МАНДЕЛЬШТАМ: Эзотерика "Сталинской Оды" - части 1 и 2
Фролов Игорь Александрович
ОТКРОВЕНИЕ МАНДЕЛЬШТАМА
(Эзотерика "Сталинской Оды")
позаимствовано тут: http://artofwar.ru/f/frolow_i_a/text_0101.shtml
Так называемая "Сталинская Ода" написана Осипом Мандельштамом в начале 1937 года - и вот уже почти семь десятков лет это стихотворение не находит однозначного толкования. Поэты, литературоведы, просто заинтересованные читатели до сих пор не могут сойтись во мнениях - что же сказал поэт в стихотворении, созданном за два года до смерти?
1. ПОКАЯНИЕ ИЛИ СОПРОТИВЛЕНИЕ?
Биографический контекст, в котором создавалась "Ода", был трагическим. В мае 1934 года Мандельштама арестовали (причина - антисталинские стихи, в частности, известное "Мы живем, под собою не чуя страны..."); он был сослан в Чердынь на Северном Урале, после попытки самоубийства переведен в Воронеж, где отбывал ссылку до мая 1937 года; год жил под Москвой, в мае 1938 был вновь арестован, и умер в декабре 1938 года по дороге на Колыму, в пересыльном лагере.
В этот период им был написан целый цикл стихов - осмелюсь условно озаглавить его "Неумолимое" (слово из стихотворения 1937 г., к которому мы еще обратимся). Тема этого цикла вроде бы ясна - Поэт и Власть. Но эта ясность относительна - при более внимательном чтении возникает та "тьма смысла", которая до сегодняшнего дня не позволяет сказать: да, мы поняли, о чем писал Мандельштам в последние годы своей жизни. Поэт и переводчик Андрей Чернов, говоря о признаках "темного" стиля Шекспира (У.Шекспир. Гамлет. Москва-Париж, 2003), замечает: "В русской поэзии ХХ в. я знаю два аналога шекспировской поэзии ("Ода" Мандельштама 1937 г. и "Поэма без героя" Анны Ахматовой)".
В литературе об Оде существует два встречных течения. Представители первого считают, что это стихотворение - панегирик Иосифу Сталину, и поэт написал его, либо поддавшись инстинкту самосохранения, либо на самом деле уверовав в правоту "кремлевского горца". Такое расщепление мнений естественно, поскольку исследователи рассматривают не только Оду, но весь корпус стихов Мандельштама 30-х годов. При взгляде на этот корпус в целом, эволюция мировоззрения поэта - искренняя или нет - видна невооруженным глазом: от активного неприятия сталинской власти ("Что ни казнь у него, - то малина. /И широкая грудь осетина" - 1933 г.) к своему покаянию (И к нему, в его сердцевину /Я без пропуска в Кремль вошел, /Разорвав расстояний холстину, / Головою повинной тяжел..." - 1937 г.).
Вот этот явственно видимый вектор и создает проблему толкования. Даже если предположить, что Мандельштам сломался, возникает вопрос: был ли он искренен в своем покаянии, или все эти восхваления режим выбил из поэта под угрозой смерти? Искренность Мандельштама пытается обосновать той самой "эволюцией", например, Бенедикт Сарнов ("Бывают странные сближения", Вопросы литературы, ?5, 2002). Он пишет, что Мандельштам "сперва принужденно, под давлением обстоятельств, пытается сочинить свою вымученную "Оду" Сталину, но в конце концов искренне раскаивается, "очищается" от скверны, совсем как герой Оруэлла перед портретом Большого Брата". Говоря об искреннем раскаянии, Сарнов имеет в виду стихотворение, лирический герой которого входит в Кремль "головою повинной тяжел". Определенную им самим "вымученность" Оды Сарнов считает достаточным доказательством того, что она была сочинена "под давлением обстоятельств". В связи с этим его "удивил Александр Кушнер", который в книге "Аполлон в снегу" (Л., 1991) сформулировал свою позицию так: "Стихи написаны по необходимости. И все же. Читая их, невозможно отделаться от мысли, что здесь не просто демонстрация мастерства и умения...
Здесь - другое. Мандельштам увлекся - и увлекло его не только стремление спасти свою жизнь. Иначе он написал бы что-нибудь доступное пониманию Сталина". То есть Кушнер, в отличие от Сарнова, считает Оду настоящей поэзией.
Где-то между Сарновым и Кушнером стоит Станислав Рассадин. В своей статье "Бес бессилья" (Арион, ?4, 1998) он говорит о мандельштамовской Оде, как о "вымученной", однако "свидетельствующей... о потугах мастера остаться в пределах и на уровне мастерства". Здесь вам и сарновская "вымученность" и кушнеровское "мастерство".
Итак, налицо странное противоречие мнений даже в рамках парадигмы "Ода-панегирик как продукт осознанной необходимости". И это противоречие перекидывает мостик к другому лагерю исследователей - к тем, кто считает, что Ода написана эзоповым языком, что Мандельштам не изменил своим прежним убеждениям (читай - самому себе), и зашифровал в стихотворении, написанном под давлением, свое истинное - конечно, отрицательное - отношение к Сталину.
По эту сторону баррикады пресловутая "вымученность" служит первым доказательством "эзоповости", которая требует в основном версификации, а не поэзии, конструкции смысла, а не внутренней музыки.
Владимир Гандельсман в статье "Сталинская Ода Мандельштама" (Новый журнал, ? 133, 1999) пишет: "...Лексика то и дело оступается, словно бы оглядываясь на газету: "чтоб настоящее в чертах отозвалось, в искусстве с дерзостью гранича", "и в дружбе мудрых глаз", "помоги тому, кто весь с тобой, кто мыслит, чувствует и строит"...
Великолепные "бугры голов" все-таки мгновенно ассоциируются с головами арестантов (тем более что "бугор" на фене - бригадир зэков). В портрете Сталина есть что-то циклопическое - это единственное число: "густая бровь кому-то светит близко" (сильно и отвратительно), "крутое веко" (имеющее сразу нелепое отношение к яйцу)...
Мне кажется, что если читать в упор, то концы с концами не сходятся, и нет ни гармонически единого строя речи, ни положительной определенности взгляда... Конечно, в "Оде" есть гениальные строки. (А что в этом удивительного? Художник одними и теми же красками пишет и Иисуса Христа, и грязь на подошве легионера)...
Перед нами попытка вернуть себя к жизни... Если эта гигантская попытка не удалась, то потому, что <...> природа Мандельштама, не имеющая ничего общего с насильственной природой тирании, не смогла воспринять фальшивой истины обманутого (и так называемого) народа. А точнее: восприняла и, позаимствовав для нее чужие формы речи, создала гремучую смесь поэзии и неправды".
Владимир Гандельсман спорит с оппонентами достаточно осторожно, признавая попытку Мандельштама "стать на место тех, кто живет, кто жизнеспособен, воссоздать себя по образу и подобию... простых, не хитрящих людей".
Андрей Чернов в статье "Поединок с рябым чертом" (Закон и право - Terraincognita.spb.ru". Правозащитный альманах. Август 2003, ? 7/17) не допускает никаких сомнений в "сталиноборческой" позиции поэта: "Перед нами поэтический шифр. Уже четвертая строка "Оды" заключает анаграмму имени ИОС-И-Ф... А строкой выше и строкой ниже читается слово, в общем-то малоуместное по отношению к вождю первого в мире социалистического государства...
