Братья Стругацкие - Град обречённый
- Футбол есть футбол, мяч круглый, поле квадратное, пусть победит достойнейший…
- Вы все это себе как-то странно представляете. Это не есть царство абсолютного зла. Это скорее хаос, который мы призваны упорядочить. А как мы сможем его упорядочить, если не будем обладать свободой воли?
Сотворивши зло, вы всегда надеялись уйти от наказания, потому что наказать вас могли только такие же люди, как вы. А если вам случалось сотворить добро, вы требовали от таких же, как вы, немедленной награды.
«Когда я приезжаю в чужую страну, - процитировал он, - я никогда не спрашиваю, хорошие там законы или плохие. Я спрашиваю только, исполняются ли они…»
- Что ж, Кацман умен. Я надеюсь, с этим ты не будешь спорить?
- Конечно, - сказал Андрей. - Именно поэтому он и опасен.
И Наставник опять показал глазами: да.
- Но ведь все это во имя большинства? - спросил Андрей почти с отчаянием.
- Конечно, - сказал Наставник. - Во имя темного, забитого, ни в чем не виноватого, невежественного большинства…
Андрей просмотрел заголовки: «Фридрих Гейгер предупреждает: вы погрузили город во тьму, но мы не дремлем!»; «Радикальное возрождение - единственная действенная мера против коррупции»; «А все-таки, мэр, куда делось зерно с городских складов?»; «Плечом к плечу - вперед! Встреча Фридриха Гейгера с вождями крестьянской партии»; «Мнение рабочих сталелитейного: скупщиков зерна - на фонарь!»; «Так держать, Фриц! Мы с тобой! Митинг домашних хозяек-эрвисток»; «Снова павианы?». Карикатура: задастый мэр, восседая на куче зерна, - надо понимать, того самого, которое исчезло с городских складов, - раздает оружие мрачным личностям уголовного вида. Подпись: «А ну-ка, объясните им, ребятки, куда девалось зерно!»
Андрей бросил листок на стол и почесал подбородок. Откуда у Фрица столько денег на штрафы? Господи, до чего все надоело!
- Ха! Хо!… - откликнулся Стась, всем своим видом стараясь показать, что воевал, что еще как воевал, слов нет выразить, как воевал.
А Андрей все стоял перед Сельмой и смотрел на нее. Он пытался хоть сейчас и хоть что-нибудь понять в этой женщине и как всегда ничего не понимал. Она была шлюхой, шлюхой природной, шлюхой божьей милостью - это он понимал. Это он понял давно. Она любила его, полюбила с первого же дня - это он тоже знал, и знал, что это нисколько ей не мешает.
- Ничего не понимаете! - сказал Изя. - Вы же тут все - кретины. А опасность грозит только умным людям.
- Ага! Умнеешь! - воскликнул Изя, размахивая искалеченной рукой. - Зря. Это опасно! Вот в этом-то и заключается вся трагедия. Сейчас очень много людей поумнеет, но поумнеет недостаточно. Они не успеют понять, что сейчас надо как раз притворяться дурачком…
Шестой донос уже пишет. И ведь не Румеру пишет, не Варейкису, а мне. Забавнейший психологический выверт. Если написать Варейкису или Румеру, Кехаду привлекут. А я Кехаду не трону, все про него знаю, но не трону, потому что ценю и прощаю, это всем известно. Вот и получается, что и гражданский долг вроде бы выполнен, и человека не загубили… Экий урод все-таки, прости, господи…
Мы не виноваты, что они свиньи. Они были свиньями и до нас, и после нас они останутся свиньями. Мы можем только накормить их и одеть, и избавить от животных страданий, а духовных страданий у них сроду не было и быть не может.
- Ну, он полагал, что задача просвещенных людей - поднимать народ до своего просвещенного уровня. Но как за это взяться, он, конечно, не знал.
- Если маньяком, - сказал он, - называть человека, который бьется над неразрешимой проблемой, - тогда да, он был маньяк. И ты, - Изя ткнул пальцем в Гейгера, - это не поймешь. Ты относишься к людям, которые берутся только за разрешимые проблемы.
