чп1
Я очень давно не писала сюда, но сейчас очень хочется тут поделиться нашей историей, пока еще не законченной.
Весной мы решили, что в нашей жизни надо что-то менять и нам приелся наш оседлый образ жизни. Было решено продать дом и уехать отсюда. Долго мы думали куда и как. В итоге была выбрана Южная Америка. Мы готовились к этому. Много было нервотрепки, особенно с документами при продаже дома. И вот в начале августа мы уже вышли на сделку, а 11 сентября планировали очень на долго покинуть Россию.
5 августа был обычный день. Афина попросила сфотографировать ее любимою розочку...
Позже я ездила в МФЦ заказать на этот раз последние справки, после получения которых мы должны были уже идти к нотариусу подписывать договор купли-продажи.
Было дело к ужину, а я все сидела за компьютером, смотрела варианты помещений для бизнеса. На улице жара, дети играли, бегая туда-сюда с улицы в дом и обратно. Я слышала какую-то возню-беготню, потом сильный хлопок входной (металлической) двери. Еще хотела поругаться, что в очередной раз дверью хлопают, уж сколько я говорила, что так нельзя. Спустя несколько секунд я услышала с улицы крик Афины. Жуткий, неестественный. Зная, какая она паникерша, я предположила, что она упала с крыльца и разбила колено в кровь. Нехотя я встала из-за стола и пошла в прихожую. А дальше…дальше начался ужас, вспоминая который у меня трясутся руки и даже тяжело печатать. Я захожу в прихожую и вижу плачущую Афину, у которой на руке нет части пальца, из раны капает кровь. Моя голова просто отказывалась соображать в этот момент. Первое что я подумала: «Только бы Виталик еще не уехал!» Он собирался в гости и уже с нами попрощался. Я бежала на улицу и кричала ему как полоумная. Он шел к дому, Алиса позвала.
Еще одна из первых мыслей: надо найти кусок пальца, ведь где-то он должен быть. Во всем этом сумасшествии я обнаружила его на полу в прихожей. Мамочки! Как же было страшно! Когда Виталик увидел палец Афины, первая его реакция была вызывать скорую, но тут же он резко передумал и стал запихивать детей в машину. Кто как был, тот так и поехал: я в домашней одежде и тапках, Тася полностью голая, Алиса и Афина босиком. Пока муж сажал детей, я искала что взять в морозилке, для транспортировки оторванной части пальца. Мысль крутится в голове, что нельзя переморозить, нельзя чтобы ткани касались льда. Схватила пачку мидий, зачем-то взяла вату (хотя надо было просто чистую трапицу) для раны, и свой мобильник. Даже сумку не успела взять с деньгами и документами.
Рванули в больницу. Виталик летел как никогда, по встречке, через сплошную, поворачивая в неположенных местах. Я была уверена, что палец можно пришить, что в нашей ЦРБ нам помогут и все будет хорошо, только бы быстрее доехать. Я держалась из последних сил пока мы не попали в приемное отделение. Там я начала рыдать. Виталик выгрузил нас, а сам остался в машине с другими детьми. Я с Афиной пошла в ЦРБ. Мне казалось, что сейчас все должны начать бегать вокруг нас, спасать… Но всем было наплевать. Ребенок плачет, даже не так, не просто плачет, а умоляет: «Помогите мне, пожалуйста, мне очень больно!» Я, слыша это просто ничего не соображаю, слезы градом, руки трясутся. Мне суют какие-то бумажки, в которых, я даже не понимаю, что и где писать. Палец посмотрел врач, и отправил нас на рентген. Я показала оторвавшийся кусочек, но он сказал, что такое нельзя пришить, а я продолжала носить его с собой в надежде, не знаю на что.
Мы зашли в рентген-кабинет, я своими трясущимися руками прижимала ручку Афины, чтобы сделать снимок. Женщина в халате вышла в другую комнату, потом попросила положить руку в другое положение и снова вышла. Ни мне, не дочке даже не предложили надеть защитные фартуки.
После мы вышли из кабинета и снова пошли в приемное. Оттуда нам сказали подниматься в детскую хирургию. Что это? Где это? Как туда дойти? У меня босоногий ребенок, плачущий от боли, ведь ей так и не сделали обезболивание… А я с телефоном и с пакетом мидий, в который завернут кусок пальца. Мы идем по этим жутким коридорам, на автомате, я ведь даже не понимаю куда там идти. Она плачет, а я пытаюсь успокоить ее, что сейчас нам помогут, что вот уже скоро все будет хорошо. И я действительно надеялась, что будет хорошо, что палец зашьют он будет почти таким как был. Я была уверена, что хирурги могут все, ведь мужа уже несколько раз тут зашивали, и его разрубленная рука сейчас полностью работает, лишь шрам напоминает о том, что когда-то такое произошло. Иду и говорю про себя: «Господи, сделай так чтобы все было хорошо».
Пришли в отделение детской хирургии, нам сказали ожидать. И вот мы просто стоим в коридоре. Я вся в слезах, а Афина все так же продолжает умолять: «Ну пожалуйста, кто-нибудь помогите мне», размахивая кровавым пальцем, на который даже не положили асептической повязки. Потом она начала кричать, так что из палат повылезали мамы и дети. А я стояла как дура, и ничего не могла сделать, только повторяла: «Потерпи еще немножко, сейчас нам помогут». Мимо проходили медсестры, и никто не обращал на нас внимания. Я спрашивала: «Ну что там? Когда уже?»
Мне отвечали: «Ждите, готовится операционная».
Дальше, меня позвали подписывать какие-то бумажки. Я не соображала, что там писала и за что расписывалась. Я честно пыталась прочесть, но ничего не понимала.
