Друзья Царя (археофутурология на тему «прорусской трансформации» РФ)
Многие сейчас питают надежды, что за «прорусским поворотом» во внешней политике последует «прорусское переформатирование» внутренней политики РФ. Ждут, когда же «Путин устанет сидеть на двух стульях». Галковский пишет на эту тему:
«Проблема в том, что если каждому из меньшинств дать по национальному лепрозорию, то в Кремле… не останется никого. При всём том, что каждое такое решение будет сопровождаться криками восторженного одобрения со стороны 83-процентного русского населения. 17% решило вырвать власть из рук Путина, потому что по самой своей природе это воровская демократия разношёрстных нацменов. Они не то чтобы не заинтересованы в консолидации власти, а это для них реальная угроза. Путин в отместку 17% кинул. Но без переформатирования всей власти под 83% русского населения его режим повис в пустоте. …Проблема не в том, что власти нет в Киеве. Власти сейчас нет в Москве. Поэтому американцы в ответ на крымскую пощёчину предпринимают вроде бы нелепые и даже смехотворные меры по ограничению коммерческой деятельности конкретных лиц из окружения Путина. И американцев можно понять - они не воспринимают Путина как национального лидера, и не видят вокруг него правящего слоя, состоящего, как это положено в нормальном государстве, из национально ориентированных тяжеловесов: министров, бизнесменов, генералов, имен в области науки и культуры. Вокруг только подельники с психологией «нынче здесь завтра там», с авуарами на Западе и с детьми после двух-трёх-четырёх браков, живущими в Лондоне или Сингапуре».
Допустим, Путин действительно задумал желаемое переформатирование правящего слоя РФ. Условия задачи примерно такие. На входе: «Путин и его друзья опираются на клубок нацменских и советско-номенклатурных кланов». На выходе (через 5-10 лет):«Путин и его друзья имеют возможность уйти на покой перед лицом благожелательно настроенных русских элитариев, которые крепко держат власть в стране и опираются на поддержку русского большинства». Что должно произойти между двумя этими точками?
Во избежание иллюзий, будем исходить из известных нам политических привычек Путина: если он и поставит себе новую цель, то добиваться ее будет старыми, испытанными средствами. Переформатирование элиты заведомо не будет идти по пути национал-демократии, то есть через развитие русского гражданского общества и стимулирование русских партий и организаций. Свой рейтинг в глазах русского населения Путин может увеличивать популистскими методами: тут Крым отхватил, там принял какой-нибудь прорусский закон или отменил антирусский (благо их бесконечно много), и т.п. (Пока, кстати, наоборот: приращение рейтинга активно конвертируется в новые антирусские законопроекты - закручивание гаек, дарование российского гражданства всему СНГ, отмена прямых выборов мэров и т.п. Похоже, это заначка на будущее, чтобы было что отменять, когда рейтинг пойдет вниз) Понятно, что русские партии и организации в качестве посредников для общения с народом ему не нужны, будут только мешать. В противостоянии с «новиопами» ему нужен лояльный лично Путину «Русский Штаб» и лояльный лично Путину пул этнически русских деятелей (открытый для пополнения «снизу»), которыми можно замещать новиопов на отжимаемых у них командных позициях во всех сферах жизни. Другими словами, он будет (если вообще будет) просто усиливать и расширять «русский клан» как противовес и замену нацменским и советско-номенклатурным кланам. Учитывая все то, что мы знаем о методах Путина, пополнение правящего слоя русскими будет производиться исключительно через кооптацию в уже существующий «круг друзей Путина».
Вопреки чаяниям Галковского и других представителей русской интеллигенции, в ходе гипотетического «русского переформатирования» критерии «дружбы» и «личной преданности» будут не отменены, а наоборот, «поставлены на поток» и максимально расширены. Естественно, с поправками, отражающими возрастание масштаба явления. Потребуется включить какие-то формальные критерии, позволяющие «выхватить» человека «из толпы» и инкорпорировать в «русский клан».
