Красноярец, на морозный, зимний день, градусов в 20-25 похож... К 170-летию В.И. Сурикова
Своим материалом вновь поделилась Рина Незелёная. Спасибо большое!
Н. Б. СЕВЕРОВА о В.И. Сурикове:
12 декабря (1908 - ?).
Вчера... была на чествовании памяти П. М. Третьякова в Обществе любителей художеств. Там познакомились с Суриковым... Суриков приводит меня в восторг. Это натура, темперамент истинного художника. Человек цельный, выточенный из одной скалы, монолит, самородок! Красноярец, на морозный, зимний день, градусов в 20-25 похож. А улыбка славная, веселая...
Мороз у нас нынче в Красноярске покрепче будет, градусник перевалил тридцатиградусную отметку. Однако красноярцы не сдаются. Вечером 20 января 2018 года на нелекции «Знакомый и незнакомый Суриков» в Красноярском художественном музее им. В.И. Сурикова зал был переполнен. Было очевидно, что красноярцы любят и гордятся своим великим земляком.
В ходе подготовки материалов о Мамонтовых, Третьяковых и Кузнецовых мне пришлось достаточно много прочитать материала и невольно сердцем всегда отмечаешь строки о Василии Ивановиче Сурикове, который был в тесном знакомстве с ними.
Совершенно случайно в наследство от давно умершей старушки соседки оказалась у меня небольшая карманная книга В.С. Мамонтова «Воспоминания о русских художниках» издательства Академии художеств СССР 1951 г., где Всеволод Саввич Мамонтов (1870-1951), сын Саввы Ивановича Мамонтова в трех небольших эпизодах описывает нашего земляка:
В.И. Сурикова я больше помню в нашем московском доме. В Абрамцево он никогда не гостил, а приезжал лишь ненадолго, да и то не часто.
В кабинете С. И. Мамонтова в доме на Садовой-Спасской.
Слева - направо В. И. Суриков, И. Е. Репин, С. И. Мамонтов, К. А. Коровин, В. А. Серов, М. М. Антокольский. 1880-е
Припоминается, как Суриков, посмотрев поставленную впервые в Москве отцом на сцене его Частной оперы «Снегурочку» Римского-Корсакова, красочно перебирал в разговоре детали этой так любовно сделанной постановки и восторгался, между прочим, пляской скоморохов.
Как-то в один из приездов Сурикова в Абрамцево, при виде нашего увлечения верховой ездой, в нем заговорила казацкая кровь. И он заявил моей сестре, страстной любительнице этого дела: «Коня, коня, давайте и мне коня!» Конечно, коня ему дали, и с той поры в памяти осталась характерная фигура Василия Ивановича на казацком седле - это для нас, ездивших всегда на английских седлах, было совершенно непривычно. Подпершись левой рукой в бок, возвышался Суриков над своей лошадью, не отставая ни в чем и нигде от молодежи.
Фотографию В.И. Сурикова верхом на коне я не нашла, но вот характерную позу, где художник упирается правой рукой в бок, обнаружила на этой фотографии))))
В 1891 году по случаю исполнившегося пятидесятилетия со дня смерти Лермонтова, вышло в свет новое издание его сочинений, иллюстрированное лучшими современными русскими художниками. Суриков для этого издания дал только один рисунок - палача в «Песне о купце Калашникове». Как-то в коснувшемся этого рисунка разговоре Василий Иванович оригинально и образно рассказал, как он в детстве в одном из сибирских городов видел палача. С засученными руками своей красной кумачовой рубахи расхаживал палач по помосту и в ожидании работы отпускал шутки окружавшей лобное место толпе. Переживая в воспоминании свой рассказ, Василий Иванович сам засучил свои рукава и большими шагами ходил по комнате, как-то особенно дико озираясь и откидывая со лба свои густые, остриженные под скобку волосы. Таким и изобразил он палача на своем рисунке.
