даже самый малый её выброс даёт эффект намного сильнее.
Но Кингу этот метод недоступен чисто на органическом уровне. Чтобы им пользоваться, надо структурировать свет, уметь создать картинку Лета. А такое, как мне кажется, противно самой природе "короля ужасов". Литературное мастерство тут даже как бы и ни при чём.
Дополнение. Мне в ответ на эти рассуждения люди, знающие Кинга намного лучше (и читавшие его не так давно) наверное справедливо возражают, что с Джейком там всё меняется дальше. Хотя я читал вторую книгу ТБ, но давно, и не помню, в чём это выражается. Допускаю, что могу быть не прав, если кто-то распишет, в чём там дело - хорошо. А пока оставлю это "особым мнением".
Недавно в группе "Бёзлюдные Пространства" дали ссылку на статью "Крапивин опередил Кэмерона на год, а Кинга на два".
Статья оказалась любопытна хотя бы потому, что вызвала желание дополнить её уже собственными соображениями (не в качестве полемики, а именно как дополнение).
Давайте посмотрим. Ну, во-первых, меня много, вот не вру, много раз спрашивали о том, почему я, ценя книги Крапивина, так негативно отношусь к Кингу (признавая его мастерство, как литератора).
Отвечал я тоже много раз, иногда так, иногда эдак, память не особенно хороша, акценты меняются… Вот сейчас, прочитав эту статью, вспомнил один важный момент.
Я и сейчас не буду рассматривать этот вопрос полностью. А попытаюсь разобрать только те соображения, что возникли именно в связи со статьёй Цеплакова.
В общем, согласен с его мыслью:
"у Кинга Пеннивайз убивает и потому внушает ужас. А у Крапивина клоун всего лишь... показывает шмеля. А саспенс в этой сцене вполне сопоставимый. К вопросу о писательском мастерстве"
Я бы сформулировал это чуть иначе. Дело даже не только в том, что клоуны Кинга убивают. Хотя и в этом тоже, да. Напомню, что много раз писал: правильно подобранное слабое воздействие во много раз эффективнее нагромождений сильных, наваленных страшенной кучей.
Правда, тут ещё вопрос жанра, так сказать. Кому-то надо, чтобы его пугали вообще всё время, и ему не нужна вот эта вот сила контраста, ударный эффект. Ему интересно такое непрерывное существование в атмосфере удушливой темноты. Кому-то нужен натуральный Кафка, а кому-то - шоковый разряд среди ясного неба. Разные типы, разные способы взаимодействия.
Кинг во всех мне известных текстах использует типичный приём жанровой литературы - последовательное нагромождение психического давления на читателя. Будь это членовредительства, или психические аномалии, или просто тёмная сторона жизни.
Я недаром использовал слово "жанровой". Кинга давно считают классиком "литературы вообще", потому что он слишком могуч просто по владению пером, так сказать, достаточно могуч, чтобы попытки втиснуть его в "жанр" презрительно отметались его поклонниками. Я не буду рассуждать о том, кто круче объективно, очень возможно, что таки Кинг. Но вот какое дело…
Для меня настоящая, большая внежанровая литература - это не тема. Крапивин всю жизнь писал практически на одну тему. Я бы определил её как вынесение мира детства во внеграничную область, неподвластную рамкам возраста. Это проявлялось во всём, в частности, в образе рассказчика - недаром сила ментального контакта "рассказчика" в книгах Крапивина так велика: система читатель-автор практически не имеет переходного "шлюза", мысли автора, минуя словесную форму, напрямую вливаются в сознание читателя. Происходит это за счёт, в том числе и условного "возраста рассказчика". Он… не имеет возраста. Ребёнок читает книгу Крапивина так, как будто она от ребёнка, а взрослый - воспринимает тот же самый текст, находясь в состоянии того рассказчика, которому непонятно сколько лет. Не "двенадцать", это число здесь будет некорректной характеристикой. Всегда - нисколько. Возраст рассказчика у Крапивина - это такое вот встречное движение-схождение потоков детского и взрослого восприятия, переведённое универсальным, нейтральным языком. Это не стилизация под детское мышление, но и не речь пожилого автора мемуаров (речь сейчас, конечно, не о его поздних мемуарных и более взрослых книгах). Важная особенность языка Крапивина - именно его вневозрастная речь. Для каких-то других книг это можно было бы посчитать недостатком, но здесь она стала откровением, тем более, что вневозрастная она не в сухом, выхолощенном виде, а совершенно оригинально построенной образ рассказчика, со своими особенностями, стилистическими, харАктерными, эмоциональными… это такое вот стекло, которое при кажущейся абсолютной прозрачности, тем не менее, трансформирует картинку мира очень и очень значительно.