Фундаментальных критериев здесь может быть три:
1) Дееспособность: человек проявил себя активным и конструктивным деятелем, способным ставить перед собой осмысленные цели и добиваться их (пусть и в небольшом масштабе).
2) Негативно определяемая «русскость»: человек не имеет «порочащих связей» с существующими нацменскими кланами и «новиопскими» сетями, не является их полноправным членом или преданной «шестеркой».
3) Наличие внутренних стимулов для лояльности: человек имеет личный «зуб» на новиопов, на русофобов, на деятелей «пятой колонны», и поэтому будет предан лидеру, возглавляющему против них «крестовый поход». Этот критерий не менее важен, чем предыдущий, для консолидации массы выдвиженцев в сплоченный «клан».
Классические примеры таких «выдвиженцев новой волны» - крымский премьер Аксенов и мэр Севастополя Чалый. Помимо политиков и администраторов, в этот пул могут набираться военные, бизнесмены, ученые, деятели культуры. Эти люди первоначально и будут изображать собой «русское гражданское общество» и «русскую самоорганизацию». По понятным причинам, любая независимая русская самоорганизация будет подавляться еще более жестко, чем в предшествующие годы. Независимые прорусские силы новым режимом будут восприниматься как прямые конкуренты и спойлеры, или, что еще хуже, как инструмент влияния «новиопов». Даже если бы у Путина имелись раньше какие-то сантименты в адрес русских организаций, то их активное участие в «новиопском» белоленточном протесте должно было их похоронить. Не исключаю, что лет через 5 людей будут осуждать за «русский национализм» как за «особо циничную разновидность русофобии».
Итак, если Путин решится на «прорусское переформатирование РФ», то он не будет придумывать ничего нового, кроме расширения «снизу» и «сбоку» своего «круга друзей» за счет большой массы выдвиженцев и «выхватанцев», выбираемых из массы русских, по формальным критериям дееспособности и нелояльности к другим центрам силы. При этом механизмы гражданского общества никоим образом задействованы не будут, а независимым от власти русским организациям вообще ничего хорошего не светит.
Есть в этом, конечно, элемент архаики. В смысле политической культуры это «каменный век» даже в сравнении с украинскими садо-мазо-бандеровцами (которые застряли всего лишь в XIX веке). Но можно утешиться тем, что это, по крайней мере, не азиатская, а вполне европейская архаика. «Друзья царя» - необходимый элемент управления эллинистического государства в III-II вв. до н.э. Я уже объяснял, что российская субцивилизация, в отличие от Западной Европы, имеет своим фундаментом не Рим, а предшествовавшую ему эллинистическую субцивилизацию. Если на Западе государство, воспитанное на римском праве, хотя бы пытается встать в рамки единого правового поля с обывателем, то в России государство принципиально возносится над уровнем обывательского права и существует в формате «революционной целесообразности», лишь для приличия подкрепляемом юридическими фиговыми листочками. Это как раз ситуация великих эллинистических монархий, где элита и основная масса населения жили как бы на разных планетах. И сам Путин, по своей фактуре, больше похож на деятеля эллинистической эпохи, чем на политика Европы Новейшего времени. На престоле монархии Селевкидов он бы себя чувствовал, как рыба в воде. (Дух эллинизма, возможно, был транслирован предкам русских через Боспорское царство, «живое ископаемое эллинизма», которое продержалось до VI в. н.э. Его территория, включенная в состав Византии «минуя Рим», впоследствии стала местом оживленных контактов между греками и славянами)
Что такое эллинистическое государство, в самом простом, незамутненном случае? Это профессиональная армия, вождь которой (удачливый полководец или один из его потомков) собирает налоги на ее содержание с подвластной территории: полуавтономных эллинских городов и неэллинских племенных общин. (Как известно, Русь при первых князьях была устроена именно таким образом) Типовое рождение эллинистического государства происходит примерно так. «Крутой перец» (о котором все знают, что «этот может»), выходит в чисто поле, топает ножкой и заявляет: «Я Царь, о бандерлоги!». Если в первые пятнадцать минут пациента не скрутят санитары, то вокруг него постепенно начинает образовываться царство. Приходят наемники, желающие записаться в его армию. Прибывают заинтересованные денежные мешки, чтобы оплатить вербовку этих наемников. Являются с петициями представители городов и племен, которые ищут защиту от варваров или от притеснений со стороны других царей. Международное признание приходит, когда свежеиспеченный царь доказывает свою эффективность, начистив морду агрессивным варварам или одному из соседних царей. Тогда другие цари шлют послания: «Давай дружить, брат!», «Ты бы не зарывался, брат, давай все обсудим!», «Тебе пора жениться, брат, а у меня есть дочь!» и т.п. Со временем все это обрастает бюрократией, дворцовыми евнухами, научной и творческой интеллигенцией и начинает выглядеть вполне солидно и просвещенно. Кстати, эпоха эллинизма - период наиболее интенсивного развития античной науки и техники. И речь идет не только о военной технике (люди типа Архимеда тогда были крайне востребованы из-за постоянных войн между державами и коалициями держав), но и о науке и культуре в целом. Правители, как в новейших версиях игры «Цивилизация», состязались между собой по «очкам культуры».