Интересны и воспоминания Веры Павловны Зилоти, дочери П.М. Третьякова:
Приблизительно в тех же годах, когда мы виделись с Васнецовым, поселился в Москве Василий Иванович Суриков. Родом он был из Красноярска, «почти якут», по его собственному выражению, и наружность у него была, мне кажется, типичная для того Сибирского края: небольшой, плотный, с широким вздернутым носом, темными глазами, такими же прямыми волосами, торчащими над красивым лбом, с прелестной улыбкой, с мягким звучным голосом. Умный-умный, со скрытой, тонкой сибирской хитростью, он был неуклюжим молодым медведем, могущим быть, казалось, и страшным, и невероятно нежным. Минутами он бывал прямо обворожительным.
Познакомились мы раньше всего с его картиной «Казнь стрельцов» на одной из Передвижных выставок, вскоре после которой картина была повешена на стене нашей галереи. Какое сильное, страшное впечатление давала эта изумительная картина! Облик Петра меня\ так поразил, что в мою болезнь, случившуюся вскоре, я бредила им. Он являлся мне во сне в виде кошмара в продолжении многих лет.
Не вспомню, когда мы лично познакомились с Василием Ивановичем. Ни в его картине, ни в нем самом невозможно было сразу не почувствовать громадной силы гения. Он стал заходить к нам из галереи с нашим отцом к завтраку. Как-то позвал Мамочку и нас с Сашей к себе, показать свою новую, еще неоконченную картину «Меншиков в Березове». Когда мы приехали к нему, мы услышали его звучный голос: «Лиля!». Вышла к нам милая, молодая, скорее красивая, скажу даже очаровательная женщина, бледная, с лучистыми темными глазами, темной косой. Она была всегда, и впоследствии конфузливая, но такая приветливая. Квартира была у них чрезвычайно маленькая и холодная…
В половине 80-х годов наняли Суриковы на лето избу в Мытищах. Село это знаменито центральным водопроводом для снабжения всей Москвы питьевой водой. Лежит оно на Троицком, собственно Ярославском, шоссе, по которому столетиями шли целый год, особенно летом, беспрерывные вереницы богомольцев, направлявшихся сначала в Хотьковский монастырь, затем в Троице-Сергиеву лавру, шли со всех краев России… Разнообразию типов не было конца. Мы сразу догадались, что Суриков задумал писать картину с толпой, народную историческую картину…
Когда смеркалось, часто он пешком «отмахивал», по его выражению, десять верст и появлялся неожиданно у нас в Куракино. Пили чай на балконе, живо, интересно беседовали; потом переходили в дом, где в гостиной засаживали меня, грешную, за фортепиано, и надолго. Василий Иванович всегда тихо и звучно просил: «Баха, Баха, пожалуйста!»…
Темнело. Приезжал из Москвы отец наш, всегда душевно радовался найти у нас Василия Ивановича, который обычно оставался обедать. А если шел дождик, то и вечером музыка продолжалась, к удовольствию и отца…
Куракино. Фотография. 1880 г.
А вот что вспоминает Александра Павловна Боткина, вторая дочь П.М. Третьякова:
Появление его (Сурикова) в художественном мире с картиной «Казнь стрельцов» было ошеломляюще. Никто не начинал так. Он не раскачивался, но примеривался, как гром грянул этим произведением…
На нас, молодежь, эта картина произвела сложное и глубокое впечатление. Тем интереснее было увидеть автора. И вот он стал бывать. Как человек оказался так самобытен, так ни на кого не похож, и лицом, и говором. Никогда нельзя было угадать, что он вам ответит или что скажет сам…
Семьи Третьяковых и Суриковых не были близки. Их дети были малы. Жена его, занятая ребятами, мало показывалась. Но я хорошо ее помню, ее своеобразную красоту и обаяние. И до сих пор, глядя на «больную дочь» Меншикова, я не могу не вспомнить её. Может быть и не её лицо служило моделью, но эта бледность и глубина темных глаз связались в моем воображении с нею.
Как отметила лектор старший научный сотрудник КХМ Резвых Татьяна Алексеевна на нелекции, Василий Иванович был мастером психологического портрета. Это же отмечал и выдающийся московский адвокат Федор Никифорович Плевако, к которому обратились В.И. Суриков и В.Д. Поленов за защитой, когда арестовали их друга Савву Ивановича Мамонтова.