Наверное, это действует далеко не на всех. Те, кто не видят в себе "крапивинского героя" - резко отторгают и его книги, полагая, что "таких героев не бывает". Обвиняя в обмане. Но факт в том, что трансформация и трансляция - вот они, есть, в его книгах, миллионы мальчишек, девчонок и взрослых прожили их, плохо ли, хорошо, но говорить, что сила крапивинского мастерства - фикция: всё равно, что доказывать чёрту его несуществование, простите за сравнение…
Впрочем, я несколько отклонился. Чтобы не углубляться в тему слишком, выскажу ещё одну мысль. Литература внежанровая, именно Большая - должна показывать "мир героя" в его максимальной полноте. В этой фразе два подводных камня. Во-первых, собственно, "мир героя". "Герой" - широкое понятие, речь может идти не о каком-то конкретном человеке. Героем может быть и город, и страна, и целая вселенная.
А мир героя - это вся та многообразная совокупность путей, которые он проживает. Жизнь во всей многообразности. Эта жизнь, путь может быть внешне маленьким, мирком одного человечка, втиснутым в рамки одного рассказика. А может быть - мирозданием, рассказанным эпической сагой. Но есть одно важное условие - охват должен происходить на всех планах бытия. Это такое вот хитрое искусство, иному удаётся показать полноту в нескольких абзацах, а другой напишет тома - а результатом их будет всего лишь какой-нибудь квест, в финале которого герой так и не станет живым.
Полнота мира может быть разной. К тому же она зависит от взгляда читающего. Наверняка большинство поклонников Кинга уверены, что мир его героев раскрывается не менее, а может более полно, чем мир героев Крапивина. Это зависит от совпадений, например, их собственной системы мира с картиной рассказчика.
Читая книги Кинга, да и многих других писателей, "по-взрослому" рассказывающих детский мир, я не мог избавиться от ощущения, что детство и вся жизнь героев и всего мира наполнена… озабоченностью. Угнетённостью. Отяжелена весом желаний, смутных и не очень, не удовлетворённых, искажённых, изнуряющих. Да, у них есть свои радости и победы - но почему же для меня они всегда выглядели как нечто намного более слабое, тусклое - на фоне довлеющей темноты и серости? Чего не хватает у Кинга для меня? Почему для меня его картина мира - однобока, ущербна?
И наоборот, рассуждая о книгах Крапивина, ему часто ставят в упрёк пресловутое "чувство виноватости". Даже подсчитывают, сколько раз в тексте встречается это "кодовое слово". Рассуждают о том, что эти книги приучают читателя чувствовать вину за что-то такое… эдакое… неисполненный план по сбору металлолома, несовершённый подвиг разведчика или неутёртую соплинку. Самое смешное, что в этих обвинениях содержится, мягко говоря, лукавство, а если прямо - то откровенная ложь. И вот почему.
В книгах Крапивина "вина" и "виноватость" являются выделенной силой с которой герой борется на равных. Общий мир героя - многопланов. В нём всегда есть яркий свет. И в нём всегда действует некая сила, не обязательно выразимая (как в "Мальчике со шпагой"), но всегда как минимум равная темноте. Лишь в самых страшных текстах Крапивина тьма действует наравне со светом: "Лето кончится не скоро", "Сказка о рыбаках". Во всех других читатель слышит симфонию радости, звучащую параллельно.