Так вот, одним из фундаментальных элементов управления в эллинистическом государстве был институт «Друзей царя». Только не нужно путать этот институт со средневековой «дружиной» или, прости Господи, с «асабией» бусурманской. Ближайшей аналогией будет российский феномен «птенцов гнезда Петрова». Это пул способных и компетентных интеллектуалов, управленцев, дипломатов, офицеров, которые все вместе играли роль аналитического штаба при царе, а по отдельности выполняли различные важные поручения. Формировался этот пул исключительно по принципу дееспособности и личной симпатии, причем без всяких сословных ограничений (как и аналогичный кружок Петра Великого). Вот что пишет об этом «Кембриджская история Древнего Мира» (в моем безыскусном переводе):
«Многие из них были изгнанниками из своих родных городов. Они стекались в Александрию, Антиохию и позднее в Пергам из всех уголков Греческого мира, в поисках богатства, статуса и возможности проявить свои способности и волю. Они были не просто членами царского совета, но и резервуаром талантов, откуда царь выбирал своих военачальников, губернаторов провинций, министров, священников и послов. Они не имели или почти не имели специализации. Художники, писатели, философы, врачи, ученые, - все могли попасть в их число, но если уж они становились Друзьями царя, то могли получить любое назначение. Так, философ-стоик Персей окончил свою жизнь - стоически - совершив самоубийство, когда не смог удержать Акрокоринф, комендантом которого его назначил Антигон Гонат (царь Македонии - С.К.). Врач Аполлофан отстаивал свою точку зрения на военном совете Антиоха III в 219 г. Поэт и ученый Гегесианакс служил послом Антиоха в Риме. Царь и его Друзья искали помощи друг у друга. Их отношения были партнерством, опиравшимся в конечном итоге на личный интерес. Эллинистические цари, по крайней мере в первое время, не имели возможности править, опираясь на наследственную лояльность подданных, свойственную устоявшейся монархии. Между тем, институт Друзей создавал отношения взаимных обязательств и доброй воли, иногда настолько сильные, что, когда Лисимах попал в окружение фракийской армии, и его Друзья убеждали его спастись, пока есть возможность, он ответил, что нет чести в том, чтобы спасти себя, покинув свою армию и своих Друзей. (Diod. xxi.12) . Царь, армия и Друзья должны держаться друг друга, - и в итоге Лисимах попал в плен (хотя позднее и был отпущен)». (The Cambridge Ancient History. Vol. VII, Part 1, стр. 69-70).
«Кембриджская история» связывает особенности института «Друзей царя» с тем, что эллинистическая государственность первое время была «на новенького», в состоянии импровизации. Даже в таких устоявшихся государствах, как Македония, династия все равно была новой, и сами принципы организации власти заметно отличались от до-александровой почтенной архаики. Но была и другая причина - колониальный характер крупнейших эллинистических государств. Эллинистические цари, как правило, избегали опираться на местные азиатские кадры, и должны были привлекать сотрудников из Греции и Македонии. Статус и возможности «Друга царя» были хорошим мотиватором, чтобы заставить одаренного энергичного человека сорваться с насиженного места и отправиться искать счастья «в заморские колонии».
