На похороны не хожу, сам себя прощаю: я не могу смотреть на покойников. То есть, обстоятельства, конечно, вынуждали меня провожать родственников или знакомых. Но отправляться по собственной воле на церемонию, где вместо живого человека лежит принаряженный манекен, в котором нет жизни, я не хочу, и в погребальном словаре меня страшат слова: и "последний путь", и "покойник" и само слово "прощание".
Самым отталкивающим в нем остается слово "смерть".
Я его не принимаю. Я не могу с ним смириться, хотя потерял уже всех, без кого когда-то немыслимым представлялся мне этот свет.
Фейсбук последних месяцев оставляет у меня впечатление нескончаемых виртуальных похорон, на которые я бы - если б только смог! - ни за что не явился. В списке преставившихся - от разных причин - те, кого ты еще недавно читал, с кем переписывался, о ком много слышал.
Я рад за тех, кого вырвали из когтей смерти врачи, и за всех, кого обошло тяжелое течение болезни.
Но за свои 64 года я никогда не сталкивался с таким количеством сообщений о смерти.
Я знаю, что этот кошмар когда-нибудь закончится, оставив после себя новый порядок вещей, новые формы моей работы, новую степень осторожности и новые способы приветствий. Видимо, привычные объятия и поцелуи при встрече заменит символическое пожатие собственных рук в метре от глаз теперь уже нерукопожатных товарищей.
Сейчас, когда болеет Толя Трушкин, мой многолетний автор, о состоянии которого я не могу ничего узнать ни по одному из известных мне телефонов, я живу еще в той реальности, где смерть невозможно вообразить себе торжествующей над лучшими в мире лекарствами и самым заботливым уходом.
В эти дни я пребываю в настроении, в котором трудно писать и вести дневник так, как раньше - почти по часам, по годами вменённому расписанию.
Я прошу судьбу оставить в живых всех, кто еще может многое совершить, осчастливить нас с вами своими шутками, своими поделками, открытиями, публикациями в социальных сетях, фотографиями детей или внуков.
Я очень прошу судьбу не отпускать их в руки смерти...