Нюансы сословной юстиции
Последнее слово Ефремова на суде поставило окончательную точку в каминг ауте, который он совершил по ходу гениально выбранной линии защиты. Судя по настрою, бедный артист всерьез одержим дилеммой «Тварь я дрожащая, или право имею». Причем, как и у Достоевского, речь идет не о каких-то там общегуманистических буржуазных «правах человека», навязанных нам с Запада, а о «древнем феодальном праве элиты» безнаказанно убивать мелких людишек. Некоторые фрагменты речи создают впечатление, что Ефремов не столько стремится оправдаться или разжалобить судей, сколько хочет доказать себе и окружающим, что отсутствие безнаказанности вовсе не означает его непринадлежность к элите. Похоже, его заботит не только тюремный срок, но очевидное «разжалование» из числа «Права имеющих», которое он принимает близко к сердцу. Он пытается связать это с «резонансностью» дела и с нестандартностью самой его личности, и по ходу делает еще один любопытный каминг аут. Признается, что власти благоволят ему настолько, что он мог бы легко отмазаться от суда, но не стал этого делать по доброте душевной. Признание довольно неосторожное для человека, который ранее занимался виртуозным обличением беззаконностей, творимых российской властью.
Похоже, дело Ефремова - тот редкий случай, когда «сверху» была дана отмашка судьям отказаться от принятого в таких случаях сословного правосудия и судить «по справедливости». Столкнулись две логики. С одной стороны, он относится к «номенклатуре», к «Право имеющим», и по преступлениям против смердов должен расплачиваться максимум деньгами. Но, с другой стороны, он официально является «оппозиционером», «нападает на власть», и поэтому («по понятиям») должен быть наказан, иначе какие-то люди внутри Системы («узколобые силовики» и т.п.) могут это неправильно понять и счесть слабостью или предательством со стороны верхушки. К тому же служебная легенда балаганного оппозиционера могла пострадать от демонстративно мягкого приговора, тем самым сделав Ефремова менее полезным в будущем. Поэтому судьям скомандовали «судить по справедливости», а «справедливость» в этом контексте означает соответствие средневзвешенному мнению публики. В этом смысле Ефремов прав, сетуя на «резонансность» дела: его по сути осудила публика, «толпа», а судьи лишь зафиксировали приговор, вынесенный «плебсом».
Нельзя не согласиться с теми, кто в слишком суровом приговоре винит адвоката и выбранную им «креативную» линию защиты. Если верен расклад, описанный выше, то для смягчения приговора Ефремову стоило вообще отказаться от защиты, не юлить, каяться от начала до конца, постараться разжалобить публику полным признанием вины и показным осознанием ужаса совершенного им поступка. Тогда, вполне возможно, суд в приговоре зафиксировал бы более мягкие настроения публики, и актер получил бы не 8, а 5 лет, с гораздо лучшими перспективами на быстрое УДО.
Однако с адвокатом не все так просто. Это где-нибудь в растленной Америке модный и дорогой адвокат - эксперт-интеллектуал, способный найти лазейки в законодательстве или своим красноречием зомбировать присяжных. В России этот так не работает. Как можно догадаться, непомерно большие гонорары адвоката говорят лишь о том, что он является посредником, который заносит деньги влиятельным фигурам, способным «надавить на рычаги». Большая часть адвокатского «гонорара», скорее всего, передается в другие руки. Поэтому у нас дорогой адвокат и может выглядеть как клоун, нести чушь, вести себя непрофессионально, - это не играет никой роли, и ценят его не за адвокатское искусство, а за выполнение роли «прокладки» между клиентами и «людьми на рычагах». Так что адвокат в данном случае - это просто неофициальный чиновник Системы. Ходят слухи о размере гонорара в 10 млн., - видимо, это стандартный тариф для такого рода дел («элитарий наехал на плебея»), если они не «резонансные». Ефремова решили, видимо, не только посадить, но и «постричь», содрав с него цену за услугу, которая в данном случае не могла быть выполнена именно в силу резонансности дела (а если и могла, то по совсем другому тарифу, во много раз превышающему финансовые возможности артиста).
Косарекс недавно хорошо написал о том, что в России опасна даже показная оппозиционность, санкционированная свыше кураторами. «В наших условиях быть определенного типа шоуменом опасно. Более того, по одним бумагам шоумен это только шоумен, а по другим враг путинизма…». Рассуждения Косарекса относятся к судьбе «Тесака», умученного в тюрьме чекистами, но, как видим, плохо кончить могут и птицы более высокого полета. Это можно сравнить с профессиональным риском проститутки, которую ее сутенер в определенный момент может продать маньяку-убийце, хотя изначально она на это не подписывалась.
Вернемся, однако, к теме «элитарности», переживаемой на специфический российский манер, как право на убийство смерда (совсем безнаказанно или за малую мзду). Интересно, что такого рода переживания наблюдаются у культурных, тонко чувствующих людей. Напомню недавнее дело с историком-расчленителем (помешанном на Наполеоне, как и Раскольников у Достоевского, - см. у Астеррота хороший анализ этого психологического типа). Похоже, Достоевский ничего не выдумывал, а писал с натуры.