Хотя сословное и географическое происхождение Друзей не играло никакой роли по сравнению с личными качествами, но вот цивилизационные ограничения были довольно жесткими. Этнических азиатов и африканцев в Друзья не брали, даже в тех государствах, где большинство подданных были азиатами и африканцами. Брали только этнических европейцев. Как политкорректно написано в «Кембриджской истории Древнего Мира»:
«Друзья почти безальтернативно были греками или македонянами, но никогда - египтянами, сирийцами, евреями или иранцами». (Единственное исключение - карфагенянин Ганнибал в роли советника Антиоха III) «Исключение не-греков из этого круга отражало скорее предрассудки греков и македонян, чем неспособность или нежелание служить со стороны местного населения. Расовые предрассудки были характерной чертой греко-македонской касты в этих царствах по крайней мере в конце четвертого и на протяжении третьего столетия. …в державе Селевкидов только после двух или трех поколений ее существования люди с негреческими именами стали появляться на административных должностях, причем они были малочисленны - не более 2.5% из списка в несколько сотен имен - и в основном занимали должности на уровне сельсовета».
Такой значительный разрыв между элитами и населением встречался только в крупных эллинистических государствах, располагавшихся на Востоке и имевших характер колониальных империй. Европейские Эпир и Македония, напротив, приближались к формату национального государства. Не случайно римляне, завоевав Македонию, в порядке «денацификации» поступили по-широпаевски: разделили страну на 7 русских республик четыре «украины» и запретили этим «украинам» всякое сношение друг с другом. Правда, в отличие от матерых украинизаторов, они не додумались заставить эти «украины» разговаривать на разных языках.
Интересна эволюция «Друзей царя» с развитием эллинистической государственности. Из неформального кружка царских приятелей они постепенно превратились в многочисленный корпус высших государственных служащих, фактически - в государственную элиту с бюрократическим табелем о рангах.
«В течение четвертого и третьего столетий Друзья царя отличались социальной и географической мобильностью и личной инициативой, но во втором столетии произошел существенный сдвиг в сторону бюрократизации. С прочным установлением династической преемственности во всех царствах, их правители теперь могли опираться на концепцию легитимизма, и Друзья, из группы индивидов, тесно связанных с царем узами взаимного интереса, возросли в числе, чтобы стать большим, стратифицированным, иерархически организованным административным классом, статус в котором определялся присвоением почетных титулов, многочисленных и многословных. В царстве Селевкидов серия рангов начиналась с просто «Друзей» и, по возрастанию, вела к «Первым Друзьям», «Заслуженным Друзьям», «Первым и Наиболее Заслуженным Друзьям», организованным в различные «ордена». …Подобная номенклатура в царстве Птолемеев была еще более многословной. Большая часть титулов, по-видимому, были чисто почетными и конституировали иерархическую структуру, которая имела мало общего с выполнением реальных обязанностей».
Таким образом, в этих странах из кружка «Друзей царя» по сути выросла новая государственная элита. В неевропейских эллинистических государствах эта элита не стала национальной только в силу колониального характера этих государств. Между тем, в Македонии и Эпире она комплектовалась в основном из аборигенов и была вполне национальной. Не случайно Риму пришлось приложить так много усилий для борьбы с Македонией и Эпиром, в то время как Держава Селевкидов была сломлена по результатам единственного проигранного сражения, а Птолемеи вообще сдались без боя. Превосходство Рима над крупнейшими эллинистическими монархиями было связано именно с тем, что Рим был полноценным национальным государством, хотя и «упакованным» в политический инструментарий города-государства.