Вы ужасно презираете широкую массу и ужасно гордитесь этим своим презрением. А на самом деле - вы настоящие, стопроцентные рабы этой массы! Все, что вы ни делаете, вы делаете для массы. Все, над чем вы ломаете голову, все это нужно в первую очередь именно массе. Вы живете для массы. Если бы масса исчезла, вы потеряли бы смысл жизни. Вы жалкие, убогие прикладники. И именно поэтому из вас никогда не получится маньяков. Ведь все, что нужно широкой массе, раздобыть сравнительно нетрудно. Поэтому все ваши задачи - это задачи заведомо разрешимые.
Ты полагаешь, значит, самоубийства будут, какую бы политику мы не проводили?
- Они будут именно потому, что вы проводите вполне определенную политику! - сказал Изя. - И чем дальше, тем больше, потому что вы отнимаете у людей заботу о хлебе насущном и ничего не даете им взамен. Людям становится тошно и скучно. Поэтому будут самоубийства, наркомания, сексуальные революции, дурацкие бунты из-за выеденного яйца…
В итоге - либо голодный бунт, либо сытый бунт - выбирайте по вкусу.
- И вообще, знаете, что мне кажется? - задумчиво проговорил он. - Как только общество решит какую-нибудь свою проблему, сейчас же перед ним встает новая проблема таких же масштабов… нет, еще больших масштабов. - Он оживился. - Отсюда, между прочим, следует одна интересная штука. В конце концов перед обществом встанут проблемы такой сложности, что разрешить их будет уже не в силах человеческих. И тогда так называемый прогресс остановится.
Хочешь знать, в каком мире ты живешь, - деньги давай, транспорт давай, людей… Иначе ничего не будет. Нам и всего-то нужна дуга километров в пятьсот. Промерим гравитацию, изменение яркости, изменение по высоте…
(Об отсутствии значимого искусства)- Трудно объяснить, - признался он. - Сам я, лично, не знаю, зачем все это нужно, но я слыхал, что в каждом порядочном обществе все это есть. А раз у нас этого нет, значит, что-то не в порядке…
- Да почему это они будут меня обязательно костерить? - возмутился Гейгер. - А может быть, наоборот - воспевать?
- Нет, - сказал Изя. - Воспевать они не станут. Тебе же Андрей сегодня объяснил насчет ученых. Так вот, великие писатели тоже всегда брюзжат. Это их нормальное состояние, потому что они - это больная совесть общества, о которой само общество, может быть, даже и не подозревает. А поскольку символом общества являешься в данном случае ты, тебе в первую очередь и накидают банок…
- Нормально ли, чтобы миллион человек - все равно, здесь или на Земле, - за десятки лет не дал ни одного творческого таланта?
- Если судить, скажем, по Древней Греции, то очень ненормально.
(...)
- Но если судить, например, по монголам, то у нас все в порядке.
- Самое страшное? - повторил он для разгону. - Самое страшное - это вот что. Представьте себе: палатка, ночь, пустыня вокруг, безлюдье, волки воют, град, буря… - Он сделал паузу и посмотрел на Наставника, который весь подался вперед, слушая. - Град, понимаете? С голубиное яйцо величиной… И надо идти по нужде.
- Каждый получает то, чего он заслуживает.
- То, чего он добивается, - пробормотал Андрей.
- Можно и так сказать. Если угодно, это одно и то же.
Поскольку настоящего противника не существует, необходимо его придумать. А как показывает мировой опыт, самый страшный противник - это противник придуманный. Уверяю вас, это будет невероятно жуткое чудовище. Армию придется удвоить.
- А что я могу ответить? Что?! Отвечаю, что начальству виднее…
- Ну и ответ! - сказал Изя, ужасно тараща глаза. - Да такими ответами целую армию разложить можно, не то что несчастных водителей… Я, мол, ребятушки, хоть сейчас готов назад, да вот зверь-начальник не пускает… Вы сами-то понимаете, зачем мы идем? Ведь вы же доброволец, вас никто не принуждал!