Кто-то может возразить, что ничего элитарного (по Достоевскому) в поступке Ефремова не было: он же не давил людей сознательно и в трезвом виде, распевая «Марсельезу», а просто случайно наехал по пьяни. Если бы наше государство проводило для населения более прямые дороги, то и ничего бы вообще не случилось. В приличной компании Ефремову не позволили бы даже нарисовать звездочку на капоте, как не посчитали бы охотники настоящим трофеем косулю, случайно сбитую на дороге машиной. Но я бы все же не смотрел с таким пренебрежением на пьяное убийство в ДТП и не относил его к числу непредумышленных преступлений. Человек, садящийся пьяным за руль, как бы подписывает согласие: «Да, я готов стать убийцей». Можно привести такое сравнение: некто зарядил в револьвер один патрон и играет с прохожими в русскую рулетку. Приставляет им к голове пистолет и щелкает. Время от времени и себе тоже приставляет и щелкает. Сначала прохожим везет, но в определенный момент все-таки раздается выстрел. Понятно, что никакой суд не примет оправданий, что «убийство было непредумышленным, просто не повезло». Тем более, что стрелок, если провести и далее параллель с ДТП, приставлял револьвер к голове не только взрослых мужиков, но и детей, беременных женщин, стариков, инвалидов. Понятно, что такому зверю дадут самый высокий срок, признав умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами. А любой клуб выродившихся аристократов примет такого стрелка в свои ряды как истинного элитария и постарается его отмазать. Так что у Ефремова были все основания считать себя обиженным.
Вернемся к Достоевскому и его определению элитарности. Здесь возникает вопрос: это русская культура такая честная и откровенная, что проговорила суть любой «элитарности», или, наоборот, это проявилась некая особая порочность нашей культуры, а в других культурах «элитарность» переживается иначе, элитарии «не такие, а ждут трамвая». Кто-то наверняка вспомнит крепостное право, скажет, что все дело именно в русской порочности, поскольку высокая русская культура формировалась в среде рабовладельцев, которые «драли крестьян на конюшне». Однако древние греки тоже были и рабовладельцами, и хозяевами крепостных илотов, но эллинский идеал аристократа - это не «Право на убийство смерда», а «Калокагатия», «гармоничное развитие личности», соединение физических, интеллектуальных и нравственных совершенств. У любой традиционной аристократии (и старорусская - не исключение) с убийством был связан культ поединка с равными, и он действительно составлял часть аристократического идеала (на чем попались Пушкин и Лермонтов). Элитарный идеал «по Достоевскому» не случайно привязан к Наполеону и его культу в сознании обывателей XIX. Речь идет о «новых людях», о «восставших хамах» и о новой элите, из этих «хамов» образовавшейся. Поскольку «восставший хам» где-то глубоко внутри сознает всю свою низость, то и не удивительно, что идеал «поединка с равными» преобразился в его сознании в императив «убийства смердов». Тот самый жест, который в извращенном сознании дегенерата должен возвысить его «над толпой скотолюдей», на самом деле как раз уравнивает его с ними и показывает его истинный уровень.
Похоже, дело Ефремова - тот редкий случай, когда «сверху» была дана отмашка судьям отказаться от принятого в таких случаях сословного правосудия и судить «по справедливости». Столкнулись две логики. С одной стороны, он относится к «номенклатуре», к «Право имеющим», и по преступлениям против смердов должен расплачиваться максимум деньгами. Но, с другой стороны, он официально является «оппозиционером», «нападает на власть», и поэтому («по понятиям») должен быть наказан, иначе какие-то люди внутри Системы («узколобые силовики» и т.п.) могут это неправильно понять и счесть слабостью или предательством со стороны верхушки. К тому же служебная легенда балаганного оппозиционера могла пострадать от демонстративно мягкого приговора, тем самым сделав Ефремова менее полезным в будущем. Поэтому судьям скомандовали «судить по справедливости», а «справедливость» в этом контексте означает соответствие средневзвешенному мнению публики. В этом смысле Ефремов прав, сетуя на «резонансность» дела: его по сути осудила публика, «толпа», а судьи лишь зафиксировали приговор, вынесенный «плебсом».
Нельзя не согласиться с теми, кто в слишком суровом приговоре винит адвоката и выбранную им «креативную» линию защиты. Если верен расклад, описанный выше, то для смягчения приговора Ефремову стоило вообще отказаться от защиты, не юлить, каяться от начала до конца, постараться разжалобить публику полным признанием вины и показным осознанием ужаса совершенного им поступка. Тогда, вполне возможно, суд в приговоре зафиксировал бы более мягкие настроения публики, и актер получил бы не 8, а 5 лет, с гораздо лучшими перспективами на быстрое УДО.