Савва Иванович Мамонтов (1841-1918) - промышленный магнат, главный акционер железнодорожной и двух заводских компаний, - был одним из самых популярных в России меценатов. Осенью 1899 г. российская общественность была шокирована известием об аресте и скором предании суду Мамонтова, двух его сыновей и брата по обвинению в растрате («хищении и присвоении») 6 млн рублей из средств Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги.
Процесс Федор Никифорович выиграл. Суд признал факт растраты. Все подсудимые были оправданы. Газеты печатали речь Плевако, цитировали ее, комментировали: «Плевако освободил Савву Мамонтова!»
По глубине анализа материала уголовного дела эта речь была одной из лучших по этой категории дел. Художники и артисты привезли домой Плевако огромный букет цветов, от души благодарили его. Сам он был доволен исходом дела. Все собравшиеся были под впечатлением только что окончившегося процесса, пили чай, вспоминали все дни суда и то, как вел себя на суде Плевако.
Василий Иванович Суриков спросил у него, предугадывал ли он исход дела. Тот ответил, что после допроса свидетелей он, по выражениям лиц присяжных заседателей, почувствовал определенное сочувствие к подсудимому и дальше уже мысленно корректировал подготовленную речь. Он определил те места обвинения, по которым надо наносить как можно больше возражений. И тут же сказал Сурикову: «А ведь ты, Василий Иванович, когда пишешь свои портреты, стремишься заглянуть в душу того человека, который тебе позирует. Так вот и я стараюсь проникнуть моим взором в души присяжных заседателей и произношу свою речь так, чтоб она дошла до их сознания». «Да, Федор Никифорович, ты поэт-оратор»,- ответил Суриков и спросил, когда тот почувствовал в суде, что свой долг исполнил до конца. Не задумываясь, Плевако ответил: «Тогда, когда присяжные вынесли свое решение... Когда ко мне подошел Савва Иванович и пожал мне руку, мне хотелось, по русскому обычаю, обнять его и трижды поцеловать, но суд не то место, где это делают».
Не все знают, что которое время Василий Иванович Суриков и сам работал присяжным заседателем в Московском окружном суде, о чем он писал домой:
[Москва]. 29 ноября 1899
Здравствуй, дорогой наш Саша!
Пишу тебе, что я с 17 по 27 ноября отправлял должность присяжного заседателя по III уголовному отделению Московского окружного суда. Председательствовал Нилус, чрезвычайно добросовестный и даровитый по своей обязанности. Предо мной прошло много московских жуликов разных категорий, начиная от карманника до кражи со взломом, ограбления и систематической кражи, как дело Фарафонтова, у которого крали из магазина чуть не десять лет товар: ножи, тарелки, лампы. В этом деле нас продержали до часу ночи. В суде обедали, и завтракали, и отдыхали на постелях, в особо устроенных комнатах. Большая часть дела шла по 1653 и т. д. ст[атьям]. Было одно и при закрытых дверях. Я увидел, как трудна служба по министерству юстиции. Постоянное напряжение умственных сил при разборе дела, допросы свидетелей и т. д. много уносят здоровья.
Василий Иванович Суриков на протяжении всей жизни живо интересовался вопросами судебной реформы:
[Москва. Июнь 1884]
Здравствуйте, милые мама и Саша!
Я и жена и дети, слава богу, здоровы. Уже как будет два или три месяца мы устроились на новой квартире. Теперь я пишу новую картину, тоже большую. Здоровы ли вы, я очень беспокоюсь о вас, так как по приезде из-за границы получил одно только от вас письмо. Как ты служишь, Саша?
Я читал в газетах, что будет в Государственном совете рассматриваться проект судебной реформы в Сибири. Я думаю, что ты уже знаешь об этом?...
[Москва. Апрель 1897]
Здравствуй, дорогой наш Саша!
