Метр. А смысл? (Вместо статьи о метрике)
Вопрос о метрике разверзся пропастью-ловушкой под ногами уже довольно уверенно шагающего чтения. И вот мы падали, падали, пытались навести хлипкие мостики, но не находили переправы. Вместо отчётливых ступеней хронологии - увёртывающиеся живые камни. Вместо дыхания - скрупулёзный подсчёт минувшего. И не видно этому ни дна, ни начала. Потому что нужно суметь протанцевать над пропастью.
И всё-таки мы хотим собрать и назвать, пусть не наукообразно, пусть на своём диалекте, то, что казалось нам важным.
Мы споткнулись на Пиндаре, на первой пифийской оде. Способ чтения, опирающийся на вариативную, но всё же чёткую схему, годился для гекзаметра и эолийских размеров. Но не здесь. Громоздкий ритмический комплекс строфа-антистрофа-эпод укладывался в известную частично мелодию (которая, в прочем, не аутентична), которую нас учил играть на флейте ещё летом младший брат. Но дальше, примерно на середине эпода, тропинка пропадает, и куда идти дальше - мы не знаем. И мы будто впервые очнулись и ужаснулись тому, насколько условно и поверхностно то, что мы получаем при учебном чтении. Свидетельство, важнейшее для нас, - невозможность непосредственного восприятия. Нам велят - читайте дальше, а мы не можем, потому что - не знаем. Когда этот ступор превращают в надёжную стену, язык называют мёртвым. И тогда то, что осталось - мёртвое - можно разобрать по косточкам, сосчитать, систематизировать, измерить вдоль и поперёк. Спокойно и строго. Тех, кто отважится жить вопреки стенам, будут упрекать в погрешностях, чрезмерной пылкости и прочих взбалмошных придумках.
Современные европейские языки не могут передать фонологические особенности древнегреческого. И даже воспринять в полной мере. Тронский называет это языковым сознанием. Неразличимы виды музыкального ударения и придыхания, оппозиция долготы и краткости. Силовое ударение, ровный отсчёт - «единственно возможное для сколько-нибудь значительного количества читателей». То, что дают нам в руки эти исследования, то, что мы можем понять, представить, похоже на сосуд, собранный из черепков на проволочном каркасе. Не унести в нём ни воды, ни вина.
В поэзии наряду со значением слов несёт смысл звучание слов. Нам было удивительно объяснять, почему игнорирование аллитерации - упущение для перевода (dein, deinde…). Бруно Снелль начинает разговор о квантитативной метрике с полнозвучности поэтического языка: «раз звуки должны звучать, то смысл слов, содержание речи с необходимостью уступает большее, чем в прозе, место воспринимаемому чувственно: то, что слышат уши, должно иметь свою выразительность». Но наши уши не различат долготы и краткости как основы ритма. То, что в оригинале вьётся сложным узором квантитативного ритма и музыкального ударения, мы упрощаем до одномерного отхлопывания. Что мы улавливаем от исходного ритма? Расположение сильных и слабых мест стиха. Только вот что это такое? В чём эта сила и слабость? Ритм, воплощённый средствами, доступными нашему языку, сохраняется как некоторая внутренняя пропорция. Но нет же! Мы читаем гекзаметр как вальс, как трёхдольный размер, но каждая стопа состоит из 4 мор - долгого слога (2 моры) и двух одноморных или вновь долгого. Погрешность велика. Тем не менее, отработанная схема справляется с текстом. И, казалось бы, зачем усложнять задачу? Что мы теряем? Что нас интересует?
Быть может это не столь критично для разговорного стиха, построенного по метру. Но песенный стих, тот же Пиндар, показывают всё наше бессилие. Неспособность понять ритм из текста.
Вопрос о метрике. О происхождении метрики.
Метрика - это не разметка, не схема. Метрика, размер, метр, мера, мора - ведут к ритму, который - течение, течение времени. Как сказать легко, как сказать ученически чётко - что такое ритм? Это что-то значительно более основное, чем водоразделы языковых сознаний. Ритм выходит к танцу, к музыке, к миру. Когда появился ритм? Когда появился мир?
Ничего не сохранилось, мы ничего не знаем! - отдёргивают руки, закрывают глаза и считают, считают, считают. Почему так сложны и спутаны ваши законы, ваши формулы? Потому что не сосчитать живое.
Метрика в ограничительном смысле, как один из способов организации поэтического текста, возникновение, развитие и уход которого можно взяться проследить, абстрактна. Способ исследования, вводящий обобщающую гипотезу развития, умалчивает об основании точно так же, как и стерильный разбор количества слогов. Об основании - истоке, ритме - течении, откуда черпает целостность каждое конкретное стихотворение.
Возможно ли говорить об этом? Надо ли? Дело не в этом, дело не в этом - думали мы, читая, закапываясь, и не находя. То, что делают филологи-стиховеды находится по ту сторону поэзии. Немыслимость истока. Горизонт разбора касается только самой поверхности. Если есть мир, если у мира есть ритм - то единственно верно говорить из этого.