Сказали идти в 7ю палату и надеть на одеяло пододеяльник. Мы идем по коридору и вот в конце дверь с цифрой семь. Внутри 5 больших кроватей и одна детская. Перед нами, вот только что положили девушку лет 15ти, с ней были родители. Остальные кровати были свободны. Я подошла к ближайшей и стала пытаться отыскать среди выданного мне белья пододеяльник, вдеть в него одеяло, но руки совершенно не слушались. Женщина предложила мне помочь. Когда одеяло было готово к палате подвезли каталку и Афину положили на нее. Поехали в операционную. Это вроде бы был 4й этаж основного корпуса. Афину повезли куда-то в предоперационную, меня же позвал анестезиолог. Он спрашивал про аллергии, вес, как давно ела. А я ничего не соображала, просто рыдала. Пыталась снова уговорить врача пришить оторванный кусок. А он отвечал что-то вроде: «Пришить то можно, только не приживется». В это время прибежала свекровь, которой позвонил муж, она живет неподалеку от ЦРБ.
Начала меня о чем-то расспрашивать что будут делать, а я сама то не понимала что. Она выдернула хирурга, который уже было зашел в операционную. Тоже стала просить пришить палец. Тот сказал - нельзя. Тогда она стала умолять его сохранить фалангу, говорила что она тоже врач, что эта ее внучка - маленькая девочка, которая мечтала играть на пианино… И только после ее слов я начала осознавать смысл слов врача: «кость то цела, но только натянуть на нее нечего», что ребенку не смогут просто зашить палец, потому что не хватает слишком много кожи, и что ей могут отрезать фалангу. Нет, я не могла в это поверить! Как же так? Ведь хирурги могут все! Ну почему нельзя сохранить? Почему???
Все, Афину увезли в операционную, а мне сказали идти в палату и дожидаться. Свекровь и муж уехали, она осталась у нас дома с остальными детьми, муж вернулся к больнице.
Эти 40 минут операции были невыносимыми. Я думала сойду с ума. Меня трясло, я рыдала и не могла успокоиться. Женщина (Вика) дала мне успокоительные, но успокоится было нереально. Я сидела и молилась. От бессилия я написала двум подругам и еще в группу «Большая семья»: «Прошу помолиться за мою дочку Нину, ей оторвало кусок пальца. Сейчас в Пехре оперируют». Мне стали приходить сообщения со словами поддержки, и становилось немного легче.
И вот привезли мою девочку. Наркоз был ингаляционный, поэтому она была уже в нормальном сознании. Я положила ее на кровать, посмотрела на замотанный бинтом пальчик. Вроде он такой же! Может все обошлось, может удалось как-то натянуть кожу на кость?
Пришла медсестра и сказала, что надо сделать укол. Бедная моя малышка, ей ни разу в жизни не делали уколов и конечно она не ожидала, что это будет так больно. Я с трудом ее держала, когда медсестра меняла шприц и вводила второе лекарство, я повторяла: «Потерпи, сейчас все пройдет!»
Потом я включила сказки на телефоне и под них Афина уснула. Родители нашей соседки по палате ушли, попросили меня ей помочь если понадобиться, т.к. у девочки перелом таза и ей нельзя вставать.
Я не могла уснуть почти до утра. Муж и свекровь спрашивали меня как и что, а я ничего не могла ответить, потом что врач еще не подходил, он был на следующей операции, поэтому я сама не в курсе. Но надеялась на лучшее. Я рылась в интернете, искала похожие случаи, приглядывалась к пальцу, сравнивала с другой рукой... Сначала я лежала на соседней кровати, но Афина несколько раз просыпалась, поднимала голову в поисках меня, и хныкала, поэтому я перелегла к ней на краешек. Среди ночи она проснулась и начала стонать, сказала, что ей очень больно. Я стала успокаивать ее, уговаривала уснуть, потом сходила к медсестре и попросила как-то помочь. Я надеялась на какую-нибудь таблетку, но она снова пришла со шприцом, и опять была пытка держать ребенка, пока она кричит.
Все успокоилось, Афина снова заснула, а я никак не могла. Отрубилась когда уже было светло, а через пару часов пришла медсестра сначала с термометром, а потом с уколами. Я долго пыталась уговорить Афину, но она категорически не соглашалась. Это было адом для меня совершать такое насилие над своим ребенком. Я даже не знала как ее схватить, как держать, ведь ничего подобного мне никогда не приходилось делать. Все дальнейшее время после уколов Афина ненавидела меня, она кричала на меня, била, выгоняла. Я выходила за дверь, в коридор и плакала сползая по стене.
Примерно в половине восьмого я пошла искать оперирующего врача. Потому что хотела быстрее узнать что с пальцем, а его смена заканчивалась, и хотелось услышать от него, а не из истории болезни.
Сначала спустилась в приемку, там сказали что врач был из отделения травматологии и искать его нужно там. Найдя отделение, спросила медсестру. Она зашла в ординаторскую, я стояла за дверью:
- Там мама девочки, которая с ампутацией пальца.
- А что? кто?... А да, сейчас.
Минут через 5 он вышел. Сказал, что кость была размозжена и пришлось ее укоротить, что основание ногтя он сохранил и впоследствии можно сделать пластику, и хоть палец будет укорочен, но ноготок будет, тоже коротенький.
Я немного успокоилась, успокоила мужа и свекровь. Слова врача внушили мне надежду, на какой-то положительный исход.
Когда я вернулась в палату, раздавали завтрак. Моя бедная девочка была очень голодной, потому что последний раз ела только вчера в обед. Утром правда ее угостила шоколадкой Вика, и мы ждали папу с гостинцами из Макдональса, и все таки она с удовольствием покушала пшенную кашку и хлеб с маслом.
