Автобиографическое
Хорошо быть хозяином-барином! Вот надоело тебе публиковать старый биографический цикл - делаешь перерыв! Ну правда, надолго погружаться в прошлое как-то не тянет. Увязаешь там.
Так что ещё немного заметок, а потом...
Мне говорили: «Что-что, а уж первый свой урок вы не забудете никогда!...» И при этом мудро и снисходительно усмехались. А я сейчас, не усмехаясь, не вполне мудро, но совершенно серьёзно, без снисходительности, а прямо глядя в глаза заявляю: « Я не помню своего первого урока.» Того урока, который я провёл впервые, как учитель рисования. Не помню. Стёрся, как меловая фраза с доски. Если поднапрячься, из тумана проступит лишь чувство растерянности, испытанное тогда, и тоскливое сдавливание в сердце. А следующее за этим воспоминание - блёклый утренний свет из окон. Он течёт в рекреационный зал, тускнея, затекает в коридор и окончательно погибает возле школьного сортира. Унылый свет. Текущий вяло, как шизофрения…
Году, кажется, в 91-м, в том самом, «судьбоносном», когда взмыл на гребне демократической волны и взял власть Борис Ельцин, мы с крёстной Машей ездили в Пятигорск. Повод был печальный, но от поездки осталось наисветлейшее впечатление.
Машук оплетён узкими дорожками и тропами. Издали гора эта зелена и мохната, вблизи - торжественна и подавляет разнообразием домов, ярусами растущими на склонах.
Один раз мы поднялись с Машей почти к самой вершине, и я собственными ушами, с вызывающей лёгкое головокружение отчётливостью услышал, как поёт эолова арфа… Космические звуки. Это был непонятный, но явно имеющий какой-то тайный смысл голос… нет, не столько Ветра, сколько Природы вообще… Там, в облачной мгле, в движении полупрозрачных волн, не то нажимали на клавиши небесного клавесина, не то издавало напевные звуки неведомое, но явно женское существо. Они различались по тону и отделялись друг от друга паузами. И беззвучно подыгрывали им, перебирали в воздухе листьями, каштаны…
«Школа искусств» в Ясенево. Мои ребята сделали макеты. Запомнился отчего-то только один: волшебный лес, где бродила пленённая Черномором Людмила. Смутно вижу сине-зелёное устройство маленького этого макетика и водопад - мятую полоску блестящей прозрачной бумаги, отвесно прикреплённую к… скале, что ли… По-детски неказистое сооружение, но прелестное, странно убедительное, бесспорно материализовавшее музыку пушкинского стиха…
А девочке, соорудившей макет, было лет тринадцать. Меня клятвенно заверили, что девочка хорошая, скромная. Но оказалась она неожиданно нагловатой. Глаза её, думалось, оттого и были навыкате, что изнутри на них давила дерзость. И улыбка была холодно растянутой, земноводной… Мама у неё была очень строгая. Не исключаю, что воля девочки слишком беспощадно подавлялась, вот она и попробовала распоясаться с молодым учителем… Хотя безвольно-дряблым педагогом я не был. Больное самолюбие понуждало к собранности и умеренной деспотичности. Но мне было года 22-23… И я тогда был чувствительней и отдавал гораздо охотнее и больше, чем теперь. Не это ли провоцировало «скромницу» на дерзость? Новый тип педагога, или просто взрослого человека, пробудил желание и вести себя по-новому. Да, скорей всего, я невольно провоцировал её на выход из привычного русла…
Кстати, после того, как макеты были продемонстрированы родителям, и мы с мальчишками убирали их наверх, на фанерный настил над железной решёткой, я вдруг осознал, прочувствовал до последнего своего микрона, что абсолютно счастлив…