Почему у Крапивина свет работает, а у Кинга - нет. Я попытаюсь проанализировать это на основании относительно знакомых мне текстов Кинга: "Оно", "Нужные вещи", "Сердца в Атлантиде", первой книги "Тёмной башни" и некоторых других, очень похожих.
Давайте рассмотрим, как отличается крапивинский герой и кинговский на примере противопоставления двух знаковых героев их миров.
Отчётливей всего видна разница при сопоставлении Тик - Яр и Джейк - Стрелок. Казалось бы, и там, и там очень такое минорное полотно, коллизии, драматическое напряжение. И там, и там герои зависимы один от другого. И там, и там идёт борьба с неким едва ли не метафизическим Злом, частично персонифицированным.
Так вот. Главная, принципиальная разница в том, что Тик у Крапивина - активен, он субъект мира. А Джейк в связке со Стрелком - приложение к Герою. Если говорить с позиции сухого реализма, то, казалось бы, Кинг более правдив: реальный герой на этом месте будет именно Джейком, это такое вот незавершённое существо, которое в сложившихся условиях способно в лучшем случае слушаться старшего и в некоей критической ситуации отчасти случайно, отчасти - напряжением сил качнуть весы. Однако фокус в том, что Джейк, по сути, не обладает личностью. Мы можем его заменить на любого другого. Ну, бросит этого Стрелок во имя Пути - да и фиг с ним, у мира есть миллионы других Джейков. Спорить можно лишь с сомнительной позиции "гуманизма", мол, как же ж так, так низзя. Почему низзя: просто потому что низзя. Однако факт: Джейк - не уникален. Его жизнь - как персонажа - не важна. Точнее, она важна не более чем любая другая жизнь.
Почему? Почему, читая "Голубятню", "сращиваешь" своё "Я" с Тиком, а Джейк остаётся "просто персонажем", объектом? В чём загадка? Как Крапивину удаётся этот перенос, уникализация, субъективизация героя? Ведь Тик описан менее подробно, чем Джейк. О мыслях Тика тоже рассказано короче. Про Джейка мы узнаём всё - вплоть до того, какие ощущения он испытывает когда его тошнит.
Ответ у меня есть только один: герой Кинга не "активирован", то есть, по сути он не является героем, он - одна из декораций, очень близкая к уровню "героя", но всё же не герой. Разменная фигура. Инструмент, не имеющий собственной воли в сюжетном замысле автора. Чего бы он (Джейк) ни захотел - миру это безразлично, мир будет слушаться лишь волю своего написателя. Исполнять идею.
Стрелок в этом смысле, разумеется, на порядок более значим. Он всё-таки более-менее имитирует свободу воли - в пределах идеи, заложенной автором. Но и то: вырваться на свободу по-настоящему он не сможет. В этом смысле Яр также ещё живее. Он "не раб" сюжета. Ясно видно, что Крапивин не знает в начале, что случится с его героем в финале, не в смысле фабулы - тут и Кинг скорее всего не знал - а в смысле того, кем станет Яр: сам для себя, для мира, как изменится внутренне.
В мире Крапивина герой управляет миром. Миры Крапивина - героецентричны, и в этом смысле более "сказочны", даже самые реалистичные из них. Подчеркну, эта "сказочность" - вовсе не означает, что у героя всё будет хорошо. Сказки бывают трагичны. Дело в другом. Миру сказки герой не безразличен, потому что мир и герой - связаны. Эта такая идеалистическая картина, когда мир неявно зависит от нашего "Я". Не настолько, чтобы исчезнуть, когда мы умрём, но ему не всё равно.
Герой для Крапивина настолько живой, настоящий человек, что сам по себе важнее собственно художественного замысла, текста, как такового. Книга пишется прежде всего для героя, для его воплощения, оживления. И автор готов и будет ради героя менять в мире что угодно, вплоть до физических законов - но, разумеется, в пределах, которые позволяют оставаться миру и герою настоящими. Потому что перебор в этом направление - другая опасная крайность, которая столь же губительна для "настоящности" героя.