Единственное принципиальное отличие Римской республики от эллинистических Сирии и Египта состояло в политической активности и правовой защищенности рядовых граждан. Внутри страны римский гражданин был защищен законами и институтами государства, вне страны оно защищало его интересы всей своей военной мощью. Поэтому судьбы римского государства были римскому плебсу далеко не безразличны, в отличие от египетских феллахов, которым было в принципе все равно, на какого правителя гнуть спину. Рим с его гражданским патриотизмом мог позволить себе претерпеть любое количество военных поражений, любые «Канны», и все равно выигрывал войну, потому что патриотическая мобилизация населения от поражений только увеличивалась. Тогда как типичное эллинистическое государство первая же серьезная проигранная битва ставила на грань капитуляции и развала.
Еще один немаловажный момент, отличающий Рим не только от колониальных, но и от национальных государств эллинизма, - прямая вовлеченность населения в выгоды внешней экспансии. В эпоху расцвета Республики, каждое новое завоевание Рима заканчивалось основанием римских самоуправляемых колоний на конфискованных у врага землях. Переселяясь в эти колонии, безземельные римские граждане получали поместье под Полтавой немалый участок земли и потенциальных батраков или арендаторов в лице тех аборигенов, которые были согнаны с этой земли. По итогам римских завоеваний, римские пролетарии превращались, по сути, в «средний класс», в мини-помещиков. Эта практика привела римскую нацию к колоссальному демографическому росту и уже в начале III в. обеспечила римскую элиту практически бесконечными (по античным меркам) мобилизационными ресурсами.
Римская идея о том, что расширение владений государства должно конвертироваться в численный рост собственно римской нации, была глубоко чужда македонским царям, завоевательные успехи которых приводили лишь к механическому присоединению зарубежных владений, без всякой пользы для большей части собственной титульной нации. Несмотря на колоссальные завоевания Александра Великого и на военное доминирование этнических македонян в эллинистической ойкумене, ареал, компактно населяемый этническими македонянами, практически не увеличился. И когда им пришло время столкнуться с Римом, то римляне просто задавили их числом.
Римская нация пополнялась, разумеется, не только естественным путем, но и через кооптацию чужаков и целых иностранных общин. В число римских граждан включались даже вольноотпущенники, то есть бывшие гастарбайтеры рабы, которые могли быть выходцами из любого уголка ойкумены и иметь любой цвет кожи. Однако не нужно путать Рим с Многонационалией типа РФ. В Риме в принципе была невозможна ситуация, когда представитель некоего малого этноса возносится над «обычными римлянами» как над «быдлом», и требует для себя особых преференций именно на основании своей принадлежности к «особо гордому народу». Первым шагом романизации было наглядное объяснение любому варвару, что его «гордый народ» - просто кусок г*, и сам он тоже, как представитель этого «гордого народа», не более чем кусок г* перед лицом даже рядового римского легионера. И единственное, чем он может гордиться в этой жизни, это милостиво дарованное римское гражданство или перспектива получить таковое за верную службу. Другими словами, община или человек могли получить римское гражданство только через посредство национального унижения и самоуничижения. Притом для общин этот процесс мог быть многоступенчатым (сначала - приобщение ко всем обязанностям римского гражданина, прежде всего - к «налогу кровью», и лишь через много поколений - уравнивание с коренными римлянами в политических правах). А с теми народами, которые считали эту практику неприемлемо оскорбительной, римляне проделывали страшные вещи.
Принцип национального унижения, как необходимое условие для обретения иностранцами римского гражданства, был настолько важен для римлян, что они могли настаивать на нем даже вопреки собственным интересам и здравому смыслу. Классический пример - война римлян со своими итальянскими союзниками, которые столетиями помогали римлянам завоевывать весь мир, но все никак не могли добиться гражданского равноправия. Когда в 91 г. до н.э. началось тотальное восстание этих союзников, римская элита прекрасно поняла, что облажалась, и что давно уже надо было дать им римское гражданство. Но принцип оказался важнее. Восставшие союзники получили гражданство только по результатам разгрома или капитуляции, - а не как равные, по итогам переговоров. Ибо даже в этом случае римлянам было важно донести до союзников свою идею-фикс: «Мы - римляне, а вы - куски г*, и римское гражданство вы получите, лишь преклонив колени. А иначе какая ценность в римском гражданстве? Вы и сами его тогда бы так не жаждали". Превосходство римлянина над другими народами, подкрепляемое всей практикой его повседневной жизни, было душой римского национального чувства. Это чувство ставило римского плебея на один уровень с римским сенатором, и, по сути, было главным источником той колоссальной мобилизации народных сил, которая позволила небольшому полису превратиться в мировую империю.