Слово "черт" в "Оде" зашифровано шестикратно (и, значит, сознательно): расЧЕРТил - ЧЕРТах - оТца РеЧЕй упрямых - завТра из вЧЕРа - ЧЕРез Тайгу - ЧЕм искРенносТь...
В начале 1937 г. Мандельштам написал не панегирик, а страшные стихи о тиране...
Не было ни колебаний, ни сомнений.
Был поединок поэта и диктатора...
В последней строфе анаграмма не "Сталин", как, казалось бы, намекает рифма.
"Имя славное для сжатых губ чтеца", то есть имя того, чье имя всуе не произносится:
Имя ЕГО слАВное - ИЕГОВА.
Это как лермонтовское "Есть Божий суд..."
Вот такую загадку загадал Осип Мандельштам будущим поколениям читателей. Казалось бы, для тех, кто впервые задумался над смыслом Оды, остается (исходя из своего восприятия стихотворения и своих политических пристрастий) лишь присоединиться к одному из двух течений. Однако, не все так просто, как кажется. Есть и третий путь, который нащупал Бродский, - но по которому он не пошел, ограничившись общими соображениями. В книге "Диалоги с Иосифом Бродским" Соломон Волков передает мнение Бродского так: "На мой взгляд, это, может быть, самые грандиозные стихи, которые когда-либо написал Мандельштам. Более того. Это стихотворение, быть может, одно из самых значительных событий во всей русской литературе XX века. ...Одновременно и ода, и сатира. И из комбинации этих двух противоположных жанров возникает совершенно новое качество. Это фантастическое художественное произведение, там так много всего намешано!
...После "Оды", будь я Сталин, я бы Мандельштама тотчас зарезал. Потому что я бы понял, что он в меня вошел, вселился. И это самое страшное, сногсшибательное.. ...Там указывается на близость царя и поэта. Мандельштам использует тот факт, что они со Сталиным все-таки тезки. И его рифмы становятся экзистенциальными".
Видимо, Бродский, как третий тезка, "вселился" в Сталина, оценивая Оду - ведь Иосиф Виссарионович и "зарезал" Мандельштама почти "тотчас после Оды" (менее чем два года спустя). И это еще одна загадка - если Ода была панегириком, то Иосиф-царь должен был простить Иосифа-поэта. Получается, что царь увидел в Оде все-таки сатиру, и смерть поэта как его наказание есть главный козырь сторонников эзоповой версии? Выходит, что Сталин не был так ограничен, как его представляет Кушнер, и оказался способным понять, что написал Мандельштам?
Но мы забыли - Ода была написана в январе-феврале 1937 года, когда Мандельштам еще находился в воронежской ссылке. Через три месяца он был отпущен! Арестован вновь только через год. И неизвестно - за Оду, которую Сталин наконец-то прочитал, или за что-то другое...
Так мы совсем запутаемся, - давайте забудем до поры все чужие мнения и попробуем прочесть Оду заново. Конечно, абсолютно непредвзятое чтение невозможно - мы читали Мандельштама, мы знаем его судьбу, мы не в состоянии отказаться от мысли, что человек, попавший под каток, может искренне принять и восславить давящую на него тяжесть. Признаюсь, я отношу себя к сторонникам "эзоповой" версии, а значит, уже пристрастен. И, тем не менее, давайте попробуем. Одно условие: читать нужно внимательно - к этому нас призывает существующий разнобой мнений.
2. СИМПАТИЧЕСКИЕ ЧЕРНИЛА ПРОМЕТЕЯ
Думаю, первые же строки Оды должны были насторожить цензора. Слова, которые использует Мандельштам, говорят сами за себя - и поэт почти не маскирует их смысл:
Когда б я уголь взял для высшей похвалы -
для радости рисунка непреложной,
я б воздух расчертил на хитрые углы
и осторожно и тревожно.
Чтоб настоящее в чертах отозвалось,
в искусстве с дерзостью гранича,
я б рассказал о том, кто сдвинул ось,
ста сорока народов чтя обычай.
Я б поднял брови малый уголок,
и поднял вновь, и разрешил иначе:
знать, Прометей раздул свой уголек, -
гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!
Выделенные слова сразу показывают авторский замысел. Вот как его мог прочесть цензор:
"Пишу заказное стихотворение, обязанный изобразить непреложную радость. Но, взяв уголь для высшей похвалы, расчерчиваю тревожно и осторожно (да еще и воздух, чтобы следов не осталось), поскольку намереваюсь отобразить того, о ком пишу, достаточно дерзко - не так, как позволено, а иначе".
Конечно, можно сказать, что это субъективное прочтение, и автор, вызванный к цензору, открестится по всем пунктам.
По всем, кроме одного. Он оставил ссылку, сообщив, что рисует углем, который раздул Прометей, - и прямо указывает, что читать нужно трагедию Эсхила "Прометей прикованный".
Обратимся по этому адресу. Вот что узник-титан (в переводе В. Нилендера) рассказывает нам о ситуации, в которой оказался Мандельштам.
...Вас всех в свидетели зову: смотрите,
Что ныне, бог, терплю я от богов!
Поглядите, в каких
Суждено мне терзаниях жизнь проводить
Мириады годов!
Позорные узы обрел для меня
Новоявленный царь блаженных богов.
Увы! я рыдаю об этой беде...
И еще:
А на вопрос ваш, по какой причине
Меня терзает, ясно вам отвечу.
Как только он воссел на отчий трон,
Сейчас же начал и почет и власть
Распределять меж новыми богами,
А о несчастных смертных позабыл.
И даже больше: уничтожить вздумал
Весь род людской и новый насадить.
И не восстал никто из бедных смертных,
А я дерзнул...
Таково сообщение Мандельштама, которое мы только что распечатали. Оно сразу отметает все аргументы первого лагеря исследователей, считающих Оду подобострастной просьбой о прощении, и укрепляет позицию второй стороны. И не просто укрепляет, а доводит эту позицию до предельной конкретности, которой не ожидали даже сами приверженцы эзоповой версии. Выходит, что Мандельштам уже в прологе раскрыл суть его стихотворения!
Не знаю, как цензор, но Иосиф Виссарионович должен был задержать взгляд на вдруг (слишком вдруг!) возникших Эсхиле и его Прометее, и заглянуть в первоисточник. Можно наивно предполагать, что глупый Сталин примерил роль похитителя огня на себя. Но, во-первых, Сталин не был глуп, а во-вторых, он не мог соотнести себя с прикованным, пытаемым титаном - кого же тогда он должен видеть в роли Зевса, царя богов? Ведь Зевсом - по определению для всех - и для его врагов - был он сам, Сталин.
Что это - акт самоубийства? Зачем Мандельштаму понадобилось так открыто распределять роли двух борющихся богов между собой и Сталиным? Прометей - бог, он даже в чем-то сильнее Зевса, поскольку провидит будущее и знает то, чего не знает Зевс - кто свергнет царя богов с Олимпа. Именно эту тайну и жаждет узнать Зевс, именно поэтому он пытает Прометея. Но Прометей не намерен открывать Зевсу его будущее. Посланнику Гермесу он говорит:
Но разве я не видел, как с Олимпа
Упали два тирана? И увижу.
