Исламизация способствует демодернизации общества на всем пространстве Северного Кавказа
Комментарий к статье Руслана Гереева, исламоведа, руководителя группы мониторинга молодежной среды РД, эксперта Центра исламских исследований Северного Кавказа "Дагестан - форпост ваххабитского ислама на Северном Кавказе"
«Исламизация способствует демодернизации общества на всем пространстве Северного Кавказа. Приоритет в регионе остается за локальной традицией, что обесценивает федеральное законодательство, а местная администрация во внутренних вопросах действует самостоятельно, всё менее считаясь с Центром».
Демодернизация - как обратная сторона «исламизации» - это явление естественное. Нельзя никого насильно «загнать в модернизацию», насильно модернизировать. Если какой-то части общества свойственны традиционные, аграрные, премодернистические формы хозяйствования, то их право реализовывать свои хозяйственные представления таким образом.
Вместе с тем, наполнение промышленных объектов индустриального развития необходимо осуществлять за счёт привлечённых специалистов из центральных, русских регионов России, которым свойственны именно такие формы труда.
Принудительная модернизация приводит к тому, что спускаемые сверху нормативы выполняются либо номинально, либо не выполняются вообще, в силу их нелегитимности на местах, а это формирует отношению к директивам центра вообще.
То же касается и отношения со стороны молодёжи: «растёт недоверие молодежи к местным и центральным органам власти».
«Чем больше местная номенклатура поступает независимо, тем больше она на словах выражает лояльность центру. В особенности это типично для современного Дагестана, который с недавнего времени называют “внутренним зарубежьем”».
Здесь явно присутствует фактор социально-культурного расслоения единого стратегического пространства. Такое расслоение вызвано отчуждением федерального законодательства от традиционных социальных моделей, традиций, обычаев. Нигде, ни в конституции, ни в федеральных законах, ни даже в местных не признаётся факт наличия традиции и возможности социального устройства общества на их основе.
Не смотря на общие формулировки о «многонациональности» (что терминологически неверно, нация - политическая категория) и «многоконфессиональности» государственного устройства, формально модели такого устройства не признаются, считаются нелегальными и в законодательстве не учитываются. Это создаёт отчуждённое отношение представителей традиционных конфессий, общин, этносов и других подобных категорий к государственной власти и государству вообще.
В этой связи, лояльность местной «номенклатуры» остаётся лишь номинальной, демонстративной. «Внутреннее зарубежье», таким образом, носит не территориально стратегический (номинально целостность сохраняется), но социально-мировоззренческий характер отчуждённости от остального культурно-цивилизационного пространства, ассоциирующегося исключительно со светским «холодным», отчуждённым законодательством, не признающим на юридическом уровне местных особенностей.
«Сближение позиций «нового» и традиционного ислама неизбежно, сторонники обоих направлений считают ислам первостепенным регулятором общественных отношений, и что лишь их контроль над властью с установлением собственного правления сформирует исламское пространство».
В качестве иммунитета здесь необходимо использовать явление, которое очень условно, скорее даже метафорически, можно определить как «симфония властей». С одной стороны, то, что ислам воспринимается как «первостепенный регулятор общественных отношений» - это естественно и правильно для этого контекста. С другой стороны - есть вопросы стратегического значения, касающиеся вопросов общей безопасности, экономической стратегии, формирования общих социальных моделей, политического и идеологического контроля со стороны федерального центра. Все эти темы не должны никак подпадать под влияние религиозного фактора. Т.е. исламские институты, авторитеты, и их влияние на общество должны параллельно сосуществовать с политическими, светскими, гражданскими институтами государственной власти, взаимно дополняя друг друга, но не пересекаясь в сферах своих интересов.
Таким образом, религиозная власть должна принадлежать исламским авторитетам, с расширением сферы их влияния в этой области, с увеличением степеней свободы использования норм шариата, местных адатов, исламских традиций, но только в этой области.
В то же время светская власть и вопросы стратегии, безопасности и развития должна находиться в ведении федеральных чиновников, воспринимающих ситуацию непредвзято, стратегически. Обеспечением такого подхода может быть лишь одна мера: чиновником высокого, федерального уровня на местах должен быть обязательно не местный, и обязательно не мусульманин, дабы свести на «нет» любое влияние на него со стороны представителей местных элит и, тем более, религиозных сообществ.
«Много руководителей государственных органов власти являются мюридами разных шейхов, и это влияет на принятие решений по ключевым для республики вопросам. Есть и те, кто выступает за "чистоту ислама", то есть исповедуют ваххабизм, особенно среди глав муниципальных образований. Совершенно очевидно, что самой республиканской власти нужна адаптация к сегодняшним реалиям».
Надо развести сферы влияния - этноса, которому присущ ислам, его хозяйственное и социальное функционирование, и понятие стратегического планирования и управления, которое должно быть отделено от этнических, локальных интересов родов, общин, семей.
«В Дагестане специалистами отмечается практическое отсутствие этнической и религиозной политики, отсутствие ситуативного анализа и прогноза в этих сферах, пускание процесса на самотек. У властей нет политической стратегии по отношению к мусульманам, нет разработок полноценной концепции взаимодействия с религией».