А дальше нас позвали на перевязку. Я не знала что и как будет. В саму перевязочную меня не пустили, но даже через 2 двери я слышала как она кричала, как просила: «Пожалуйста, не надо, ну пожалуйста! Больно!» Я стояла и буквально сползала по стене, и плакала. Когда пришел заведующий отделением осмотреть палец, я слезно упросила его глянуть хоть на секундочку, хотя он и уверял меня, что мне этого не стоит делать. То что я увидела, было ужасно. Я понимала, что в первый день любые послеоперационные раны выглядят страшно, но тут… у моей девочки, у моей малышки нет половины фаланги, вместо нее торчит жуткий обрубок.
- Ну ничего, всякое бывает, - сказал с улыбкой заведующий, выходящий из перевязочной.
Да как же ничего? Это же ребенок!
Я оставалась у двери и слышала, как она снова кричит.
Когда с перевязкой было закончено как раз приехал Виталик с едой из Макдоналдса. Афина поела. А я не могла ничего в себя запихнуть. Вообще первые несколько дней в больнице я ела только потому, что иногда мне об этом напоминал Виталик, но еда была для меня ватой, вкус ее просто не ощущался. Что-то съела - да и ладно.
После еды Виталик уехал, а мы гуляли, долго бродили кругами вокруг больничных корпусов. В тот день я впервые за долгое время осталась с Афиной вдвоем, без других детей, которым обычно требовалось больше внимания. И тогда я увидела на сколько это необычный ребенок. Она разговаривала со всякими букашками, с травой, с цветами. Здоровалась с ними, прощалась, спрашивала как у них дела. Бегала за котенком, очень волнуясь, что он слишком худой и его нужно покормить. Какая же она добрая и чистая девочка, ну за что ей это наказание? Или может Бог так наказывает нас, родителей, которые совершают отнюдь не благородные поступки порой, и вообще собирались бежать как крысы с тонущего корабля в другой мир, где им кажется, будет лучше. Пока мы гуляли, я всячески сдерживала себя, а когда мне на смену Виталик привез свекровь, а я поехала домой, в машине меня снова взорвало, я рыдала без остановки.
Хоть я и передохнула от больницы за домашними делами, а успокоиться так и не получилось. Я не могла смотреть на других своих детей, их будто не стало для меня. Обе они хотели общаться со мной, но я была на столько убита, наверное как тогда, когда умерла моя мама. Мой мир был просто каким-то серым фоном, где я на автомате готовила еду, убиралась, стирала, разбирала одежду по полкам…
Вечером я снова вернулась в больницу. К нам положили еще двух девочек 3-4 лет с сотрясением. С одной из них, Лидой, Афина немного подружилась, а я с ее мамой, хотя так и не спросила, как ее зовут.
Ночь снова была тяжелой. Пальчик болел и моя девочка начала стонать, при этом категорически отказываясь от обезболивающего, потому что укол ей тоже очень больно делать. Я долго пыталась уговорить, мы перебудили соседей по палате и мама Лиды позвала медсестру. Афина сильно сопротивлялась, кричала так, что все вокруг проснулись. После укола она меня била и выгоняла, поэтому мне пришлось торчать в коридоре, пока она не успокоилась и не заснула. Эти моменты для меня были самыми тяжелыми. Я привыкла к Алисе, ведь с ней мы уже много раз были у врачей и делали болезненные процедуры. И Алису можно было уговорить потерпеть. Так, например, ей с легкой поверхностной анестезией удаляли 2 передних зуба. Дернув первый она поняла, что это больно и по началу никак не давала второй зуб, мне даже было как-то неудобно перед стоматологом, что он ждет, а за дверью еще к нему очередь. И все таки уговорить Алису удалось, и она даже не всплакнула, когда дернули второй зуб.
С Афиной сложнее, она не такая. У нее очень высокая чувствительность. Я даже когда расчесываю ее, делаю это на сколько возможно нежно, а она все равно плачет, в то время как Алисе могу впопыхах драть и ей нормально.
В тот вечер я написала нашему покупателю дома - Павлу (он хирург в Пироговском центре) мог бы он посоветовать мне врача и клинику, работающую с травмой кисти.
Полночи я читала о разных методах аутотрансплантации кожи, о пересадке на руки пальцев с ног… Кое-как уснула, снова проплакав.
Утром пришел ответ от Павла, он написал мне про Филатовскую ГКБ. Я залезла на их сайт и первое что привлекло мое внимание - это жирно выделенная статья на главной странице: «Ампутация, частичный отрыв мягких тканей».
Там было много интересного написано, чего я не знала, хотя, возможно, должна была, ведь у меня медицинское образование. Наверное, будь я в курсе ранее, я могла бы сохранить своему ребенку нормальный палец, на сколько это было возможно. Я поняла, что главная моя ошибка, она и написана первой в разделе ошибок, «направление в неспециализированное медицинское учреждение». За что я буду себя очень долго корить! Ну зачем? Зачем мы поперлись в эту долбанную ЦРБ? Ведь не было угрозы жизни! Кровь не лила фонтаном! Был выходной, дороги были пустые и можно было долететь до Москвы и вызвать скорую там, ведь там одна действительно скорая, и повезли бы нас в микрохиругию кисти и там бы спасли пальчик, и ноготь бы остался на месте! Почему когда мы ехали в больницу я не позвонила кому-нибудь? Почему не спросила куда везти? Почему в нашей ЦРБ нас не отправили в профильное учреждение? Ну ведь они могли, чисто по человечески сказать: «Ребят, мы можем только ампутировать, летите в Филатовскую или в Склиф»…
Зачем Виталик схватил детей, ведь можно было за ними попросить присмотреть соседей, а он мог бы пойти с нами и может он бы не стоял истуканом, да и может я бы сообразила ехать в Москву, а я же побоялась долгой дороги, потому что Тасю сильно укачивает и она орет и блюет на весь салон… Еще я надеялась, что у нас в ЦРБ могут пришить, я была уверена что это возможно, что наша ЦРБ на достойном уровне, а оказалось, что такая крупная больница по функционалу равна деревенскому фельдшерскому пункту!