Как третий, ныне правящий, падет -
Падением позорнейшим и скорым...
По совпадению Мандельштам уже пережил Николая II и Ленина. Устами эсхиловского героя он угрожает Сталину скорым падением, и при этом не намерен каяться в своих прегрешениях перед властью:
Знай хорошо, что я б не променял
Моих скорбей на рабское служенье.
После такой содержательной аллюзии Сталин просто обязан был "зарезать" Мандельштама. Тем более что поэт, о мастерстве которого царь допытывался у Пастернака, должен был увековечить, обессмертить его, Сталина - и не как тирана, а как созидателя. Репрессии по отношению к поэту можно рассматривать как требование царя сдаться и восславить - искренне, от сердца! - имя этого царя. В этом и была тайна отношения Зевса-Сталина с Прометеем-Мандельштамом. Но своей Одой Мандельштам отказал Зевсу в вечной жизни, и поэтому, полагаем мы, был низринут: "При ударах грома и блеске молний Прометей вместе со скалой проваливается под землю".
2. "СИЛА ОКОНЧАНИЙ РОДОВЫХ"
Стоит ли дальше читать Оду, если все выяснилось уже в прологе? Но зачем тогда Мандельштам продолжил свое стихотворение? Предположим, он надеялся, что его ссылка на Эсхила не так видна, как это показалось нам, настроенным на поиск, и "знающим" будущее поэта. В таком случае, стоит последовать за поэтом дальше. Кажется, впереди нас ждут еще загадки.
Продолжим чтение, обращая внимание на темные места.
Я б в несколько гремучих линий взял
все моложавое его тысячелетье
и мужество улыбкою связал
и развязал в ненапряженном свете.
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,
Какого, не скажу, то выраженье, близясь
к которому, к нему, - вдруг узнаешь отца
и задыхаешься, почуяв мира близость.
И я хочу благодарить холмы,
что эту кость и эту кисть развили:
он родился в горах и горечь знал тюрьмы
Хочу назвать его - не Сталин - Джугашвили!
Первый, видимый смысл здесь ясен - хвала Сталину. Однако некоторые неясности останавливают наш беглый взгляд. Лексика не просто возвышенная - она почти религиозная. Все эти намеки - "тысячелетье", "какого, не скажу", "отца", "мира близость" - вдруг сходятся в странном восклицании "хочу назвать его - не Сталин - Джугашвили!".
Что хотел сказать Мандельштам, почему так подчеркнуто он отвергает гремящее по стране и миру СТАЛИН (притом, что это имя в созвучиях разбросано по всему стихотворению), и обращает внимание царя на фамилию его отца-сапожника Виссариона Ивановича? Неужели здесь прямое, уже ничем не прикрытое уничижение вождя, отца народов - как все это объяснить?
Но давайте предположим: Мандельштам был уверен - Сталин поймет, что здесь имеет место усиление, а не понижение. Может быть, Мандельштам знал этимологию фамилии? То, что он размышлял над ней, почти не вызывает сомнений. В качестве косвенного доказательства можно привести стихотворение, написанное в самом начале работы над Одой:
Не у меня, не у тебя - у них
Вся сила окончаний родовых:
Их воздухом поющ тростник и скважист,
И с благодарностью улитки губ людских
Потянут на себя их дышащую тяжесть.
Нет имени у них. Войди в их хрящ -
И будешь ты наследником их княжеств.
И для людей, для их сердец живых,
Блуждая в их извилинах, развивах,
Изобразишь и наслажденья их,
И то, что мучит их, - в приливах и отливах.
9 - 27 декабря 1936
Тростник снова отсылает нас к Прометею, который в своем монологе раскрывает одну из причин своего заточения: "Божественное пламя я похитил,/Сокрыв в стволе пустого тростника". Этот божественный огонь (знание, искусство, поэзию, наконец) и принимают "с благодарностью улитки губ людских".
Окончания грузинских фамилий -дзе и -швили первоначально имели значения рожденный и сын. В настоящее время эти окончания относят к патронимическим суффиксам. Почему Мандельштам говорит, что вся сила именно в окончаниях - об этом (и о символике данного стихотворения вообще) мы поговорим позже. Сейчас же попробуем определиться с корнем фамилии.
Есть, по меньшей мере, три перевода: 1) В осетинском языке "дзуга" означает отара, стая 2) Древнегрузинское "джуга" означает сталь 3) По мнению некоторых зарубежных русистов "джуга" есть мусор, отходы, но такой перевод смахивает на выполнение политического заказа.
Если Мандельштам знал о "мусоре" - значит, он снова лез на рожон. Но этот перевод, еще раз подчеркну, не имеет ссылок на источники и ничем не подтвержден. Второй вариант (сталь) отпадает - получается тавтологичное "не Сталин - Сталин". "Сын отары, стаи" - либо ягненок, либо волчонок - видимого смысла не имеет, разве что подразумевался агнец. Но эта ассоциация сразу на ум не приходит, - а верно выбранный поэтический образ должен моментально отсылать читателя к скрытому смыслу.
Попытка привязать "не Сталин - Джугашвили" к этимологии фамилии явно не удается. Мне, во всяком случае, она кажется неубедительной.
Вернемся к началу наших рассуждений и предположим: Мандельштам надеялся на понимание, потому что знал - бывший семинарист Сталин владеет языком библейских аллюзий, и наверняка ему известно, как можно обыграть его фамилию с этой точки зрения.
Сам Мандельштам, по свидетельству его друзей и близких, был религиозным человеком, хотя отношения с церковью у него не складывались. Как сказал Никита Струве: "А человек он был нецерковный". Приехав после учебы в Гейдельбергском университете (1909-1910 гг.) в Петербург, Мандельштам посещает собрания Религиозно-философского общества, в которое входили Н. Бердяев, Д. Мережковский, Вяч. Иванов. В 1911 году Мандельштам принял христианство, что позволило ему поступить на романо-германское отделение историко-филологического факультета Петербургского университета. Вынужденным ли было принятие христианства Мандельштамом, мы сейчас гадать не будем. Одни исследователи говорят, что он тяготел к симбиозу иудаизма с эллинизмом, другие считают, что его религиозные симпатии были на стороне католицизма и православия. По свидетельству Н. Я. Мандельштам, Осип Эмильевич предпочитал христианскую Троицу грозному ветхозаветному богу.
Как бы то ни было, Мандельштам, конечно же, прекрасно ориентировался как в Ветхом так и в Новом Заветах, и ему было известно, что собой представляет Имя Божие. Он знал его написание на иврите: הּוּהּיּ - читается справа налево как Jod-He-Vau-He (ДжеГоВаХ) - Яхве, Иегова.
Это уже Каббала, но стоит упомянуть, что в том же 1911 году в том же Петербурге знаменитый Г.О.М. (Григорий Оттонович Мёбес) читал свой Курс Энциклопедии Оккультизма - по этому Курсу и сегодня изучают основы Каббалы.