Самым близким, самым отвечающим нашим вопросам способом вести исследование о метрике оказалась статья О.М. Фрейденберг - «О происхождении греческой метрики».
Наша же ненаписанная статья канула в пропасть. До тех пор, когда сумеем станцевать.
И всё-таки мы хотим собрать и назвать, пусть не наукообразно, пусть на своём диалекте, то, что казалось нам важным.
Мы споткнулись на Пиндаре, на первой пифийской оде. Способ чтения, опирающийся на вариативную, но всё же чёткую схему, годился для гекзаметра и эолийских размеров. Но не здесь. Громоздкий ритмический комплекс строфа-антистрофа-эпод укладывался в известную частично мелодию (которая, в прочем, не аутентична), которую нас учил играть на флейте ещё летом младший брат. Но дальше, примерно на середине эпода, тропинка пропадает, и куда идти дальше - мы не знаем. И мы будто впервые очнулись и ужаснулись тому, насколько условно и поверхностно то, что мы получаем при учебном чтении. Свидетельство, важнейшее для нас, - невозможность непосредственного восприятия. Нам велят - читайте дальше, а мы не можем, потому что - не знаем. Когда этот ступор превращают в надёжную стену, язык называют мёртвым. И тогда то, что осталось - мёртвое - можно разобрать по косточкам, сосчитать, систематизировать, измерить вдоль и поперёк. Спокойно и строго. Тех, кто отважится жить вопреки стенам, будут упрекать в погрешностях, чрезмерной пылкости и прочих взбалмошных придумках.
Современные европейские языки не могут передать фонологические особенности древнегреческого. И даже воспринять в полной мере. Тронский называет это языковым сознанием. Неразличимы виды музыкального ударения и придыхания, оппозиция долготы и краткости. Силовое ударение, ровный отсчёт - «единственно возможное для сколько-нибудь значительного количества читателей». То, что дают нам в руки эти исследования, то, что мы можем понять, представить, похоже на сосуд, собранный из черепков на проволочном каркасе. Не унести в нём ни воды, ни вина.
В поэзии наряду со значением слов несёт смысл звучание слов. Нам было удивительно объяснять, почему игнорирование аллитерации - упущение для перевода (dein, deinde…). Бруно Снелль начинает разговор о квантитативной метрике с полнозвучности поэтического языка: «раз звуки должны звучать, то смысл слов, содержание речи с необходимостью уступает большее, чем в прозе, место воспринимаемому чувственно: то, что слышат уши, должно иметь свою выразительность». Но наши уши не различат долготы и краткости как основы ритма. То, что в оригинале вьётся сложным узором квантитативного ритма и музыкального ударения, мы упрощаем до одномерного отхлопывания. Что мы улавливаем от исходного ритма? Расположение сильных и слабых мест стиха. Только вот что это такое? В чём эта сила и слабость? Ритм, воплощённый средствами, доступными нашему языку, сохраняется как некоторая внутренняя пропорция. Но нет же! Мы читаем гекзаметр как вальс, как трёхдольный размер, но каждая стопа состоит из 4 мор - долгого слога (2 моры) и двух одноморных или вновь долгого. Погрешность велика. Тем не менее, отработанная схема справляется с текстом. И, казалось бы, зачем усложнять задачу? Что мы теряем? Что нас интересует?
Быть может это не столь критично для разговорного стиха, построенного по метру. Но песенный стих, тот же Пиндар, показывают всё наше бессилие. Неспособность понять ритм из текста.
Вопрос о метрике. О происхождении метрики.
Метрика - это не разметка, не схема. Метрика, размер, метр, мера, мора - ведут к ритму, который - течение, течение времени. Как сказать легко, как сказать ученически чётко - что такое ритм? Это что-то значительно более основное, чем водоразделы языковых сознаний. Ритм выходит к танцу, к музыке, к миру. Когда появился ритм? Когда появился мир?
Ничего не сохранилось, мы ничего не знаем! - отдёргивают руки, закрывают глаза и считают, считают, считают. Почему так сложны и спутаны ваши законы, ваши формулы? Потому что не сосчитать живое.
Метрика в ограничительном смысле, как один из способов организации поэтического текста, возникновение, развитие и уход которого можно взяться проследить, абстрактна. Способ исследования, вводящий обобщающую гипотезу развития, умалчивает об основании точно так же, как и стерильный разбор количества слогов. Об основании - истоке, ритме - течении, откуда черпает целостность каждое конкретное стихотворение.
Возможно ли говорить об этом? Надо ли? Дело не в этом, дело не в этом - думали мы, читая, закапываясь, и не находя. То, что делают филологи-стиховеды находится по ту сторону поэзии. Немыслимость истока. Горизонт разбора касается только самой поверхности. Если есть мир, если у мира есть ритм - то единственно верно говорить из этого.
Самым близким, самым отвечающим нашим вопросам способом вести исследование о метрике оказалась статья О.М. Фрейденберг - «О происхождении греческой метрики».
Наша же ненаписанная статья канула в пропасть. До тех пор, когда сумеем станцевать.