При этом Рим вовсе не был демократией в смысле Афин. «Чуровщина» там была вписана в саму конституцию, так что на практике все ключевые вопросы решались «пенсионерами с Рублевки». Но у последних хватило ума не низводить имперский народ до уровня бесправного «быдла». Народ был ведомым во внешней политике, был удерживаем от социальной революции, но в том, что касалось неотъемлемых личных прав римского гражданина, он имел полную возможность самозащиты и выражения своих претензий элите. Права римского гражданина защищались не абстрактными словесами в конституции, а узаконенной возможностью коллективной защиты этих прав, средоточием которой была должность избираемого плебсом трибуна. Должность народного трибуна («Навальный в законе») в эпоху расцвета Римской Республики была настолько серьезной, что впоследствии стала неотъемлемой частью «юридического прикрытия» для римских императоров. Трибун имел право в любой момент созывать народ на митинг, не согласуя время его проведения ни с какими другими властями. Трибун мог наложить вето на любой новый закон и на любое постановление органов власти. Трибун сам имел право законодательной инициативы. Почти любое должностное лицо республики трибун мог временно отстранить от исполнения обязанностей, подвергнуть аресту и штрафу, отдать под суд. Посягательство на жизнь трибуна наказывалось непосредственно «судом Линча». Трибунов было несколько, и правом вето (и другими запретительными аспектами своей должности) мог воспользоваться любой из них, что делало этот институт эффективным, даже если часть трибунов была подкуплена олигархией.
Политически сильный и социально защищенный плебс, спаянный государственным национализмом, - это главное отличие Рима от других эллинистических государств. Рим в эпоху расцвета Республики победил именно потому, что был единственным крупным государством того времени, политика которого хотя бы на 50% служила интересам своего плебса, а не только элитных кланов. Напротив, современная Россия больше похожа на лоскутную монархию Селевкидов, которая может рухнуть от первого же серьезного толчка. Чтобы стать чем-то по-настоящему прочным, наподобие Рима, России необходима не только массированная кооптация русских в элиту, но и возвышение «русского плебса» в целом. Причем (и это очень важно!) речь идет не столько о возвышении русских перед лицом других народов (к чему очень многие хотели бы все свести), сколько о возвышении русских перед лицом собственного российского начальства. У русских как национальной группы должен появиться независимый инструмент давления на все инстанции российской власти, наподобие римского трибуната, что само по себе означает довольно продвинутую степень легальной самоорганизации. А значит, полноценная «прорусская трансформация» РФ не может обойтись без настоящих русских протестных лидеров и без настоящих русских оппозиционных организаций. Любой «обходной маневр» способен породить лишь эфемерную конструкцию, которую свалит первое же серьезное испытание.
«Проблема в том, что если каждому из меньшинств дать по национальному лепрозорию, то в Кремле… не останется никого. При всём том, что каждое такое решение будет сопровождаться криками восторженного одобрения со стороны 83-процентного русского населения. 17% решило вырвать власть из рук Путина, потому что по самой своей природе это воровская демократия разношёрстных нацменов. Они не то чтобы не заинтересованы в консолидации власти, а это для них реальная угроза. Путин в отместку 17% кинул. Но без переформатирования всей власти под 83% русского населения его режим повис в пустоте. …Проблема не в том, что власти нет в Киеве. Власти сейчас нет в Москве. Поэтому американцы в ответ на крымскую пощёчину предпринимают вроде бы нелепые и даже смехотворные меры по ограничению коммерческой деятельности конкретных лиц из окружения Путина. И американцев можно понять - они не воспринимают Путина как национального лидера, и не видят вокруг него правящего слоя, состоящего, как это положено в нормальном государстве, из национально ориентированных тяжеловесов: министров, бизнесменов, генералов, имен в области науки и культуры. Вокруг только подельники с психологией «нынче здесь завтра там», с авуарами на Западе и с детьми после двух-трёх-четырёх браков, живущими в Лондоне или Сингапуре».