В связи с этим, вернемся к фамилии вождя и попытаемся угадать, что увидел в ней Мандельштам. Можно, памятуя о Зевсе-Юпитере (Jove), посчитать, что в Джугашвили просматривается то самое Дж-Г-В, определяющее Иегову. Но зачем было Мандельштаму усиливать образ олимпийского бога образом бога ветхозаветного?
Здесь уместно продолжить цитату Андрея Чернова - после того, как он обнаружил анаграмму Иегова: "Кабалистика?.. Но это кабалистика культуры. Ее поэт и описывает в "Оде", начиная с вычерчивания пентаграммы: "Я б воздух расчертил на хитрые углы...".
Напомню: пентаграмма всем нам, бывшим советским, хорошо знакома. Это пятиугольная звезда. Сейчас мы не станем рассуждать о том, насколько мистичны были большевики, какой смысл они вкладывали в свою символику, и почему Кремль был увенчан "пламенеющими звездами". Интереснее то, как пентаграмма связана с Одой Мандельштама - да и связана ли вообще? Должны ли мы видеть в расчерчивании воздуха "на хитрые углы" намек именно на пентаграмму?
Знаток библейской "тайнописи" Саша Саакадзе указала мне, что фамилия вождя, взятая без "огласовки" (Дж-Г-Ш-В-Л), почти совпадает с именем Христа - Iehoshouha (Джошуа, Иешуа), которое каббалистически записывается в виде הּוּשּהּיּ Jod-He-Shin-Vau-He[1]. А пентаграмма как раз и означает так называемое Великое Искупительное Астральное Клише или все то же каббалистическое имя Иисуса. Этот пентаграмматон образован из тетраграмматона Jod-He-Vau-He (Иегова) вставкой иероглифа שּ (Shin или Sin). Если совокупность иероглифов, составляющих имя Иеговы, означает Слово, как орган Божественной Воли, то иероглиф Шин символизирует материальное воплощение этого Слова, оружие, которым Воля оперирует в физическом плане.
Из этого наблюдения и начинает разворачиваться то главное, что было скрыто в восклицании Мандельштама "хочу назвать его не Сталин - Джугашвили!".
(Есть еще один вариант прочтения фамилии - назовем его "смешанным". Он возвращает нас к "родовым окончаниям". "Урезанное" Иегова - Jod-He - также означает одно из имен единого Бога (интерпретируется как Бесконечный). Тогда сшивка Jod-He-швили (Дж-Г-швили) означает Рожденный Богом или Сын Бога).
Возможно, это сходство - всего лишь совпадение. Но, возможно, что Иосиф Виссарионович, закончивший Горийское духовное училище и отучившийся пять лет в Тифлисской православной семинарии, "подвинул" свою осетинскую фамилию Джугаев, Дзугаев в сторону "Сына Божия". Впрочем, это уже наши домыслы. Главное же то, что Мандельштам вовсе не без оснований надеялся на понимание Сталина-Джугашвили.
Итак, предварительный вывод один: Мандельштам сравнил Иосифа Сталина с Иисусом Христом.
Поэт не ограничивается одним намеком - он расставляет указатели и дальше по тексту. Следуя в указанном направлении, будем отмечать и противоречия.
Художник, береги и охраняй бойца:
в рост окружи его сырым и синим бором
вниманья влажного. Не огорчить отца
недобрым образом иль мыслей недобором.
Здесь боец и отец - не одно и то же лицо. Отец - не Сталин, а тот, кто его послал, и художник не хочет огорчить этого отца (строчная буква в оригинале наводит на размышления), недобро или неумно отобразив его сына. Вспомним еще одно свидетельство:
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,
Какого, не скажу, то выраженье, близясь
к которому, к нему, - вдруг узнаешь отца
и задыхаешься, почуяв мира близость
Словами "какого, не скажу" Мандельштам прямо указывает на Того, чьим близнецом является Сталин. Ведь это Иисус говорил: "видевший Меня видел Отца" (Иоанн, 14. 9). Первая серьезная заминка: и все-таки - Сталин сам Христос или его близнец? Разница существенная, как увидим ниже. Если это - второе пришествие, то перед нами должен быть сам Спаситель.
Что касается последней строки цитаты, то и она теряет свою видимую косность, если читать ее в контексте христианских таинств. Приближаясь к лицу "близнеца", автор задыхается, почуяв, унюхав МИРО - благовоние, которым мазали лицо и тело помазанника Божия - пророка, мессию или царя. Умиротворение - слово того же корня - снисхождение божественной благодати при помазании.
Но почему автор задыхается? От восторга? Пока оставим этот вопрос без ответа, чтобы не нарушать стройность наших рассуждений. Пойдем дальше.
И я хочу благодарить холмы,
что эту кость и эту кисть развили
Вроде бы: "...Да сбудется Писание: "кость Его да не сокрушится" (Иоанн, 19. 36).
Что касается кисти, то, как ни крути, получился намек на сухую левую руку Сталина...
Художник, береги и охраняй бойца -
лес человеческий за ним идет, густея,
само грядущее - дружина мудреца,
и слушает его все чаще, все смелее.
Он свесился с трибуны, как с горы, -
в бугры голов.
Это поэтическая копия. А вот библейский оригинал: "И следовало за Ним множество народа <...>. Увидев народ, Он взошел на гору; и когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их... (Матфей, 4.25; 5. 1,2). Мандельштам почти цитирует Евангелие, сравнивая речи Сталина-трибуна с Нагорной проповедью Христа. Правда, сразу бросается в глаза странное огрубление образа - "свесился с трибуны ... в бугры голов" - что больше смахивает на злую пародию.
И я хотел бы стрелкой указать
на твердость рта - отца речей упрямых.
На первый взгляд просто натяжка, грубая замазка поэтической щели. Однако сама эта грубость есть особенность "темного" стиля и требует иного прочтения. Саша Саакадзе замечает: иероглиф Shin - это стрела в прямолинейном движении, и Мандельштам указывает этой стрелой на рот - 17-й Аркан Phe, название которого Звезда Волхвов (все та же пентаграмма). И еще: смыслообразующая Shin - 21-й Аркан, а официальная дата рождения Сталина (подвергается историками сомнению) - 21 декабря, день зимнего солнцестояния, символизирующий рождение новогоСолнца.
Он улыбается улыбкою жнеца
рукопожатий в разговоре,
<...>
И каждое гумно, и каждая копна
сильна, убориста, умна - добро живое ...
Иоанн Креститель говорил о грядущем Христе: "Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое, и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым" (Матфей, 3.12). А вот слова самого Иисуса: "А Я говорю вам: возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве. Жнущий получает награду и собирает плод и жизнь вечную, так что и сеющий и жнущий вместе радоваться будут" (Иоанн, 4. 35,36).
Мандельштам цитирует Евангелие абсолютно сознательно - разделяя гумно, на котором происходит обработка зерна (плодов), и солому, уложенную в копны. И это притом, что каждая предназначенная Иисусом к сжиганию копна - "сильна, убориста, умна - добро живое"! Здесь Мандельштам явно сочувствует тем, кто отнесен Судией к "соломе". Видимо, с этим придется смириться, "ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну" (Иоанн, 5. 22).