Поздравляю тебя с праздником пасхи. Желаю самого главного -- здоровья. Береги себя. Мы все здоровы. Про себя пишу тебе, что после пасхи, бог даст, думаю начинать картину "Суворов»…
Напиши, Саша, как твоя служба идет. Что, думаешь, поступишь или нет на службу после реформы? Дай господи, чтобы ты продолжал службу, покуда еще силы и желание. Поклонись от меня председателю и всем твоим добрым товарищам.
[Москва. Август 1897]
Здравствуй, дорогой наш Саша!
Мы возвратились из-за границы. Были в Киеве, осматривали замечательное там и были в Лавре и прикладывались к святым мощам угодников.
Я поработал-таки в Швейцарии. Собрал нужные этюды и теперь начал работать в музее картину.
Квартиру оставлял за собой. Читал по приезде об открытии судов в Сибири. Меня интересует, что, как ты теперь устроишься? Помог бы тебе бог поступить на службу. Ну, да ты молодец, без дела не останешься.
Чиновники Енисейского губернского суда. В третьем ряду четвертый слева - А. И. Суриков, брат художника В. И. Сурикова.
Фото М. Б. Аксельрода, 1897 г.
Источник: Иллюстрированная история Красноярья (XVI - начало XX в.), 2012 г.
1 июля 1897 года Александр Иванович стал архивариусом губернского суда, а с проведением в Сибири судебной реформы 1897 года - архивариусом Красноярского окружного суда, обеспечивал сохранность судебных документов в общей сложности 14 лет. С этой должности он ушел в отставку 31 декабря 1911 года с правом ношения мундира.
Василий Иванович многих знавал «судейских» и в Москве, и в Красноярске:
[Москва. Осень 1890]
Здравствуйте, милые мама и Саша!
Мы приехали в Москву. Покуда наняли небольшую квартиру в 3 комнаты и 4 кухня. Плачу 30 рублей в месяц.
Воздух в Москве ужасный после Сибири. …
У Ковалевского1 еще не был. Да нигде еще.
Ковалевский Михаил Григорьевич -- товарищ прокурора Московского окружного суда.
[Москва. Февраль 1891]
Здравствуйте, милые мама и Саша!
Душата учатся ничего, ладно. Я ужасно рад, что ты чины глотаешь, как блины на масленице.
… Поклонись от меня председателю. Тут в Окружном суде умер председатель Лавров, должно быть, Сергей Матвеевич его знал.
[Москва]. 20 сентября 1894
Здравствуйте, дорогие мамочка и Саша!
Я от вас уже два месяца не получал известия. Здоровы ли вы? Мы все, слава богу, здоровы. Я теперь кончаю "Ермака" в зале Исторического музея, в Москве вот уже месяц. Картина сильно подвинулась. Ее видели Потанин - знаменитый путешественник, потом начальник музея князь Щербатов с женой и сестрой -- княгиней Оболенской {Фрейлина государыни. (Примеч. Сурикова).}, граф Комаровский -- начальник Оружейной палаты, и еще некоторые ученые, московские художники, Забелин -- историк, Семидалов -- доктор, брат судьи (Красноярского) и еще некоторые военные, и все они признали, что Ермак у меня удался, не говоря уже о других фигурах.
Семидалов Вениамин Иванович - врач-психиатр, знаток польской литературы и переводчик, сотрудник Сибирской газеты "Восточное обозрение". После переезда из Красноярска в Москву работал ординатором психиатрической больницы на Канатчиковой даче (ныне больница им. П. П. Кащенко). Вокруг него в Москве группировались земляки. Его брат -- Семидалов Владимир Иванович служил в 1890-х гг. председателем Красноярского окружного суда.
7 октября 2017 года на сайте аукционного дома ЛИТФОНД появился лот 85:
Суриков Василий Иванович (1848-1916) «В приемной». 1902-1905.
Бумага, графитный карандаш, тушь, кисть, акварель, 35,4 х 44,4 см. Без подписи.
Хочется думать, что Василий Иванович Суриков, будучи присяжным заседателем, изобразил на этой акварели атмосферу судебного ведомства. Возможно найдутся и в нашем городе меценаты, которые приобретут в дар к юбилею нашего великого земляка, разумеется, после тщательной художественной экспертизы эту акварель?