Допустим, Путин действительно задумал желаемое переформатирование правящего слоя РФ. Условия задачи примерно такие. На входе: «Путин и его друзья опираются на клубок нацменских и советско-номенклатурных кланов». На выходе (через 5-10 лет):«Путин и его друзья имеют возможность уйти на покой перед лицом благожелательно настроенных русских элитариев, которые крепко держат власть в стране и опираются на поддержку русского большинства». Что должно произойти между двумя этими точками?
Во избежание иллюзий, будем исходить из известных нам политических привычек Путина: если он и поставит себе новую цель, то добиваться ее будет старыми, испытанными средствами. Переформатирование элиты заведомо не будет идти по пути национал-демократии, то есть через развитие русского гражданского общества и стимулирование русских партий и организаций. Свой рейтинг в глазах русского населения Путин может увеличивать популистскими методами: тут Крым отхватил, там принял какой-нибудь прорусский закон или отменил антирусский (благо их бесконечно много), и т.п. (Пока, кстати, наоборот: приращение рейтинга активно конвертируется в новые антирусские законопроекты - закручивание гаек, дарование российского гражданства всему СНГ, отмена прямых выборов мэров и т.п. Похоже, это заначка на будущее, чтобы было что отменять, когда рейтинг пойдет вниз) Понятно, что русские партии и организации в качестве посредников для общения с народом ему не нужны, будут только мешать. В противостоянии с «новиопами» ему нужен лояльный лично Путину «Русский Штаб» и лояльный лично Путину пул этнически русских деятелей (открытый для пополнения «снизу»), которыми можно замещать новиопов на отжимаемых у них командных позициях во всех сферах жизни. Другими словами, он будет (если вообще будет) просто усиливать и расширять «русский клан» как противовес и замену нацменским и советско-номенклатурным кланам. Учитывая все то, что мы знаем о методах Путина, пополнение правящего слоя русскими будет производиться исключительно через кооптацию в уже существующий «круг друзей Путина».
Вопреки чаяниям Галковского и других представителей русской интеллигенции, в ходе гипотетического «русского переформатирования» критерии «дружбы» и «личной преданности» будут не отменены, а наоборот, «поставлены на поток» и максимально расширены. Естественно, с поправками, отражающими возрастание масштаба явления. Потребуется включить какие-то формальные критерии, позволяющие «выхватить» человека «из толпы» и инкорпорировать в «русский клан».
Фундаментальных критериев здесь может быть три:
1) Дееспособность: человек проявил себя активным и конструктивным деятелем, способным ставить перед собой осмысленные цели и добиваться их (пусть и в небольшом масштабе).
2) Негативно определяемая «русскость»: человек не имеет «порочащих связей» с существующими нацменскими кланами и «новиопскими» сетями, не является их полноправным членом или преданной «шестеркой».
3) Наличие внутренних стимулов для лояльности: человек имеет личный «зуб» на новиопов, на русофобов, на деятелей «пятой колонны», и поэтому будет предан лидеру, возглавляющему против них «крестовый поход». Этот критерий не менее важен, чем предыдущий, для консолидации массы выдвиженцев в сплоченный «клан».
Классические примеры таких «выдвиженцев новой волны» - крымский премьер Аксенов и мэр Севастополя Чалый. Помимо политиков и администраторов, в этот пул могут набираться военные, бизнесмены, ученые, деятели культуры. Эти люди первоначально и будут изображать собой «русское гражданское общество» и «русскую самоорганизацию». По понятным причинам, любая независимая русская самоорганизация будет подавляться еще более жестко, чем в предшествующие годы. Независимые прорусские силы новым режимом будут восприниматься как прямые конкуренты и спойлеры, или, что еще хуже, как инструмент влияния «новиопов». Даже если бы у Путина имелись раньше какие-то сантименты в адрес русских организаций, то их активное участие в «новиопском» белоленточном протесте должно было их похоронить. Не исключаю, что лет через 5 людей будут осуждать за «русский национализм» как за «особо циничную разновидность русофобии».