части 3-5 http://kraj-terem.livejournal.com/110230.html
части 6 и эпилог http://kraj-terem.livejournal.com/110475.html
ОТКРОВЕНИЕ МАНДЕЛЬШТАМА
(Эзотерика "Сталинской Оды")
позаимствовано тут: http://artofwar.ru/f/frolow_i_a/text_0101.shtml
Так называемая "Сталинская Ода" написана Осипом Мандельштамом в начале 1937 года - и вот уже почти семь десятков лет это стихотворение не находит однозначного толкования. Поэты, литературоведы, просто заинтересованные читатели до сих пор не могут сойтись во мнениях - что же сказал поэт в стихотворении, созданном за два года до смерти?
1. ПОКАЯНИЕ ИЛИ СОПРОТИВЛЕНИЕ?
Биографический контекст, в котором создавалась "Ода", был трагическим. В мае 1934 года Мандельштама арестовали (причина - антисталинские стихи, в частности, известное "Мы живем, под собою не чуя страны..."); он был сослан в Чердынь на Северном Урале, после попытки самоубийства переведен в Воронеж, где отбывал ссылку до мая 1937 года; год жил под Москвой, в мае 1938 был вновь арестован, и умер в декабре 1938 года по дороге на Колыму, в пересыльном лагере.
В этот период им был написан целый цикл стихов - осмелюсь условно озаглавить его "Неумолимое" (слово из стихотворения 1937 г., к которому мы еще обратимся). Тема этого цикла вроде бы ясна - Поэт и Власть. Но эта ясность относительна - при более внимательном чтении возникает та "тьма смысла", которая до сегодняшнего дня не позволяет сказать: да, мы поняли, о чем писал Мандельштам в последние годы своей жизни. Поэт и переводчик Андрей Чернов, говоря о признаках "темного" стиля Шекспира (У.Шекспир. Гамлет. Москва-Париж, 2003), замечает: "В русской поэзии ХХ в. я знаю два аналога шекспировской поэзии ("Ода" Мандельштама 1937 г. и "Поэма без героя" Анны Ахматовой)".
В литературе об Оде существует два встречных течения. Представители первого считают, что это стихотворение - панегирик Иосифу Сталину, и поэт написал его, либо поддавшись инстинкту самосохранения, либо на самом деле уверовав в правоту "кремлевского горца". Такое расщепление мнений естественно, поскольку исследователи рассматривают не только Оду, но весь корпус стихов Мандельштама 30-х годов. При взгляде на этот корпус в целом, эволюция мировоззрения поэта - искренняя или нет - видна невооруженным глазом: от активного неприятия сталинской власти ("Что ни казнь у него, - то малина. /И широкая грудь осетина" - 1933 г.) к своему покаянию (И к нему, в его сердцевину /Я без пропуска в Кремль вошел, /Разорвав расстояний холстину, / Головою повинной тяжел..." - 1937 г.).
Вот этот явственно видимый вектор и создает проблему толкования. Даже если предположить, что Мандельштам сломался, возникает вопрос: был ли он искренен в своем покаянии, или все эти восхваления режим выбил из поэта под угрозой смерти? Искренность Мандельштама пытается обосновать той самой "эволюцией", например, Бенедикт Сарнов ("Бывают странные сближения", Вопросы литературы, ?5, 2002). Он пишет, что Мандельштам "сперва принужденно, под давлением обстоятельств, пытается сочинить свою вымученную "Оду" Сталину, но в конце концов искренне раскаивается, "очищается" от скверны, совсем как герой Оруэлла перед портретом Большого Брата". Говоря об искреннем раскаянии, Сарнов имеет в виду стихотворение, лирический герой которого входит в Кремль "головою повинной тяжел". Определенную им самим "вымученность" Оды Сарнов считает достаточным доказательством того, что она была сочинена "под давлением обстоятельств". В связи с этим его "удивил Александр Кушнер", который в книге "Аполлон в снегу" (Л., 1991) сформулировал свою позицию так: "Стихи написаны по необходимости. И все же. Читая их, невозможно отделаться от мысли, что здесь не просто демонстрация мастерства и умения...
Здесь - другое. Мандельштам увлекся - и увлекло его не только стремление спасти свою жизнь. Иначе он написал бы что-нибудь доступное пониманию Сталина". То есть Кушнер, в отличие от Сарнова, считает Оду настоящей поэзией.
Где-то между Сарновым и Кушнером стоит Станислав Рассадин. В своей статье "Бес бессилья" (Арион, ?4, 1998) он говорит о мандельштамовской Оде, как о "вымученной", однако "свидетельствующей... о потугах мастера остаться в пределах и на уровне мастерства". Здесь вам и сарновская "вымученность" и кушнеровское "мастерство".
Итак, налицо странное противоречие мнений даже в рамках парадигмы "Ода-панегирик как продукт осознанной необходимости". И это противоречие перекидывает мостик к другому лагерю исследователей - к тем, кто считает, что Ода написана эзоповым языком, что Мандельштам не изменил своим прежним убеждениям (читай - самому себе), и зашифровал в стихотворении, написанном под давлением, свое истинное - конечно, отрицательное - отношение к Сталину.
По эту сторону баррикады пресловутая "вымученность" служит первым доказательством "эзоповости", которая требует в основном версификации, а не поэзии, конструкции смысла, а не внутренней музыки.
Владимир Гандельсман в статье "Сталинская Ода Мандельштама" (Новый журнал, ? 133, 1999) пишет: "...Лексика то и дело оступается, словно бы оглядываясь на газету: "чтоб настоящее в чертах отозвалось, в искусстве с дерзостью гранича", "и в дружбе мудрых глаз", "помоги тому, кто весь с тобой, кто мыслит, чувствует и строит"...
Великолепные "бугры голов" все-таки мгновенно ассоциируются с головами арестантов (тем более что "бугор" на фене - бригадир зэков). В портрете Сталина есть что-то циклопическое - это единственное число: "густая бровь кому-то светит близко" (сильно и отвратительно), "крутое веко" (имеющее сразу нелепое отношение к яйцу)...
Мне кажется, что если читать в упор, то концы с концами не сходятся, и нет ни гармонически единого строя речи, ни положительной определенности взгляда... Конечно, в "Оде" есть гениальные строки. (А что в этом удивительного? Художник одними и теми же красками пишет и Иисуса Христа, и грязь на подошве легионера)...
Перед нами попытка вернуть себя к жизни... Если эта гигантская попытка не удалась, то потому, что <...> природа Мандельштама, не имеющая ничего общего с насильственной природой тирании, не смогла воспринять фальшивой истины обманутого (и так называемого) народа. А точнее: восприняла и, позаимствовав для нее чужие формы речи, создала гремучую смесь поэзии и неправды".
Владимир Гандельсман спорит с оппонентами достаточно осторожно, признавая попытку Мандельштама "стать на место тех, кто живет, кто жизнеспособен, воссоздать себя по образу и подобию... простых, не хитрящих людей".
Андрей Чернов в статье "Поединок с рябым чертом" (Закон и право - Terraincognita.spb.ru". Правозащитный альманах. Август 2003, ? 7/17) не допускает никаких сомнений в "сталиноборческой" позиции поэта: "Перед нами поэтический шифр. Уже четвертая строка "Оды" заключает анаграмму имени ИОС-И-Ф... А строкой выше и строкой ниже читается слово, в общем-то малоуместное по отношению к вождю первого в мире социалистического государства...