Н. Б. СЕВЕРОВА о В.И. Сурикове:
12 декабря (1908 - ?).
Вчера... была на чествовании памяти П. М. Третьякова в Обществе любителей художеств. Там познакомились с Суриковым... Суриков приводит меня в восторг. Это натура, темперамент истинного художника. Человек цельный, выточенный из одной скалы, монолит, самородок! Красноярец, на морозный, зимний день, градусов в 20-25 похож. А улыбка славная, веселая...
Мороз у нас нынче в Красноярске покрепче будет, градусник перевалил тридцатиградусную отметку. Однако красноярцы не сдаются. Вечером 20 января 2018 года на нелекции «Знакомый и незнакомый Суриков» в Красноярском художественном музее им. В.И. Сурикова зал был переполнен. Было очевидно, что красноярцы любят и гордятся своим великим земляком.
В ходе подготовки материалов о Мамонтовых, Третьяковых и Кузнецовых мне пришлось достаточно много прочитать материала и невольно сердцем всегда отмечаешь строки о Василии Ивановиче Сурикове, который был в тесном знакомстве с ними.
Совершенно случайно в наследство от давно умершей старушки соседки оказалась у меня небольшая карманная книга В.С. Мамонтова «Воспоминания о русских художниках» издательства Академии художеств СССР 1951 г., где Всеволод Саввич Мамонтов (1870-1951), сын Саввы Ивановича Мамонтова в трех небольших эпизодах описывает нашего земляка:
В.И. Сурикова я больше помню в нашем московском доме. В Абрамцево он никогда не гостил, а приезжал лишь ненадолго, да и то не часто.
В кабинете С. И. Мамонтова в доме на Садовой-Спасской.
Слева - направо В. И. Суриков, И. Е. Репин, С. И. Мамонтов, К. А. Коровин, В. А. Серов, М. М. Антокольский. 1880-е
Припоминается, как Суриков, посмотрев поставленную впервые в Москве отцом на сцене его Частной оперы «Снегурочку» Римского-Корсакова, красочно перебирал в разговоре детали этой так любовно сделанной постановки и восторгался, между прочим, пляской скоморохов.
Как-то в один из приездов Сурикова в Абрамцево, при виде нашего увлечения верховой ездой, в нем заговорила казацкая кровь. И он заявил моей сестре, страстной любительнице этого дела: «Коня, коня, давайте и мне коня!» Конечно, коня ему дали, и с той поры в памяти осталась характерная фигура Василия Ивановича на казацком седле - это для нас, ездивших всегда на английских седлах, было совершенно непривычно. Подпершись левой рукой в бок, возвышался Суриков над своей лошадью, не отставая ни в чем и нигде от молодежи.
Фотографию В.И. Сурикова верхом на коне я не нашла, но вот характерную позу, где художник упирается правой рукой в бок, обнаружила на этой фотографии))))
В 1891 году по случаю исполнившегося пятидесятилетия со дня смерти Лермонтова, вышло в свет новое издание его сочинений, иллюстрированное лучшими современными русскими художниками. Суриков для этого издания дал только один рисунок - палача в «Песне о купце Калашникове». Как-то в коснувшемся этого рисунка разговоре Василий Иванович оригинально и образно рассказал, как он в детстве в одном из сибирских городов видел палача. С засученными руками своей красной кумачовой рубахи расхаживал палач по помосту и в ожидании работы отпускал шутки окружавшей лобное место толпе. Переживая в воспоминании свой рассказ, Василий Иванович сам засучил свои рукава и большими шагами ходил по комнате, как-то особенно дико озираясь и откидывая со лба свои густые, остриженные под скобку волосы. Таким и изобразил он палача на своем рисунке.