...Никакое взаимодействие мира текста и героя не может обходиться без "переносчика", силового поля, частиц. Если герой каким-то незримым, неявным образом связан с мирозданием - значит, в этом мире существует незримое, неосязаемое нечто. Обнаружить его нельзя, у нас для этого "средствов измерения не хватает", но оно, так сказать, математически высчитывается. Эта сила, незримая, но неизбежная в мирах Крапивина - и есть свет, дыхание незримой силы, в некотором смысле, бога. Он там присутствует. Часто очень и очень косвенно, в виде необходимости существования Всадников. Не возмущайтесь: в самом тексте "Всадников на станции Роса" это подано в начале виде сказки и мечты. Которая, живя в человеке, постепенно приводит к тому, что человек начинает двигаться в мире не хаотично, а как бы упорядоченно, словно существует некое поле, вектор которого тащит героя вперёд.
Иногда удобнее называть это "идеологией". Пионерской, например. Коммунистической. Но толкование исключительно через идеологию недостаточно полноценно. Это упрощение. Показать это можно просто: назовите Сергея Каховского образцовым примером пионера, который всячески стремится быть лучше для Родины и других - и вы получите пшик. Потому что пионерско-коммунистическая идеология - это высушенный осколок чего-то большого и важного. Мечты. Не мечты одного конкретного человека, а Мечты в виде неосязаемой и невербализуемой надстройки в мире, которая заставляет мир быть чуть-чуть идеалистическим (не путать с "идеальным"!)
…Так вот, этого вот всего в мирах Кинга нет. Люди в его мире оставлены наедине с собой. Чтобы создать вектор напряжения (у Крапивина он, повторюсь, светлый - которому противостоит тьма, то есть, первична Мечта, а ей противостоит некая деструктивная сила), Кинг выгребает из мира всю грязь и лепит из неё монстров человеческого духа. Да, он прогрессивен в том смысле, что как правило эти монстры - порождение человеческого же, это не некий дьявол, дьявол там нужен лишь чтобы упорядочить ад самих людей. Его монстр - это такой демон Максвелла, сам по себе зло не порождающий, не творящий, но собирающий его в кучку до критической массы.
Нагляднее всего это видно в романе "Нужные вещи". В книге нет никакого мистического Зла, просто ходит некий чувак и "помогает" самым обычным человечкам активировать в своих душах всё самое слабое и грязное, направляет их. Фантдопущение здесь лишь в том, что "дьявол" всегда точно знает, где и как надо "нажать". То есть, фактически читает в умах людей.
Разумеется, "гуманист" Кинг в финале выводит всё так, что люди оказываются сильнее "дьявола". Самые простые, обыкновенные люди. Те люди, что в жизни далеко не такие приятные, как Яр, и те персонажи, что так натуралистично потеют - их реалистичность ужасно импонирует читателю, читатель думает, что он сам вот прям вот совсем такой же, не лучше, но и не хуже, и что в жизни "повелитель мух" пойдёт по другому сценарию, что всегда найдётся этакий Стрелок, который силами самих людей, ла-ла-ла и вот это вот всё.
Отсутствие помощи свыше и более приземлённые герои вместе создают иллюзию реалистичности, да.
В жизни и вправду порядок рано или поздно побеждает. Стрелки (до тех пор, пока власть их не испортит - а она испортит любого Стрелка, чуть раньше, чуть позже…) наводят порядок, укрощая разбушевавшиеся пороки. Потери в виде отдельно взятых неважных джейков - а чаще страдают далеко не отдельные взятые, а тысячи, что такое реальная стихия "кинговских" "обыкновенных людей" - можно увидеть, почитав, например, "Тихий Дон", историю любой революции или хаоса войны, всех этих "охот на ведьм" и насаждений правильной морали, борьбы добра за добро во всём мире... Кинг, как и Крапивин, сильно идеализирует людей (но по-другому), полагая, что четвёрка простых подростков, собравшись с духом, победит рассыпанные в душах ухмылки пеннивайзов…
Итак, смотрите, что получается: Крапивин начинает с Мечты, с того, что в мире есть что-то большее, чем обыденность, и он позволяет героям довериться этой силе, этому свету - не упуская, однако, того факта, что без борьбы самого человека, без предельного напряжения его собственных сил Мечта и свет не приведут никуда.