В этот день мы долго ждали перевязку. А до нее еще надо было сдать анализы крови. Из вены я написала отказ, потому что поняла, что не удержу дочь. И пальца с горем пополам сдали. После долгих уговоров я уже готова была и тут написать отказ, но потом все же убедила Афину потерпеть. Самое страшное было проколоть пальчик. Это ужас, что в детском отделении нет нормальных детских ланцетов, а пальцы прокалывают по старинке, как 30 лет назад, металлическим скарификатором! Это просто позор для Балашихинской ЦРБ!
На перевязке Афину смотрела ее лечащая врач - Винокурова Е.Н. Нас со свекровью не пустили. А Афина опять очень сильно кричала в перевязочной. Потом, когда врач вышла, свекровь спросила у нее:
- Ну как там палец? Как Вы считаете, возможно восстановить ноготь?
На что Винокурова буркнула:
- Да вы о чем, какой ноготь, у нее фаланги нет!
Я была в шоке! Как так? Оперировавший врач же сказал, что часть фаланги сохранена??? Неужели соврал?
Все это крутилось у меня в голове и разрывало на части, поэтому когда днем меня снова сменила свекровь, я опять рыдала без остановки пока ехала домой.
На следующий день мы поехали на платную консультацию к заведующему отделением микрохирургии (хирургии кисти) Филатовской ГКБ Александрову Александру Владимировичу. Он был не многословен. Отговорил нас от пересадки пальца, что это в нашем случае того не стоит. Потом, все таки, решил посмотреть рану. С боем, но мы таки сняли повязку. Болезненного уже особо не было, но этот жуткий страх от первых двух перевязок, когда ей отдирали бинты, видимо слишком сильно запомнился.
После осмотра Александров отправил Афину с папой и бабушкой в ординаторскую, к нашему однофамильцу, Львову Николаю Васильевичу. С Александром Владимировичем я еще какое-то время пообщалась. Он сказал, что хоть и не корректно это, ругать своих коллег, но неужели не могли они нас обезболить и отправить сюда, ведь тут экстренно можно было сделать сразу первый этап пластики и ребенку не пришлось бы срезать ноготь и укорачивать фалангу. На данном этапе он предложил сделать пластику «подушечки», чтоб кончик пальца не был как карандаш. Но это только после заживления. Я спросила, на сколько дорого стоит эта операция, а он так отмахнулся, мол, это простая операция, она по ОМС делается. Что надо дождаться окончания воспаления и пока наблюдаться у себя в ЦРБ, но если что-то пойдет не так, то приехать к нему и показаться. Я снова уточнила, платно ли это будет. На что он предложил, взять направление в поликлинике, и тогда будет по ОМС.
Когда я спустилась вниз на первый этаж отделения, оказалось мои все еще в ординаторской. Николай Васильевич им что-то объяснял и рисовал какие-то схемы соединения связок. Это такой чуткий, добрый и отзывчивый человек! Все подробно объяснил и успокоил. Свекровь напросилась приехать к нему еще раз показать Афиночку, он был не против.
Мы вернулись в ЦБР, будто из рая в ад. Снова со скандалом уколы антибиотиков, опять слезы, истерики… И мне больно втройне: потому что моей девочке больно, потому что мне приходится скручивать ее, держать насильно, и потому что потом она ненавидит меня за это. Хотя я и очень просила нашего врача сменить нам форму антибиотиков, она же категорично сказала, что другое нельзя, только колоть.
9го мы были в больнице уже 5й день. Я привыкла к графику, к орущим от уколов детей, но вот Афина начала слишком сильно переживать. Утром она еще ничего толком не успевала понять перед уколом, а вот после него уже ждала перевязки. Она плакала, говорила что не пойдет, что сегодня не будем делать перевязку, придумывала всякие поводы чтоб не идти, а нас еще, как назло, вызывали в числе последних. После обеда начинался страх вечернего укола. И приходилось всячески ее отвлекать от этих мыслей, а она все возвращалась к ним и снова впадала в панику.
Днем с Афиной оставалась свекровь, а я уезжала по делам, ведь еще параллельно мы продавали дом.
Перевязку в этот раз делали без меня, и вроде как Афина даже не плакала, но вот когда я вернулась вечером и мы уже ложились случился разговор, от которого я полночи ревела. Она отказалась слушать вечерние сказки, хотя я даже наушники ей привезла наконец, и говорит:
- Мама, давай помолимся Богу, чтоб мне завтра на перевязке не было больно.
И мы стали молиться.
- Господи, сделай так, чтобы мне завтра не было больно, пожалуйста!- повторяла она. Мое сердце разрывалось на части. Потом говорит:
- Мама, наверное Бога нет...
- Почему ты так думаешь?- спрашиваю.
- Если бы он был, как же он мог допустить, чтоб со мной такое случилось?
А у меня даже достойного ответа не нашлось. Я промямлила что-то вроде того, что иногда Бог допускает какие-то нехорошие вещи, но это для того чтоб мы уверовали. И она снова стала молиться:
- Господи, прости меня за все мои грехи...
А я все думала: Да чем же может быть грешен мой ребенок? Ведь до 7ми же лет считаются младенцами и причащают даже без исповеди. Видимо это мне наказание, за мои грехи. Ведь больно ей, а мне еще больнее. Я сказала Афине:
- Ты закрой глазки и представь, что ты на небе и говоришь с Богом. Попроси его, чтоб тебе не было больно. Она закрыла глаза и лежала, так и уснула.
Я не могла успокоиться. Что же такое надо было делать с ребенком, чтоб он на столько боялся?