Слово "черт" в "Оде" зашифровано шестикратно (и, значит, сознательно): расЧЕРТил - ЧЕРТах - оТца РеЧЕй упрямых - завТра из вЧЕРа - ЧЕРез Тайгу - ЧЕм искРенносТь...
В начале 1937 г. Мандельштам написал не панегирик, а страшные стихи о тиране...
Не было ни колебаний, ни сомнений.
Был поединок поэта и диктатора...
В последней строфе анаграмма не "Сталин", как, казалось бы, намекает рифма.
"Имя славное для сжатых губ чтеца", то есть имя того, чье имя всуе не произносится:
Имя ЕГО слАВное - ИЕГОВА.
Это как лермонтовское "Есть Божий суд..."
Вот такую загадку загадал Осип Мандельштам будущим поколениям читателей. Казалось бы, для тех, кто впервые задумался над смыслом Оды, остается (исходя из своего восприятия стихотворения и своих политических пристрастий) лишь присоединиться к одному из двух течений. Однако, не все так просто, как кажется. Есть и третий путь, который нащупал Бродский, - но по которому он не пошел, ограничившись общими соображениями. В книге "Диалоги с Иосифом Бродским" Соломон Волков передает мнение Бродского так: "На мой взгляд, это, может быть, самые грандиозные стихи, которые когда-либо написал Мандельштам. Более того. Это стихотворение, быть может, одно из самых значительных событий во всей русской литературе XX века. ...Одновременно и ода, и сатира. И из комбинации этих двух противоположных жанров возникает совершенно новое качество. Это фантастическое художественное произведение, там так много всего намешано!
...После "Оды", будь я Сталин, я бы Мандельштама тотчас зарезал. Потому что я бы понял, что он в меня вошел, вселился. И это самое страшное, сногсшибательное.. ...Там указывается на близость царя и поэта. Мандельштам использует тот факт, что они со Сталиным все-таки тезки. И его рифмы становятся экзистенциальными".
Видимо, Бродский, как третий тезка, "вселился" в Сталина, оценивая Оду - ведь Иосиф Виссарионович и "зарезал" Мандельштама почти "тотчас после Оды" (менее чем два года спустя). И это еще одна загадка - если Ода была панегириком, то Иосиф-царь должен был простить Иосифа-поэта. Получается, что царь увидел в Оде все-таки сатиру, и смерть поэта как его наказание есть главный козырь сторонников эзоповой версии? Выходит, что Сталин не был так ограничен, как его представляет Кушнер, и оказался способным понять, что написал Мандельштам?
Но мы забыли - Ода была написана в январе-феврале 1937 года, когда Мандельштам еще находился в воронежской ссылке. Через три месяца он был отпущен! Арестован вновь только через год. И неизвестно - за Оду, которую Сталин наконец-то прочитал, или за что-то другое...
Так мы совсем запутаемся, - давайте забудем до поры все чужие мнения и попробуем прочесть Оду заново. Конечно, абсолютно непредвзятое чтение невозможно - мы читали Мандельштама, мы знаем его судьбу, мы не в состоянии отказаться от мысли, что человек, попавший под каток, может искренне принять и восславить давящую на него тяжесть. Признаюсь, я отношу себя к сторонникам "эзоповой" версии, а значит, уже пристрастен. И, тем не менее, давайте попробуем. Одно условие: читать нужно внимательно - к этому нас призывает существующий разнобой мнений.
2. СИМПАТИЧЕСКИЕ ЧЕРНИЛА ПРОМЕТЕЯ
Думаю, первые же строки Оды должны были насторожить цензора. Слова, которые использует Мандельштам, говорят сами за себя - и поэт почти не маскирует их смысл:
Когда б я уголь взял для высшей похвалы -
для радости рисунка непреложной,
я б воздух расчертил на хитрые углы
и осторожно и тревожно.
Чтоб настоящее в чертах отозвалось,
в искусстве с дерзостью гранича,
я б рассказал о том, кто сдвинул ось,
ста сорока народов чтя обычай.
Я б поднял брови малый уголок,
и поднял вновь, и разрешил иначе:
знать, Прометей раздул свой уголек, -
гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!
Выделенные слова сразу показывают авторский замысел. Вот как его мог прочесть цензор:
"Пишу заказное стихотворение, обязанный изобразить непреложную радость. Но, взяв уголь для высшей похвалы, расчерчиваю тревожно и осторожно (да еще и воздух, чтобы следов не осталось), поскольку намереваюсь отобразить того, о ком пишу, достаточно дерзко - не так, как позволено, а иначе".
Конечно, можно сказать, что это субъективное прочтение, и автор, вызванный к цензору, открестится по всем пунктам.
По всем, кроме одного. Он оставил ссылку, сообщив, что рисует углем, который раздул Прометей, - и прямо указывает, что читать нужно трагедию Эсхила "Прометей прикованный".
Обратимся по этому адресу. Вот что узник-титан (в переводе В. Нилендера) рассказывает нам о ситуации, в которой оказался Мандельштам.
...Вас всех в свидетели зову: смотрите,
Что ныне, бог, терплю я от богов!
Поглядите, в каких
Суждено мне терзаниях жизнь проводить
Мириады годов!
Позорные узы обрел для меня
Новоявленный царь блаженных богов.
Увы! я рыдаю об этой беде...
И еще:
А на вопрос ваш, по какой причине
Меня терзает, ясно вам отвечу.
Как только он воссел на отчий трон,
Сейчас же начал и почет и власть
Распределять меж новыми богами,
А о несчастных смертных позабыл.
И даже больше: уничтожить вздумал
Весь род людской и новый насадить.
И не восстал никто из бедных смертных,
А я дерзнул...
Таково сообщение Мандельштама, которое мы только что распечатали. Оно сразу отметает все аргументы первого лагеря исследователей, считающих Оду подобострастной просьбой о прощении, и укрепляет позицию второй стороны. И не просто укрепляет, а доводит эту позицию до предельной конкретности, которой не ожидали даже сами приверженцы эзоповой версии. Выходит, что Мандельштам уже в прологе раскрыл суть его стихотворения!
Не знаю, как цензор, но Иосиф Виссарионович должен был задержать взгляд на вдруг (слишком вдруг!) возникших Эсхиле и его Прометее, и заглянуть в первоисточник. Можно наивно предполагать, что глупый Сталин примерил роль похитителя огня на себя. Но, во-первых, Сталин не был глуп, а во-вторых, он не мог соотнести себя с прикованным, пытаемым титаном - кого же тогда он должен видеть в роли Зевса, царя богов? Ведь Зевсом - по определению для всех - и для его врагов - был он сам, Сталин.
Что это - акт самоубийства? Зачем Мандельштаму понадобилось так открыто распределять роли двух борющихся богов между собой и Сталиным? Прометей - бог, он даже в чем-то сильнее Зевса, поскольку провидит будущее и знает то, чего не знает Зевс - кто свергнет царя богов с Олимпа. Именно эту тайну и жаждет узнать Зевс, именно поэтому он пытает Прометея. Но Прометей не намерен открывать Зевсу его будущее. Посланнику Гермесу он говорит:
Но разве я не видел, как с Олимпа
Упали два тирана? И увижу.