Начало мира - свет. Детство у Крапивина всегда светло, даже если оно отягощено бедами и заботами. Это Лето, время, где светит солнце, а невзгоды - лишь тёмные росчерки на фоне бесконечного, яркого дня. Источник силы, потому что, встречая в дальнейшем преграды, человек знает, КАК НАДО. У него за спиною есть свет и уверенность.
Кинг начинает с того, что стягивает мрак. Собирает, вычленяет, лелеет мелкие слабости, незначительные порочки… Нельзя сказать, что в мире его персонажей нет радостей. Они есть, конечно. Такие вот, знаете… какие-то мелкие. Рассыпчатые. Вроде бы даже более реалистичные, чем у Крапивна, потому что ведь и вправду, реальный ребёнок больше тем и занят, что думает, как бы комикс новый прикупить, крутую игрушку, чтоб обидчик сел в лужу…
Да что там: крапивинские герои ведь тоже, в общем-то, чего-то подобного хотят, так же?
Просто крапивинские герои существуют дополнительно в поле незримого направителя. Выраженного очень по-разному (нет, не всегда это паруса и шпаги - например, у Журки это - внутренние диалоги и непрожитая жизнь с дедушкой, книги, картины, Иринка…- смотрите, ведь никакой мистики, никаких этих ваших ПА-РУ-СОВ!)
В мире Кинга свет не организован. Там структурирована тьма. И читателю дается иллюзия, что у героев, "простых американских школьников", лишённых парусов, шпаг и мячиков, хватит воли и разума, чтобы самим построить себя.
Дважды обман.
Во-первых, в реальности, если никто не занимается Светом, то и Тьму никто не будет структурировать. Это такой же искусственный приём, как и бог из машины, только наоборот.
Во-вторых, в реальности, как я писал выше, "хорошие парни" одерживают победу далеко не всегда. Чаще всего тьма растворяется в них, так и продолжая жить в виде ухмылок монстров, скрываясь и таясь, временами прорываясь наружу. Победы не бывает. Бывает состояние равновесия. В тех или иных пропорциях… Ну, это если вы хотите знать уже совсем реалистичный реализм реальности.
Итак, какой итог? Кинг в своих текстах структурирует тьму, а Крапивин - свет. Удар молнии в мире Крапивина, однако, может выглядеть не менее страшно, чем в мире Кинга, почему их и сравнивают…
Кроме того, у Крапивина в книгах, как правило, герои, а у Кинга - персонажи. Герой книги от персонажа, по-моему, отличается тем, что в книге с героями текст построен относительно героя, а в книге с персонажами - относительно сюжета, идеи.
Что же касается примера со шмелём, о котором пишет Цеплаков, то тут всё просто. Нельзя сказать, что это прям таки признак бОльшего литературного мастерства - не думаю, что Кинг не знает об этом приёме контраста, когда на фоне света в мир врывается тьма, и тогда даже самый малый её выброс даёт эффект намного сильнее.
Но Кингу этот метод недоступен чисто на органическом уровне. Чтобы им пользоваться, надо структурировать свет, уметь создать картинку Лета. А такое, как мне кажется, противно самой природе "короля ужасов". Литературное мастерство тут даже как бы и ни при чём.
Дополнение. Мне в ответ на эти рассуждения люди, знающие Кинга намного лучше (и читавшие его не так давно) наверное справедливо возражают, что с Джейком там всё меняется дальше. Хотя я читал вторую книгу ТБ, но давно, и не помню, в чём это выражается. Допускаю, что могу быть не прав, если кто-то распишет, в чём там дело - хорошо. А пока оставлю это "особым мнением".