Продолжение ...
Весной мы решили, что в нашей жизни надо что-то менять и нам приелся наш оседлый образ жизни. Было решено продать дом и уехать отсюда. Долго мы думали куда и как. В итоге была выбрана Южная Америка. Мы готовились к этому. Много было нервотрепки, особенно с документами при продаже дома. И вот в начале августа мы уже вышли на сделку, а 11 сентября планировали очень на долго покинуть Россию.
5 августа был обычный день. Афина попросила сфотографировать ее любимою розочку...
Позже я ездила в МФЦ заказать на этот раз последние справки, после получения которых мы должны были уже идти к нотариусу подписывать договор купли-продажи.
Было дело к ужину, а я все сидела за компьютером, смотрела варианты помещений для бизнеса. На улице жара, дети играли, бегая туда-сюда с улицы в дом и обратно. Я слышала какую-то возню-беготню, потом сильный хлопок входной (металлической) двери. Еще хотела поругаться, что в очередной раз дверью хлопают, уж сколько я говорила, что так нельзя. Спустя несколько секунд я услышала с улицы крик Афины. Жуткий, неестественный. Зная, какая она паникерша, я предположила, что она упала с крыльца и разбила колено в кровь. Нехотя я встала из-за стола и пошла в прихожую. А дальше…дальше начался ужас, вспоминая который у меня трясутся руки и даже тяжело печатать. Я захожу в прихожую и вижу плачущую Афину, у которой на руке нет части пальца, из раны капает кровь. Моя голова просто отказывалась соображать в этот момент. Первое что я подумала: «Только бы Виталик еще не уехал!» Он собирался в гости и уже с нами попрощался. Я бежала на улицу и кричала ему как полоумная. Он шел к дому, Алиса позвала.
Еще одна из первых мыслей: надо найти кусок пальца, ведь где-то он должен быть. Во всем этом сумасшествии я обнаружила его на полу в прихожей. Мамочки! Как же было страшно! Когда Виталик увидел палец Афины, первая его реакция была вызывать скорую, но тут же он резко передумал и стал запихивать детей в машину. Кто как был, тот так и поехал: я в домашней одежде и тапках, Тася полностью голая, Алиса и Афина босиком. Пока муж сажал детей, я искала что взять в морозилке, для транспортировки оторванной части пальца. Мысль крутится в голове, что нельзя переморозить, нельзя чтобы ткани касались льда. Схватила пачку мидий, зачем-то взяла вату (хотя надо было просто чистую трапицу) для раны, и свой мобильник. Даже сумку не успела взять с деньгами и документами.
Рванули в больницу. Виталик летел как никогда, по встречке, через сплошную, поворачивая в неположенных местах. Я была уверена, что палец можно пришить, что в нашей ЦРБ нам помогут и все будет хорошо, только бы быстрее доехать. Я держалась из последних сил пока мы не попали в приемное отделение. Там я начала рыдать. Виталик выгрузил нас, а сам остался в машине с другими детьми. Я с Афиной пошла в ЦРБ. Мне казалось, что сейчас все должны начать бегать вокруг нас, спасать… Но всем было наплевать. Ребенок плачет, даже не так, не просто плачет, а умоляет: «Помогите мне, пожалуйста, мне очень больно!» Я, слыша это просто ничего не соображаю, слезы градом, руки трясутся. Мне суют какие-то бумажки, в которых, я даже не понимаю, что и где писать. Палец посмотрел врач, и отправил нас на рентген. Я показала оторвавшийся кусочек, но он сказал, что такое нельзя пришить, а я продолжала носить его с собой в надежде, не знаю на что.
Мы зашли в рентген-кабинет, я своими трясущимися руками прижимала ручку Афины, чтобы сделать снимок. Женщина в халате вышла в другую комнату, потом попросила положить руку в другое положение и снова вышла. Ни мне, не дочке даже не предложили надеть защитные фартуки.
После мы вышли из кабинета и снова пошли в приемное. Оттуда нам сказали подниматься в детскую хирургию. Что это? Где это? Как туда дойти? У меня босоногий ребенок, плачущий от боли, ведь ей так и не сделали обезболивание… А я с телефоном и с пакетом мидий, в который завернут кусок пальца. Мы идем по этим жутким коридорам, на автомате, я ведь даже не понимаю куда там идти. Она плачет, а я пытаюсь успокоить ее, что сейчас нам помогут, что вот уже скоро все будет хорошо. И я действительно надеялась, что будет хорошо, что палец зашьют он будет почти таким как был. Я была уверена, что хирурги могут все, ведь мужа уже несколько раз тут зашивали, и его разрубленная рука сейчас полностью работает, лишь шрам напоминает о том, что когда-то такое произошло. Иду и говорю про себя: «Господи, сделай так чтобы все было хорошо».
Пришли в отделение детской хирургии, нам сказали ожидать. И вот мы просто стоим в коридоре. Я вся в слезах, а Афина все так же продолжает умолять: «Ну пожалуйста, кто-нибудь помогите мне», размахивая кровавым пальцем, на который даже не положили асептической повязки. Потом она начала кричать, так что из палат повылезали мамы и дети. А я стояла как дура, и ничего не могла сделать, только повторяла: «Потерпи еще немножко, сейчас нам помогут». Мимо проходили медсестры, и никто не обращал на нас внимания. Я спрашивала: «Ну что там? Когда уже?»
Мне отвечали: «Ждите, готовится операционная».
Дальше, меня позвали подписывать какие-то бумажки. Я не соображала, что там писала и за что расписывалась. Я честно пыталась прочесть, но ничего не понимала.