И вообще время всегда работает на начальство против бунтовщиков. Везде так было, и всегда так было… Вот они сегодня сговорились, что завтра дальше не пойдут. Утром поднимутся оскаленные, а мы им - большой привал. Идти-то, ребята, оказывается, никуда и не надо, зря оскалились… А тут еще тебе и каша с черносливом, чаю вторая кружка, шоколад…
- Танки - другое дело. Но вот я прекрасно помню случай, когда рота парашютистов отказалась вступить в деревню, где жил известный на всю округу колдун.
Вот ты, ты, рыжий, вшивый, умеешь котлету нарисовать, да такую, чтобы сразу же жрать захотелось? Или анекдотец хотя бы сочинить? Не умеешь? Так куда же ты, говно, лезешь с ним равняться? Пахать иди, пахать! Рыбу удить, ракушки промышлять!…
Александр, мол, Македонский, родился тогда-то, помер тогда-то. Завоеватель. Буцефал. «Графиня, ваш Буцефал притомился, а кстати, не хотите ли вы со мной переспать?» Культурно, образно, по-светски…
Делам надо поклоняться, а не статуям. А может быть, даже и делам поклоняться не надо. Потому что каждый делает, что в его силах. Один - революцию, другой - свистульку. У меня, может, сил только на одну свистульку и хватает, так что же я - говно теперь?
Они здесь убивали друг друга в приступе неистовой ярости, как взбесившиеся хищники, как остервеневшие тарантулы, как обезумевшие от голода крысы. Как люди.
- Понимания этого вашего у меня теперь вот сколько! - Андрей постукал себя ребром ладони по кадыку. - Все на свете я теперь понимаю. Тридцать лет до этого понимания доходил и вот теперь дошел. Никому я не нужен, и никто никому не нужен. Есть я, нет меня, сражаюсь я, лежу на диване - никакой разницы. Ничего нельзя изменить, ничего нельзя исправить. Можно только устроиться - лучше или хуже. Все идет само по себе, а я здесь ни при чем. Вот оно - ваше понимание, и больше понимать мне нечего… Вы мне лучше скажите, что я с этим пониманием должен делать? На зиму его засолить или сейчас кушать?…
- Ничего, ничего, - проворчал Изя. - Дурак - тоже существо разумное. Сам не поймет - другим расскажет… - Он вдруг оживился. - Возьми, например, мифы! Как известно, дураков - подавляющее большинство, а это значит, что всякому интересному событию свидетелем был, как правило, именно дурак. Зрю: миф есть описание действительного события в восприятии дурака и в обработке поэта. А?!
Почему мы все-таки и несмотря ни на что должны идти вперед? (...) А потому, что позади у нас - либо смерть, либо скука, которая тоже есть смерть. Неужели тебе мало этого простого рассуждения?
Нет, голубчик, храм строится еще и из поступков. Если угодно, храм поступками цементируется, держится ими, стоит на них. С поступков все началось. Сначала поступок, потом - легенда, а уже только потом - все остальное.
А ты ведь без поклонения не можешь, ты это с молоком матери всосал - необходимость поклонения чему-нибудь или кому-нибудь. Тебе же навсегда вдолбили в голову, что ежели нет идеи, за которую стоит умереть, то тогда и жить не стоит вовсе. А ведь такие, как ты, добравшись до окончательного понимания, на страшные вещи способны. Либо он пустит себе пулю в лоб, либо подлецом сверхъестественным сделается - убежденным подлецом, принципиальным, бескорыстным подлецом, понимаешь?… Либо и того хуже: начнет мстить миру за то, что мир таков, каков он есть в действительности, а не согласуется с каким-нибудь там предначертанным идеалом… А идея храма, между прочим, хороша еще и тем, что умирать за нее просто-таки противопоказано. За нее жить надо. Каждый день жить, изо всех сил и на всю катушку…