Как третий, ныне правящий, падет -
Падением позорнейшим и скорым...
По совпадению Мандельштам уже пережил Николая II и Ленина. Устами эсхиловского героя он угрожает Сталину скорым падением, и при этом не намерен каяться в своих прегрешениях перед властью:
Знай хорошо, что я б не променял
Моих скорбей на рабское служенье.
После такой содержательной аллюзии Сталин просто обязан был "зарезать" Мандельштама. Тем более что поэт, о мастерстве которого царь допытывался у Пастернака, должен был увековечить, обессмертить его, Сталина - и не как тирана, а как созидателя. Репрессии по отношению к поэту можно рассматривать как требование царя сдаться и восславить - искренне, от сердца! - имя этого царя. В этом и была тайна отношения Зевса-Сталина с Прометеем-Мандельштамом. Но своей Одой Мандельштам отказал Зевсу в вечной жизни, и поэтому, полагаем мы, был низринут: "При ударах грома и блеске молний Прометей вместе со скалой проваливается под землю".
2. "СИЛА ОКОНЧАНИЙ РОДОВЫХ"
Стоит ли дальше читать Оду, если все выяснилось уже в прологе? Но зачем тогда Мандельштам продолжил свое стихотворение? Предположим, он надеялся, что его ссылка на Эсхила не так видна, как это показалось нам, настроенным на поиск, и "знающим" будущее поэта. В таком случае, стоит последовать за поэтом дальше. Кажется, впереди нас ждут еще загадки.
Продолжим чтение, обращая внимание на темные места.
Я б в несколько гремучих линий взял
все моложавое его тысячелетье
и мужество улыбкою связал
и развязал в ненапряженном свете.
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,
Какого, не скажу, то выраженье, близясь
к которому, к нему, - вдруг узнаешь отца
и задыхаешься, почуяв мира близость.
И я хочу благодарить холмы,
что эту кость и эту кисть развили:
он родился в горах и горечь знал тюрьмы
Хочу назвать его - не Сталин - Джугашвили!
Первый, видимый смысл здесь ясен - хвала Сталину. Однако некоторые неясности останавливают наш беглый взгляд. Лексика не просто возвышенная - она почти религиозная. Все эти намеки - "тысячелетье", "какого, не скажу", "отца", "мира близость" - вдруг сходятся в странном восклицании "хочу назвать его - не Сталин - Джугашвили!".
Что хотел сказать Мандельштам, почему так подчеркнуто он отвергает гремящее по стране и миру СТАЛИН (притом, что это имя в созвучиях разбросано по всему стихотворению), и обращает внимание царя на фамилию его отца-сапожника Виссариона Ивановича? Неужели здесь прямое, уже ничем не прикрытое уничижение вождя, отца народов - как все это объяснить?
Но давайте предположим: Мандельштам был уверен - Сталин поймет, что здесь имеет место усиление, а не понижение. Может быть, Мандельштам знал этимологию фамилии? То, что он размышлял над ней, почти не вызывает сомнений. В качестве косвенного доказательства можно привести стихотворение, написанное в самом начале работы над Одой:
Не у меня, не у тебя - у них
Вся сила окончаний родовых:
Их воздухом поющ тростник и скважист,
И с благодарностью улитки губ людских
Потянут на себя их дышащую тяжесть.
Нет имени у них. Войди в их хрящ -
И будешь ты наследником их княжеств.
И для людей, для их сердец живых,
Блуждая в их извилинах, развивах,
Изобразишь и наслажденья их,
И то, что мучит их, - в приливах и отливах.
9 - 27 декабря 1936
Тростник снова отсылает нас к Прометею, который в своем монологе раскрывает одну из причин своего заточения: "Божественное пламя я похитил,/Сокрыв в стволе пустого тростника". Этот божественный огонь (знание, искусство, поэзию, наконец) и принимают "с благодарностью улитки губ людских".
Окончания грузинских фамилий -дзе и -швили первоначально имели значения рожденный и сын. В настоящее время эти окончания относят к патронимическим суффиксам. Почему Мандельштам говорит, что вся сила именно в окончаниях - об этом (и о символике данного стихотворения вообще) мы поговорим позже. Сейчас же попробуем определиться с корнем фамилии.
Есть, по меньшей мере, три перевода: 1) В осетинском языке "дзуга" означает отара, стая 2) Древнегрузинское "джуга" означает сталь 3) По мнению некоторых зарубежных русистов "джуга" есть мусор, отходы, но такой перевод смахивает на выполнение политического заказа.
Если Мандельштам знал о "мусоре" - значит, он снова лез на рожон. Но этот перевод, еще раз подчеркну, не имеет ссылок на источники и ничем не подтвержден. Второй вариант (сталь) отпадает - получается тавтологичное "не Сталин - Сталин". "Сын отары, стаи" - либо ягненок, либо волчонок - видимого смысла не имеет, разве что подразумевался агнец. Но эта ассоциация сразу на ум не приходит, - а верно выбранный поэтический образ должен моментально отсылать читателя к скрытому смыслу.
Попытка привязать "не Сталин - Джугашвили" к этимологии фамилии явно не удается. Мне, во всяком случае, она кажется неубедительной.
Вернемся к началу наших рассуждений и предположим: Мандельштам надеялся на понимание, потому что знал - бывший семинарист Сталин владеет языком библейских аллюзий, и наверняка ему известно, как можно обыграть его фамилию с этой точки зрения.
Сам Мандельштам, по свидетельству его друзей и близких, был религиозным человеком, хотя отношения с церковью у него не складывались. Как сказал Никита Струве: "А человек он был нецерковный". Приехав после учебы в Гейдельбергском университете (1909-1910 гг.) в Петербург, Мандельштам посещает собрания Религиозно-философского общества, в которое входили Н. Бердяев, Д. Мережковский, Вяч. Иванов. В 1911 году Мандельштам принял христианство, что позволило ему поступить на романо-германское отделение историко-филологического факультета Петербургского университета. Вынужденным ли было принятие христианства Мандельштамом, мы сейчас гадать не будем. Одни исследователи говорят, что он тяготел к симбиозу иудаизма с эллинизмом, другие считают, что его религиозные симпатии были на стороне католицизма и православия. По свидетельству Н. Я. Мандельштам, Осип Эмильевич предпочитал христианскую Троицу грозному ветхозаветному богу.
Как бы то ни было, Мандельштам, конечно же, прекрасно ориентировался как в Ветхом так и в Новом Заветах, и ему было известно, что собой представляет Имя Божие. Он знал его написание на иврите: הּוּהּיּ - читается справа налево как Jod-He-Vau-He (ДжеГоВаХ) - Яхве, Иегова.
Это уже Каббала, но стоит упомянуть, что в том же 1911 году в том же Петербурге знаменитый Г.О.М. (Григорий Оттонович Мёбес) читал свой Курс Энциклопедии Оккультизма - по этому Курсу и сегодня изучают основы Каббалы.