Сказали идти в 7ю палату и надеть на одеяло пододеяльник. Мы идем по коридору и вот в конце дверь с цифрой семь. Внутри 5 больших кроватей и одна детская. Перед нами, вот только что положили девушку лет 15ти, с ней были родители. Остальные кровати были свободны. Я подошла к ближайшей и стала пытаться отыскать среди выданного мне белья пододеяльник, вдеть в него одеяло, но руки совершенно не слушались. Женщина предложила мне помочь. Когда одеяло было готово к палате подвезли каталку и Афину положили на нее. Поехали в операционную. Это вроде бы был 4й этаж основного корпуса. Афину повезли куда-то в предоперационную, меня же позвал анестезиолог. Он спрашивал про аллергии, вес, как давно ела. А я ничего не соображала, просто рыдала. Пыталась снова уговорить врача пришить оторванный кусок. А он отвечал что-то вроде: «Пришить то можно, только не приживется». В это время прибежала свекровь, которой позвонил муж, она живет неподалеку от ЦРБ.
Начала меня о чем-то расспрашивать что будут делать, а я сама то не понимала что. Она выдернула хирурга, который уже было зашел в операционную. Тоже стала просить пришить палец. Тот сказал - нельзя. Тогда она стала умолять его сохранить фалангу, говорила что она тоже врач, что эта ее внучка - маленькая девочка, которая мечтала играть на пианино… И только после ее слов я начала осознавать смысл слов врача: «кость то цела, но только натянуть на нее нечего», что ребенку не смогут просто зашить палец, потому что не хватает слишком много кожи, и что ей могут отрезать фалангу. Нет, я не могла в это поверить! Как же так? Ведь хирурги могут все! Ну почему нельзя сохранить? Почему???
Все, Афину увезли в операционную, а мне сказали идти в палату и дожидаться. Свекровь и муж уехали, она осталась у нас дома с остальными детьми, муж вернулся к больнице.
Эти 40 минут операции были невыносимыми. Я думала сойду с ума. Меня трясло, я рыдала и не могла успокоиться. Женщина (Вика) дала мне успокоительные, но успокоится было нереально. Я сидела и молилась. От бессилия я написала двум подругам и еще в группу «Большая семья»: «Прошу помолиться за мою дочку Нину, ей оторвало кусок пальца. Сейчас в Пехре оперируют». Мне стали приходить сообщения со словами поддержки, и становилось немного легче.
И вот привезли мою девочку. Наркоз был ингаляционный, поэтому она была уже в нормальном сознании. Я положила ее на кровать, посмотрела на замотанный бинтом пальчик. Вроде он такой же! Может все обошлось, может удалось как-то натянуть кожу на кость?
Пришла медсестра и сказала, что надо сделать укол. Бедная моя малышка, ей ни разу в жизни не делали уколов и конечно она не ожидала, что это будет так больно. Я с трудом ее держала, когда медсестра меняла шприц и вводила второе лекарство, я повторяла: «Потерпи, сейчас все пройдет!»
Потом я включила сказки на телефоне и под них Афина уснула. Родители нашей соседки по палате ушли, попросили меня ей помочь если понадобиться, т.к. у девочки перелом таза и ей нельзя вставать.
Я не могла уснуть почти до утра. Муж и свекровь спрашивали меня как и что, а я ничего не могла ответить, потом что врач еще не подходил, он был на следующей операции, поэтому я сама не в курсе. Но надеялась на лучшее. Я рылась в интернете, искала похожие случаи, приглядывалась к пальцу, сравнивала с другой рукой... Сначала я лежала на соседней кровати, но Афина несколько раз просыпалась, поднимала голову в поисках меня, и хныкала, поэтому я перелегла к ней на краешек. Среди ночи она проснулась и начала стонать, сказала, что ей очень больно. Я стала успокаивать ее, уговаривала уснуть, потом сходила к медсестре и попросила как-то помочь. Я надеялась на какую-нибудь таблетку, но она снова пришла со шприцом, и опять была пытка держать ребенка, пока она кричит.
Все успокоилось, Афина снова заснула, а я никак не могла. Отрубилась когда уже было светло, а через пару часов пришла медсестра сначала с термометром, а потом с уколами. Я долго пыталась уговорить Афину, но она категорически не соглашалась. Это было адом для меня совершать такое насилие над своим ребенком. Я даже не знала как ее схватить, как держать, ведь ничего подобного мне никогда не приходилось делать. Все дальнейшее время после уколов Афина ненавидела меня, она кричала на меня, била, выгоняла. Я выходила за дверь, в коридор и плакала сползая по стене.
Примерно в половине восьмого я пошла искать оперирующего врача. Потому что хотела быстрее узнать что с пальцем, а его смена заканчивалась, и хотелось услышать от него, а не из истории болезни.
Сначала спустилась в приемку, там сказали что врач был из отделения травматологии и искать его нужно там. Найдя отделение, спросила медсестру. Она зашла в ординаторскую, я стояла за дверью:
- Там мама девочки, которая с ампутацией пальца.
- А что? кто?... А да, сейчас.
Минут через 5 он вышел. Сказал, что кость была размозжена и пришлось ее укоротить, что основание ногтя он сохранил и впоследствии можно сделать пластику, и хоть палец будет укорочен, но ноготок будет, тоже коротенький.
Я немного успокоилась, успокоила мужа и свекровь. Слова врача внушили мне надежду, на какой-то положительный исход.
Когда я вернулась в палату, раздавали завтрак. Моя бедная девочка была очень голодной, потому что последний раз ела только вчера в обед. Утром правда ее угостила шоколадкой Вика, и мы ждали папу с гостинцами из Макдональса, и все таки она с удовольствием покушала пшенную кашку и хлеб с маслом.