Однако с адвокатом не все так просто. Это где-нибудь в растленной Америке модный и дорогой адвокат - эксперт-интеллектуал, способный найти лазейки в законодательстве или своим красноречием зомбировать присяжных. В России этот так не работает. Как можно догадаться, непомерно большие гонорары адвоката говорят лишь о том, что он является посредником, который заносит деньги влиятельным фигурам, способным «надавить на рычаги». Большая часть адвокатского «гонорара», скорее всего, передается в другие руки. Поэтому у нас дорогой адвокат и может выглядеть как клоун, нести чушь, вести себя непрофессионально, - это не играет никой роли, и ценят его не за адвокатское искусство, а за выполнение роли «прокладки» между клиентами и «людьми на рычагах». Так что адвокат в данном случае - это просто неофициальный чиновник Системы. Ходят слухи о размере гонорара в 10 млн., - видимо, это стандартный тариф для такого рода дел («элитарий наехал на плебея»), если они не «резонансные». Ефремова решили, видимо, не только посадить, но и «постричь», содрав с него цену за услугу, которая в данном случае не могла быть выполнена именно в силу резонансности дела (а если и могла, то по совсем другому тарифу, во много раз превышающему финансовые возможности артиста).
Косарекс недавно хорошо написал о том, что в России опасна даже показная оппозиционность, санкционированная свыше кураторами. «В наших условиях быть определенного типа шоуменом опасно. Более того, по одним бумагам шоумен это только шоумен, а по другим враг путинизма…». Рассуждения Косарекса относятся к судьбе «Тесака», умученного в тюрьме чекистами, но, как видим, плохо кончить могут и птицы более высокого полета. Это можно сравнить с профессиональным риском проститутки, которую ее сутенер в определенный момент может продать маньяку-убийце, хотя изначально она на это не подписывалась.
Вернемся, однако, к теме «элитарности», переживаемой на специфический российский манер, как право на убийство смерда (совсем безнаказанно или за малую мзду). Интересно, что такого рода переживания наблюдаются у культурных, тонко чувствующих людей. Напомню недавнее дело с историком-расчленителем (помешанном на Наполеоне, как и Раскольников у Достоевского, - см. у Астеррота хороший анализ этого психологического типа). Похоже, Достоевский ничего не выдумывал, а писал с натуры.
Кто-то может возразить, что ничего элитарного (по Достоевскому) в поступке Ефремова не было: он же не давил людей сознательно и в трезвом виде, распевая «Марсельезу», а просто случайно наехал по пьяни. Если бы наше государство проводило для населения более прямые дороги, то и ничего бы вообще не случилось. В приличной компании Ефремову не позволили бы даже нарисовать звездочку на капоте, как не посчитали бы охотники настоящим трофеем косулю, случайно сбитую на дороге машиной. Но я бы все же не смотрел с таким пренебрежением на пьяное убийство в ДТП и не относил его к числу непредумышленных преступлений. Человек, садящийся пьяным за руль, как бы подписывает согласие: «Да, я готов стать убийцей». Можно привести такое сравнение: некто зарядил в револьвер один патрон и играет с прохожими в русскую рулетку. Приставляет им к голове пистолет и щелкает. Время от времени и себе тоже приставляет и щелкает. Сначала прохожим везет, но в определенный момент все-таки раздается выстрел. Понятно, что никакой суд не примет оправданий, что «убийство было непредумышленным, просто не повезло». Тем более, что стрелок, если провести и далее параллель с ДТП, приставлял револьвер к голове не только взрослых мужиков, но и детей, беременных женщин, стариков, инвалидов. Понятно, что такому зверю дадут самый высокий срок, признав умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами. А любой клуб выродившихся аристократов примет такого стрелка в свои ряды как истинного элитария и постарается его отмазать. Так что у Ефремова были все основания считать себя обиженным.
Вернемся к Достоевскому и его определению элитарности. Здесь возникает вопрос: это русская культура такая честная и откровенная, что проговорила суть любой «элитарности», или, наоборот, это проявилась некая особая порочность нашей культуры, а в других культурах «элитарность» переживается иначе, элитарии «не такие, а ждут трамвая». Кто-то наверняка вспомнит крепостное право, скажет, что все дело именно в русской порочности, поскольку высокая русская культура формировалась в среде рабовладельцев, которые «драли крестьян на конюшне». Однако древние греки тоже были и рабовладельцами, и хозяевами крепостных илотов, но эллинский идеал аристократа - это не «Право на убийство смерда», а «Калокагатия», «гармоничное развитие личности», соединение физических, интеллектуальных и нравственных совершенств. У любой традиционной аристократии (и старорусская - не исключение) с убийством был связан культ поединка с равными, и он действительно составлял часть аристократического идеала (на чем попались Пушкин и Лермонтов). Элитарный идеал «по Достоевскому» не случайно привязан к Наполеону и его культу в сознании обывателей XIX. Речь идет о «новых людях», о «восставших хамах» и о новой элите, из этих «хамов» образовавшейся. Поскольку «восставший хам» где-то глубоко внутри сознает всю свою низость, то и не удивительно, что идеал «поединка с равными» преобразился в его сознании в императив «убийства смердов». Тот самый жест, который в извращенном сознании дегенерата должен возвысить его «над толпой скотолюдей», на самом деле как раз уравнивает его с ними и показывает его истинный уровень.