Жизнь после жизни
Добрался до последней книги барраярского цикла Буджолд, «Gentleman Jole and the Red Queen». Не хочу говорить о том, насколько она хороша или плоха - я еще и четверти не прочел, - но она, как минимум, ставит ребром важный вопрос, который рано или поздно коснется почти каждого из нас, но который в нашей культуре всерьез и в применении к себе обсуждать как-то не принято: есть ли жизнь после жизни? Что делать, когда жизнь кончилась, а впереди еще столько лет?
Вовсе не обязательно для этого похоронить спутника жизни, с которым вы прожили сорок лет в любви и согласии. Такое случается и в других ситуациях, куда более радостных, предсказуемых и планируемых. Вы вышли на пенсию. Или дети, которым вы посвящали каждую свободную минуту, выросли и разъехались. И что дальше? По умолчанию дальше - пустота. Хорошо тем, у кого дальнейшие планы расписаны подробно на двадцать лет вперед. Но зачастую эти планы больше напоминают детские мечты или фантазии о загробной жизни. Вот выйду на пенсию - и буду путешествовать, объеду полмира, выучу японский, научусь писать маслом!.. Мечты меняются чуть ли не каждый день, никакой реальной подготовки за этим не стоит, никаких мыслей о том, на какие шиши я собираюсь объездить полмира, не возникает. Именно потому, что это все не всерьез, и что там, за гробом - никто не знает и знать не может, планировать бесполезно. Может, на самом деле мы просто уснем и не проснемся больше.
Вот, допустим, тебе семьдесят пять, а доживешь ты до ста двадцати минимум, как Корделия. Или, скажем, тебе шестьдесят, а доживешь ты, видимо, до девяноста. Что ты станешь делать в оставшиеся тридцать-сорок лет? И нет, это не праздный вопрос, и ответ на него не так прост, как может показаться. «Вы сперва дайте мне эти сорок лет, а там уж поглядим!» - это плохой, неправильный ответ. Собственно, сейчас многие в этом убедились на собственном опыте, на примере карантина. Когда тебе уже не надо вскакивать в семь утра, час суетиться, а потом бежать на работу - это не всегда так хорошо, как кажется со стороны. Для многих это даже плохо. Потому что когда ты лишился привычной рутины, привычного ритма жизни, расписанного по минутам, становится непонятно, зачем вообще вставать с постели. Может, можно и не вставать? Это, опять же, неплохо, если ты так устал, что тебе необходимо отлежаться месяц-другой. Но может оказаться, что прошел и месяц, и полгода, и год, а вставать тебе по-прежнему незачем. Можно и не вставать, а просто взять пульт, нажать на кнопку и целыми днями тупить в телевизор. Это не счастье. Это депрессия. От этого умирают. В тридцать лет - изредка, а в семьдесят - регулярно. То есть понятно, что в посмертном эпикризе будет стоять какой-нибудь инсульт или тромбоэмболия, но фактически вы умрете от того, что вам было незачем жить.
Надо планировать, и планировать всерьез, практично и приземленно. И для этого лучше быть трезвым, рассудительным бетанцем, а не чувствительным, эмоциональным барраярцем, у которого на половине серьезных и сложных тем стоит жирный штамп
«О ТАКОМ ДАЖЕ ДУМАТЬ НЕЛЬЗЯ!»
Надо. Надо думать.
Вовсе не обязательно для этого похоронить спутника жизни, с которым вы прожили сорок лет в любви и согласии. Такое случается и в других ситуациях, куда более радостных, предсказуемых и планируемых. Вы вышли на пенсию. Или дети, которым вы посвящали каждую свободную минуту, выросли и разъехались. И что дальше? По умолчанию дальше - пустота. Хорошо тем, у кого дальнейшие планы расписаны подробно на двадцать лет вперед. Но зачастую эти планы больше напоминают детские мечты или фантазии о загробной жизни. Вот выйду на пенсию - и буду путешествовать, объеду полмира, выучу японский, научусь писать маслом!.. Мечты меняются чуть ли не каждый день, никакой реальной подготовки за этим не стоит, никаких мыслей о том, на какие шиши я собираюсь объездить полмира, не возникает. Именно потому, что это все не всерьез, и что там, за гробом - никто не знает и знать не может, планировать бесполезно. Может, на самом деле мы просто уснем и не проснемся больше.
Вот, допустим, тебе семьдесят пять, а доживешь ты до ста двадцати минимум, как Корделия. Или, скажем, тебе шестьдесят, а доживешь ты, видимо, до девяноста. Что ты станешь делать в оставшиеся тридцать-сорок лет? И нет, это не праздный вопрос, и ответ на него не так прост, как может показаться. «Вы сперва дайте мне эти сорок лет, а там уж поглядим!» - это плохой, неправильный ответ. Собственно, сейчас многие в этом убедились на собственном опыте, на примере карантина. Когда тебе уже не надо вскакивать в семь утра, час суетиться, а потом бежать на работу - это не всегда так хорошо, как кажется со стороны. Для многих это даже плохо. Потому что когда ты лишился привычной рутины, привычного ритма жизни, расписанного по минутам, становится непонятно, зачем вообще вставать с постели. Может, можно и не вставать? Это, опять же, неплохо, если ты так устал, что тебе необходимо отлежаться месяц-другой. Но может оказаться, что прошел и месяц, и полгода, и год, а вставать тебе по-прежнему незачем. Можно и не вставать, а просто взять пульт, нажать на кнопку и целыми днями тупить в телевизор. Это не счастье. Это депрессия. От этого умирают. В тридцать лет - изредка, а в семьдесят - регулярно. То есть понятно, что в посмертном эпикризе будет стоять какой-нибудь инсульт или тромбоэмболия, но фактически вы умрете от того, что вам было незачем жить.
Надо планировать, и планировать всерьез, практично и приземленно. И для этого лучше быть трезвым, рассудительным бетанцем, а не чувствительным, эмоциональным барраярцем, у которого на половине серьезных и сложных тем стоит жирный штамп
«О ТАКОМ ДАЖЕ ДУМАТЬ НЕЛЬЗЯ!»
Надо. Надо думать.