А дальше нас позвали на перевязку. Я не знала что и как будет. В саму перевязочную меня не пустили, но даже через 2 двери я слышала как она кричала, как просила: «Пожалуйста, не надо, ну пожалуйста! Больно!» Я стояла и буквально сползала по стене, и плакала. Когда пришел заведующий отделением осмотреть палец, я слезно упросила его глянуть хоть на секундочку, хотя он и уверял меня, что мне этого не стоит делать. То что я увидела, было ужасно. Я понимала, что в первый день любые послеоперационные раны выглядят страшно, но тут… у моей девочки, у моей малышки нет половины фаланги, вместо нее торчит жуткий обрубок.
- Ну ничего, всякое бывает, - сказал с улыбкой заведующий, выходящий из перевязочной.
Да как же ничего? Это же ребенок!
Я оставалась у двери и слышала, как она снова кричит.
Когда с перевязкой было закончено как раз приехал Виталик с едой из Макдоналдса. Афина поела. А я не могла ничего в себя запихнуть. Вообще первые несколько дней в больнице я ела только потому, что иногда мне об этом напоминал Виталик, но еда была для меня ватой, вкус ее просто не ощущался. Что-то съела - да и ладно.
После еды Виталик уехал, а мы гуляли, долго бродили кругами вокруг больничных корпусов. В тот день я впервые за долгое время осталась с Афиной вдвоем, без других детей, которым обычно требовалось больше внимания. И тогда я увидела на сколько это необычный ребенок. Она разговаривала со всякими букашками, с травой, с цветами. Здоровалась с ними, прощалась, спрашивала как у них дела. Бегала за котенком, очень волнуясь, что он слишком худой и его нужно покормить. Какая же она добрая и чистая девочка, ну за что ей это наказание? Или может Бог так наказывает нас, родителей, которые совершают отнюдь не благородные поступки порой, и вообще собирались бежать как крысы с тонущего корабля в другой мир, где им кажется, будет лучше. Пока мы гуляли, я всячески сдерживала себя, а когда мне на смену Виталик привез свекровь, а я поехала домой, в машине меня снова взорвало, я рыдала без остановки.
Хоть я и передохнула от больницы за домашними делами, а успокоиться так и не получилось. Я не могла смотреть на других своих детей, их будто не стало для меня. Обе они хотели общаться со мной, но я была на столько убита, наверное как тогда, когда умерла моя мама. Мой мир был просто каким-то серым фоном, где я на автомате готовила еду, убиралась, стирала, разбирала одежду по полкам…
Вечером я снова вернулась в больницу. К нам положили еще двух девочек 3-4 лет с сотрясением. С одной из них, Лидой, Афина немного подружилась, а я с ее мамой, хотя так и не спросила, как ее зовут.
Ночь снова была тяжелой. Пальчик болел и моя девочка начала стонать, при этом категорически отказываясь от обезболивающего, потому что укол ей тоже очень больно делать. Я долго пыталась уговорить, мы перебудили соседей по палате и мама Лиды позвала медсестру. Афина сильно сопротивлялась, кричала так, что все вокруг проснулись. После укола она меня била и выгоняла, поэтому мне пришлось торчать в коридоре, пока она не успокоилась и не заснула. Эти моменты для меня были самыми тяжелыми. Я привыкла к Алисе, ведь с ней мы уже много раз были у врачей и делали болезненные процедуры. И Алису можно было уговорить потерпеть. Так, например, ей с легкой поверхностной анестезией удаляли 2 передних зуба. Дернув первый она поняла, что это больно и по началу никак не давала второй зуб, мне даже было как-то неудобно перед стоматологом, что он ждет, а за дверью еще к нему очередь. И все таки уговорить Алису удалось, и она даже не всплакнула, когда дернули второй зуб.
С Афиной сложнее, она не такая. У нее очень высокая чувствительность. Я даже когда расчесываю ее, делаю это на сколько возможно нежно, а она все равно плачет, в то время как Алисе могу впопыхах драть и ей нормально.
В тот вечер я написала нашему покупателю дома - Павлу (он хирург в Пироговском центре) мог бы он посоветовать мне врача и клинику, работающую с травмой кисти.
Полночи я читала о разных методах аутотрансплантации кожи, о пересадке на руки пальцев с ног… Кое-как уснула, снова проплакав.
Утром пришел ответ от Павла, он написал мне про Филатовскую ГКБ. Я залезла на их сайт и первое что привлекло мое внимание - это жирно выделенная статья на главной странице: «Ампутация, частичный отрыв мягких тканей».
Там было много интересного написано, чего я не знала, хотя, возможно, должна была, ведь у меня медицинское образование. Наверное, будь я в курсе ранее, я могла бы сохранить своему ребенку нормальный палец, на сколько это было возможно. Я поняла, что главная моя ошибка, она и написана первой в разделе ошибок, «направление в неспециализированное медицинское учреждение». За что я буду себя очень долго корить! Ну зачем? Зачем мы поперлись в эту долбанную ЦРБ? Ведь не было угрозы жизни! Кровь не лила фонтаном! Был выходной, дороги были пустые и можно было долететь до Москвы и вызвать скорую там, ведь там одна действительно скорая, и повезли бы нас в микрохиругию кисти и там бы спасли пальчик, и ноготь бы остался на месте! Почему когда мы ехали в больницу я не позвонила кому-нибудь? Почему не спросила куда везти? Почему в нашей ЦРБ нас не отправили в профильное учреждение? Ну ведь они могли, чисто по человечески сказать: «Ребят, мы можем только ампутировать, летите в Филатовскую или в Склиф»…
Зачем Виталик схватил детей, ведь можно было за ними попросить присмотреть соседей, а он мог бы пойти с нами и может он бы не стоял истуканом, да и может я бы сообразила ехать в Москву, а я же побоялась долгой дороги, потому что Тасю сильно укачивает и она орет и блюет на весь салон… Еще я надеялась, что у нас в ЦРБ могут пришить, я была уверена что это возможно, что наша ЦРБ на достойном уровне, а оказалось, что такая крупная больница по функционалу равна деревенскому фельдшерскому пункту!