Интересны и воспоминания Веры Павловны Зилоти, дочери П.М. Третьякова:
Приблизительно в тех же годах, когда мы виделись с Васнецовым, поселился в Москве Василий Иванович Суриков. Родом он был из Красноярска, «почти якут», по его собственному выражению, и наружность у него была, мне кажется, типичная для того Сибирского края: небольшой, плотный, с широким вздернутым носом, темными глазами, такими же прямыми волосами, торчащими над красивым лбом, с прелестной улыбкой, с мягким звучным голосом. Умный-умный, со скрытой, тонкой сибирской хитростью, он был неуклюжим молодым медведем, могущим быть, казалось, и страшным, и невероятно нежным. Минутами он бывал прямо обворожительным.
Познакомились мы раньше всего с его картиной «Казнь стрельцов» на одной из Передвижных выставок, вскоре после которой картина была повешена на стене нашей галереи. Какое сильное, страшное впечатление давала эта изумительная картина! Облик Петра меня\ так поразил, что в мою болезнь, случившуюся вскоре, я бредила им. Он являлся мне во сне в виде кошмара в продолжении многих лет.
Не вспомню, когда мы лично познакомились с Василием Ивановичем. Ни в его картине, ни в нем самом невозможно было сразу не почувствовать громадной силы гения. Он стал заходить к нам из галереи с нашим отцом к завтраку. Как-то позвал Мамочку и нас с Сашей к себе, показать свою новую, еще неоконченную картину «Меншиков в Березове». Когда мы приехали к нему, мы услышали его звучный голос: «Лиля!». Вышла к нам милая, молодая, скорее красивая, скажу даже очаровательная женщина, бледная, с лучистыми темными глазами, темной косой. Она была всегда, и впоследствии конфузливая, но такая приветливая. Квартира была у них чрезвычайно маленькая и холодная…
В половине 80-х годов наняли Суриковы на лето избу в Мытищах. Село это знаменито центральным водопроводом для снабжения всей Москвы питьевой водой. Лежит оно на Троицком, собственно Ярославском, шоссе, по которому столетиями шли целый год, особенно летом, беспрерывные вереницы богомольцев, направлявшихся сначала в Хотьковский монастырь, затем в Троице-Сергиеву лавру, шли со всех краев России… Разнообразию типов не было конца. Мы сразу догадались, что Суриков задумал писать картину с толпой, народную историческую картину…
Когда смеркалось, часто он пешком «отмахивал», по его выражению, десять верст и появлялся неожиданно у нас в Куракино. Пили чай на балконе, живо, интересно беседовали; потом переходили в дом, где в гостиной засаживали меня, грешную, за фортепиано, и надолго. Василий Иванович всегда тихо и звучно просил: «Баха, Баха, пожалуйста!»…
Темнело. Приезжал из Москвы отец наш, всегда душевно радовался найти у нас Василия Ивановича, который обычно оставался обедать. А если шел дождик, то и вечером музыка продолжалась, к удовольствию и отца…
Куракино. Фотография. 1880 г.
А вот что вспоминает Александра Павловна Боткина, вторая дочь П.М. Третьякова:
Появление его (Сурикова) в художественном мире с картиной «Казнь стрельцов» было ошеломляюще. Никто не начинал так. Он не раскачивался, но примеривался, как гром грянул этим произведением…
На нас, молодежь, эта картина произвела сложное и глубокое впечатление. Тем интереснее было увидеть автора. И вот он стал бывать. Как человек оказался так самобытен, так ни на кого не похож, и лицом, и говором. Никогда нельзя было угадать, что он вам ответит или что скажет сам…
Семьи Третьяковых и Суриковых не были близки. Их дети были малы. Жена его, занятая ребятами, мало показывалась. Но я хорошо ее помню, ее своеобразную красоту и обаяние. И до сих пор, глядя на «больную дочь» Меншикова, я не могу не вспомнить её. Может быть и не её лицо служило моделью, но эта бледность и глубина темных глаз связались в моем воображении с нею.
Как отметила лектор старший научный сотрудник КХМ Резвых Татьяна Алексеевна на нелекции, Василий Иванович был мастером психологического портрета. Это же отмечал и выдающийся московский адвокат Федор Никифорович Плевако, к которому обратились В.И. Суриков и В.Д. Поленов за защитой, когда арестовали их друга Савву Ивановича Мамонтова.