В связи с этим, вернемся к фамилии вождя и попытаемся угадать, что увидел в ней Мандельштам. Можно, памятуя о Зевсе-Юпитере (Jove), посчитать, что в Джугашвили просматривается то самое Дж-Г-В, определяющее Иегову. Но зачем было Мандельштаму усиливать образ олимпийского бога образом бога ветхозаветного?
Здесь уместно продолжить цитату Андрея Чернова - после того, как он обнаружил анаграмму Иегова: "Кабалистика?.. Но это кабалистика культуры. Ее поэт и описывает в "Оде", начиная с вычерчивания пентаграммы: "Я б воздух расчертил на хитрые углы...".
Напомню: пентаграмма всем нам, бывшим советским, хорошо знакома. Это пятиугольная звезда. Сейчас мы не станем рассуждать о том, насколько мистичны были большевики, какой смысл они вкладывали в свою символику, и почему Кремль был увенчан "пламенеющими звездами". Интереснее то, как пентаграмма связана с Одой Мандельштама - да и связана ли вообще? Должны ли мы видеть в расчерчивании воздуха "на хитрые углы" намек именно на пентаграмму?
Знаток библейской "тайнописи" Саша Саакадзе указала мне, что фамилия вождя, взятая без "огласовки" (Дж-Г-Ш-В-Л), почти совпадает с именем Христа - Iehoshouha (Джошуа, Иешуа), которое каббалистически записывается в виде הּוּשּהּיּ Jod-He-Shin-Vau-He[1]. А пентаграмма как раз и означает так называемое Великое Искупительное Астральное Клише или все то же каббалистическое имя Иисуса. Этот пентаграмматон образован из тетраграмматона Jod-He-Vau-He (Иегова) вставкой иероглифа שּ (Shin или Sin). Если совокупность иероглифов, составляющих имя Иеговы, означает Слово, как орган Божественной Воли, то иероглиф Шин символизирует материальное воплощение этого Слова, оружие, которым Воля оперирует в физическом плане.
Из этого наблюдения и начинает разворачиваться то главное, что было скрыто в восклицании Мандельштама "хочу назвать его не Сталин - Джугашвили!".
(Есть еще один вариант прочтения фамилии - назовем его "смешанным". Он возвращает нас к "родовым окончаниям". "Урезанное" Иегова - Jod-He - также означает одно из имен единого Бога (интерпретируется как Бесконечный). Тогда сшивка Jod-He-швили (Дж-Г-швили) означает Рожденный Богом или Сын Бога).
Возможно, это сходство - всего лишь совпадение. Но, возможно, что Иосиф Виссарионович, закончивший Горийское духовное училище и отучившийся пять лет в Тифлисской православной семинарии, "подвинул" свою осетинскую фамилию Джугаев, Дзугаев в сторону "Сына Божия". Впрочем, это уже наши домыслы. Главное же то, что Мандельштам вовсе не без оснований надеялся на понимание Сталина-Джугашвили.
Итак, предварительный вывод один: Мандельштам сравнил Иосифа Сталина с Иисусом Христом.
Поэт не ограничивается одним намеком - он расставляет указатели и дальше по тексту. Следуя в указанном направлении, будем отмечать и противоречия.
Художник, береги и охраняй бойца:
в рост окружи его сырым и синим бором
вниманья влажного. Не огорчить отца
недобрым образом иль мыслей недобором.
Здесь боец и отец - не одно и то же лицо. Отец - не Сталин, а тот, кто его послал, и художник не хочет огорчить этого отца (строчная буква в оригинале наводит на размышления), недобро или неумно отобразив его сына. Вспомним еще одно свидетельство:
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,
Какого, не скажу, то выраженье, близясь
к которому, к нему, - вдруг узнаешь отца
и задыхаешься, почуяв мира близость
Словами "какого, не скажу" Мандельштам прямо указывает на Того, чьим близнецом является Сталин. Ведь это Иисус говорил: "видевший Меня видел Отца" (Иоанн, 14. 9). Первая серьезная заминка: и все-таки - Сталин сам Христос или его близнец? Разница существенная, как увидим ниже. Если это - второе пришествие, то перед нами должен быть сам Спаситель.
Что касается последней строки цитаты, то и она теряет свою видимую косность, если читать ее в контексте христианских таинств. Приближаясь к лицу "близнеца", автор задыхается, почуяв, унюхав МИРО - благовоние, которым мазали лицо и тело помазанника Божия - пророка, мессию или царя. Умиротворение - слово того же корня - снисхождение божественной благодати при помазании.
Но почему автор задыхается? От восторга? Пока оставим этот вопрос без ответа, чтобы не нарушать стройность наших рассуждений. Пойдем дальше.
И я хочу благодарить холмы,
что эту кость и эту кисть развили
Вроде бы: "...Да сбудется Писание: "кость Его да не сокрушится" (Иоанн, 19. 36).
Что касается кисти, то, как ни крути, получился намек на сухую левую руку Сталина...
Художник, береги и охраняй бойца -
лес человеческий за ним идет, густея,
само грядущее - дружина мудреца,
и слушает его все чаще, все смелее.
Он свесился с трибуны, как с горы, -
в бугры голов.
Это поэтическая копия. А вот библейский оригинал: "И следовало за Ним множество народа <...>. Увидев народ, Он взошел на гору; и когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их... (Матфей, 4.25; 5. 1,2). Мандельштам почти цитирует Евангелие, сравнивая речи Сталина-трибуна с Нагорной проповедью Христа. Правда, сразу бросается в глаза странное огрубление образа - "свесился с трибуны ... в бугры голов" - что больше смахивает на злую пародию.
И я хотел бы стрелкой указать
на твердость рта - отца речей упрямых.
На первый взгляд просто натяжка, грубая замазка поэтической щели. Однако сама эта грубость есть особенность "темного" стиля и требует иного прочтения. Саша Саакадзе замечает: иероглиф Shin - это стрела в прямолинейном движении, и Мандельштам указывает этой стрелой на рот - 17-й Аркан Phe, название которого Звезда Волхвов (все та же пентаграмма). И еще: смыслообразующая Shin - 21-й Аркан, а официальная дата рождения Сталина (подвергается историками сомнению) - 21 декабря, день зимнего солнцестояния, символизирующий рождение новогоСолнца.
Он улыбается улыбкою жнеца
рукопожатий в разговоре,
<...>
И каждое гумно, и каждая копна
сильна, убориста, умна - добро живое ...
Иоанн Креститель говорил о грядущем Христе: "Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое, и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым" (Матфей, 3.12). А вот слова самого Иисуса: "А Я говорю вам: возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве. Жнущий получает награду и собирает плод и жизнь вечную, так что и сеющий и жнущий вместе радоваться будут" (Иоанн, 4. 35,36).
Мандельштам цитирует Евангелие абсолютно сознательно - разделяя гумно, на котором происходит обработка зерна (плодов), и солому, уложенную в копны. И это притом, что каждая предназначенная Иисусом к сжиганию копна - "сильна, убориста, умна - добро живое"! Здесь Мандельштам явно сочувствует тем, кто отнесен Судией к "соломе". Видимо, с этим придется смириться, "ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну" (Иоанн, 5. 22).
части 3-5 http://kraj-terem.livejournal.com/110230.html
части 6 и эпилог http://kraj-terem.livejournal.com/110475.html