В этот день мы долго ждали перевязку. А до нее еще надо было сдать анализы крови. Из вены я написала отказ, потому что поняла, что не удержу дочь. И пальца с горем пополам сдали. После долгих уговоров я уже готова была и тут написать отказ, но потом все же убедила Афину потерпеть. Самое страшное было проколоть пальчик. Это ужас, что в детском отделении нет нормальных детских ланцетов, а пальцы прокалывают по старинке, как 30 лет назад, металлическим скарификатором! Это просто позор для Балашихинской ЦРБ!
На перевязке Афину смотрела ее лечащая врач - Винокурова Е.Н. Нас со свекровью не пустили. А Афина опять очень сильно кричала в перевязочной. Потом, когда врач вышла, свекровь спросила у нее:
- Ну как там палец? Как Вы считаете, возможно восстановить ноготь?
На что Винокурова буркнула:
- Да вы о чем, какой ноготь, у нее фаланги нет!
Я была в шоке! Как так? Оперировавший врач же сказал, что часть фаланги сохранена??? Неужели соврал?
Все это крутилось у меня в голове и разрывало на части, поэтому когда днем меня снова сменила свекровь, я опять рыдала без остановки пока ехала домой.
На следующий день мы поехали на платную консультацию к заведующему отделением микрохирургии (хирургии кисти) Филатовской ГКБ Александрову Александру Владимировичу. Он был не многословен. Отговорил нас от пересадки пальца, что это в нашем случае того не стоит. Потом, все таки, решил посмотреть рану. С боем, но мы таки сняли повязку. Болезненного уже особо не было, но этот жуткий страх от первых двух перевязок, когда ей отдирали бинты, видимо слишком сильно запомнился.
После осмотра Александров отправил Афину с папой и бабушкой в ординаторскую, к нашему однофамильцу, Львову Николаю Васильевичу. С Александром Владимировичем я еще какое-то время пообщалась. Он сказал, что хоть и не корректно это, ругать своих коллег, но неужели не могли они нас обезболить и отправить сюда, ведь тут экстренно можно было сделать сразу первый этап пластики и ребенку не пришлось бы срезать ноготь и укорачивать фалангу. На данном этапе он предложил сделать пластику «подушечки», чтоб кончик пальца не был как карандаш. Но это только после заживления. Я спросила, на сколько дорого стоит эта операция, а он так отмахнулся, мол, это простая операция, она по ОМС делается. Что надо дождаться окончания воспаления и пока наблюдаться у себя в ЦРБ, но если что-то пойдет не так, то приехать к нему и показаться. Я снова уточнила, платно ли это будет. На что он предложил, взять направление в поликлинике, и тогда будет по ОМС.
Когда я спустилась вниз на первый этаж отделения, оказалось мои все еще в ординаторской. Николай Васильевич им что-то объяснял и рисовал какие-то схемы соединения связок. Это такой чуткий, добрый и отзывчивый человек! Все подробно объяснил и успокоил. Свекровь напросилась приехать к нему еще раз показать Афиночку, он был не против.
Мы вернулись в ЦБР, будто из рая в ад. Снова со скандалом уколы антибиотиков, опять слезы, истерики… И мне больно втройне: потому что моей девочке больно, потому что мне приходится скручивать ее, держать насильно, и потому что потом она ненавидит меня за это. Хотя я и очень просила нашего врача сменить нам форму антибиотиков, она же категорично сказала, что другое нельзя, только колоть.
9го мы были в больнице уже 5й день. Я привыкла к графику, к орущим от уколов детей, но вот Афина начала слишком сильно переживать. Утром она еще ничего толком не успевала понять перед уколом, а вот после него уже ждала перевязки. Она плакала, говорила что не пойдет, что сегодня не будем делать перевязку, придумывала всякие поводы чтоб не идти, а нас еще, как назло, вызывали в числе последних. После обеда начинался страх вечернего укола. И приходилось всячески ее отвлекать от этих мыслей, а она все возвращалась к ним и снова впадала в панику.
Днем с Афиной оставалась свекровь, а я уезжала по делам, ведь еще параллельно мы продавали дом.
Перевязку в этот раз делали без меня, и вроде как Афина даже не плакала, но вот когда я вернулась вечером и мы уже ложились случился разговор, от которого я полночи ревела. Она отказалась слушать вечерние сказки, хотя я даже наушники ей привезла наконец, и говорит:
- Мама, давай помолимся Богу, чтоб мне завтра на перевязке не было больно.
И мы стали молиться.
- Господи, сделай так, чтобы мне завтра не было больно, пожалуйста!- повторяла она. Мое сердце разрывалось на части. Потом говорит:
- Мама, наверное Бога нет...
- Почему ты так думаешь?- спрашиваю.
- Если бы он был, как же он мог допустить, чтоб со мной такое случилось?
А у меня даже достойного ответа не нашлось. Я промямлила что-то вроде того, что иногда Бог допускает какие-то нехорошие вещи, но это для того чтоб мы уверовали. И она снова стала молиться:
- Господи, прости меня за все мои грехи...
А я все думала: Да чем же может быть грешен мой ребенок? Ведь до 7ми же лет считаются младенцами и причащают даже без исповеди. Видимо это мне наказание, за мои грехи. Ведь больно ей, а мне еще больнее. Я сказала Афине:
- Ты закрой глазки и представь, что ты на небе и говоришь с Богом. Попроси его, чтоб тебе не было больно. Она закрыла глаза и лежала, так и уснула.
Я не могла успокоиться. Что же такое надо было делать с ребенком, чтоб он на столько боялся?
Продолжение ...