Савва Иванович Мамонтов (1841-1918) - промышленный магнат, главный акционер железнодорожной и двух заводских компаний, - был одним из самых популярных в России меценатов. Осенью 1899 г. российская общественность была шокирована известием об аресте и скором предании суду Мамонтова, двух его сыновей и брата по обвинению в растрате («хищении и присвоении») 6 млн рублей из средств Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги.
Процесс Федор Никифорович выиграл. Суд признал факт растраты. Все подсудимые были оправданы. Газеты печатали речь Плевако, цитировали ее, комментировали: «Плевако освободил Савву Мамонтова!»
По глубине анализа материала уголовного дела эта речь была одной из лучших по этой категории дел. Художники и артисты привезли домой Плевако огромный букет цветов, от души благодарили его. Сам он был доволен исходом дела. Все собравшиеся были под впечатлением только что окончившегося процесса, пили чай, вспоминали все дни суда и то, как вел себя на суде Плевако.
Василий Иванович Суриков спросил у него, предугадывал ли он исход дела. Тот ответил, что после допроса свидетелей он, по выражениям лиц присяжных заседателей, почувствовал определенное сочувствие к подсудимому и дальше уже мысленно корректировал подготовленную речь. Он определил те места обвинения, по которым надо наносить как можно больше возражений. И тут же сказал Сурикову: «А ведь ты, Василий Иванович, когда пишешь свои портреты, стремишься заглянуть в душу того человека, который тебе позирует. Так вот и я стараюсь проникнуть моим взором в души присяжных заседателей и произношу свою речь так, чтоб она дошла до их сознания». «Да, Федор Никифорович, ты поэт-оратор»,- ответил Суриков и спросил, когда тот почувствовал в суде, что свой долг исполнил до конца. Не задумываясь, Плевако ответил: «Тогда, когда присяжные вынесли свое решение... Когда ко мне подошел Савва Иванович и пожал мне руку, мне хотелось, по русскому обычаю, обнять его и трижды поцеловать, но суд не то место, где это делают».
Не все знают, что которое время Василий Иванович Суриков и сам работал присяжным заседателем в Московском окружном суде, о чем он писал домой:
[Москва]. 29 ноября 1899
Здравствуй, дорогой наш Саша!
Пишу тебе, что я с 17 по 27 ноября отправлял должность присяжного заседателя по III уголовному отделению Московского окружного суда. Председательствовал Нилус, чрезвычайно добросовестный и даровитый по своей обязанности. Предо мной прошло много московских жуликов разных категорий, начиная от карманника до кражи со взломом, ограбления и систематической кражи, как дело Фарафонтова, у которого крали из магазина чуть не десять лет товар: ножи, тарелки, лампы. В этом деле нас продержали до часу ночи. В суде обедали, и завтракали, и отдыхали на постелях, в особо устроенных комнатах. Большая часть дела шла по 1653 и т. д. ст[атьям]. Было одно и при закрытых дверях. Я увидел, как трудна служба по министерству юстиции. Постоянное напряжение умственных сил при разборе дела, допросы свидетелей и т. д. много уносят здоровья.
Василий Иванович Суриков на протяжении всей жизни живо интересовался вопросами судебной реформы:
[Москва. Июнь 1884]
Здравствуйте, милые мама и Саша!
Я и жена и дети, слава богу, здоровы. Уже как будет два или три месяца мы устроились на новой квартире. Теперь я пишу новую картину, тоже большую. Здоровы ли вы, я очень беспокоюсь о вас, так как по приезде из-за границы получил одно только от вас письмо. Как ты служишь, Саша?
Я читал в газетах, что будет в Государственном совете рассматриваться проект судебной реформы в Сибири. Я думаю, что ты уже знаешь об этом?...
[Москва. Апрель 1897]
Здравствуй, дорогой наш Саша!
Поздравляю тебя с праздником пасхи. Желаю самого главного -- здоровья. Береги себя. Мы все здоровы. Про себя пишу тебе, что после пасхи, бог даст, думаю начинать картину "Суворов»…
Напиши, Саша, как твоя служба идет. Что, думаешь, поступишь или нет на службу после реформы? Дай господи, чтобы ты продолжал службу, покуда еще силы и желание. Поклонись от меня председателю и всем твоим добрым товарищам.
[Москва. Август 1897]
Здравствуй, дорогой наш Саша!
Мы возвратились из-за границы. Были в Киеве, осматривали замечательное там и были в Лавре и прикладывались к святым мощам угодников.
Я поработал-таки в Швейцарии. Собрал нужные этюды и теперь начал работать в музее картину.
Квартиру оставлял за собой. Читал по приезде об открытии судов в Сибири. Меня интересует, что, как ты теперь устроишься? Помог бы тебе бог поступить на службу. Ну, да ты молодец, без дела не останешься.
Чиновники Енисейского губернского суда. В третьем ряду четвертый слева - А. И. Суриков, брат художника В. И. Сурикова.
Фото М. Б. Аксельрода, 1897 г.
Источник: Иллюстрированная история Красноярья (XVI - начало XX в.), 2012 г.
1 июля 1897 года Александр Иванович стал архивариусом губернского суда, а с проведением в Сибири судебной реформы 1897 года - архивариусом Красноярского окружного суда, обеспечивал сохранность судебных документов в общей сложности 14 лет. С этой должности он ушел в отставку 31 декабря 1911 года с правом ношения мундира.
Василий Иванович многих знавал «судейских» и в Москве, и в Красноярске:
[Москва. Осень 1890]
Здравствуйте, милые мама и Саша!
Мы приехали в Москву. Покуда наняли небольшую квартиру в 3 комнаты и 4 кухня. Плачу 30 рублей в месяц.
Воздух в Москве ужасный после Сибири. …
У Ковалевского1 еще не был. Да нигде еще.
Ковалевский Михаил Григорьевич -- товарищ прокурора Московского окружного суда.
[Москва. Февраль 1891]
Здравствуйте, милые мама и Саша!
Душата учатся ничего, ладно. Я ужасно рад, что ты чины глотаешь, как блины на масленице.
… Поклонись от меня председателю. Тут в Окружном суде умер председатель Лавров, должно быть, Сергей Матвеевич его знал.
[Москва]. 20 сентября 1894
Здравствуйте, дорогие мамочка и Саша!
Я от вас уже два месяца не получал известия. Здоровы ли вы? Мы все, слава богу, здоровы. Я теперь кончаю "Ермака" в зале Исторического музея, в Москве вот уже месяц. Картина сильно подвинулась. Ее видели Потанин - знаменитый путешественник, потом начальник музея князь Щербатов с женой и сестрой -- княгиней Оболенской {Фрейлина государыни. (Примеч. Сурикова).}, граф Комаровский -- начальник Оружейной палаты, и еще некоторые ученые, московские художники, Забелин -- историк, Семидалов -- доктор, брат судьи (Красноярского) и еще некоторые военные, и все они признали, что Ермак у меня удался, не говоря уже о других фигурах.
Семидалов Вениамин Иванович - врач-психиатр, знаток польской литературы и переводчик, сотрудник Сибирской газеты "Восточное обозрение". После переезда из Красноярска в Москву работал ординатором психиатрической больницы на Канатчиковой даче (ныне больница им. П. П. Кащенко). Вокруг него в Москве группировались земляки. Его брат -- Семидалов Владимир Иванович служил в 1890-х гг. председателем Красноярского окружного суда.
7 октября 2017 года на сайте аукционного дома ЛИТФОНД появился лот 85:
Суриков Василий Иванович (1848-1916) «В приемной». 1902-1905.
Бумага, графитный карандаш, тушь, кисть, акварель, 35,4 х 44,4 см. Без подписи.
Хочется думать, что Василий Иванович Суриков, будучи присяжным заседателем, изобразил на этой акварели атмосферу судебного ведомства. Возможно найдутся и в нашем городе меценаты, которые приобретут в дар к юбилею нашего великого земляка, разумеется, после тщательной художественной экспертизы эту акварель?