Итак, если Путин решится на «прорусское переформатирование РФ», то он не будет придумывать ничего нового, кроме расширения «снизу» и «сбоку» своего «круга друзей» за счет большой массы выдвиженцев и «выхватанцев», выбираемых из массы русских, по формальным критериям дееспособности и нелояльности к другим центрам силы. При этом механизмы гражданского общества никоим образом задействованы не будут, а независимым от власти русским организациям вообще ничего хорошего не светит.
Есть в этом, конечно, элемент архаики. В смысле политической культуры это «каменный век» даже в сравнении с украинскими садо-мазо-бандеровцами (которые застряли всего лишь в XIX веке). Но можно утешиться тем, что это, по крайней мере, не азиатская, а вполне европейская архаика. «Друзья царя» - необходимый элемент управления эллинистического государства в III-II вв. до н.э. Я уже объяснял, что российская субцивилизация, в отличие от Западной Европы, имеет своим фундаментом не Рим, а предшествовавшую ему эллинистическую субцивилизацию. Если на Западе государство, воспитанное на римском праве, хотя бы пытается встать в рамки единого правового поля с обывателем, то в России государство принципиально возносится над уровнем обывательского права и существует в формате «революционной целесообразности», лишь для приличия подкрепляемом юридическими фиговыми листочками. Это как раз ситуация великих эллинистических монархий, где элита и основная масса населения жили как бы на разных планетах. И сам Путин, по своей фактуре, больше похож на деятеля эллинистической эпохи, чем на политика Европы Новейшего времени. На престоле монархии Селевкидов он бы себя чувствовал, как рыба в воде. (Дух эллинизма, возможно, был транслирован предкам русских через Боспорское царство, «живое ископаемое эллинизма», которое продержалось до VI в. н.э. Его территория, включенная в состав Византии «минуя Рим», впоследствии стала местом оживленных контактов между греками и славянами)
Что такое эллинистическое государство, в самом простом, незамутненном случае? Это профессиональная армия, вождь которой (удачливый полководец или один из его потомков) собирает налоги на ее содержание с подвластной территории: полуавтономных эллинских городов и неэллинских племенных общин. (Как известно, Русь при первых князьях была устроена именно таким образом) Типовое рождение эллинистического государства происходит примерно так. «Крутой перец» (о котором все знают, что «этот может»), выходит в чисто поле, топает ножкой и заявляет: «Я Царь, о бандерлоги!». Если в первые пятнадцать минут пациента не скрутят санитары, то вокруг него постепенно начинает образовываться царство. Приходят наемники, желающие записаться в его армию. Прибывают заинтересованные денежные мешки, чтобы оплатить вербовку этих наемников. Являются с петициями представители городов и племен, которые ищут защиту от варваров или от притеснений со стороны других царей. Международное признание приходит, когда свежеиспеченный царь доказывает свою эффективность, начистив морду агрессивным варварам или одному из соседних царей. Тогда другие цари шлют послания: «Давай дружить, брат!», «Ты бы не зарывался, брат, давай все обсудим!», «Тебе пора жениться, брат, а у меня есть дочь!» и т.п. Со временем все это обрастает бюрократией, дворцовыми евнухами, научной и творческой интеллигенцией и начинает выглядеть вполне солидно и просвещенно. Кстати, эпоха эллинизма - период наиболее интенсивного развития античной науки и техники. И речь идет не только о военной технике (люди типа Архимеда тогда были крайне востребованы из-за постоянных войн между державами и коалициями держав), но и о науке и культуре в целом. Правители, как в новейших версиях игры «Цивилизация», состязались между собой по «очкам культуры».
Так вот, одним из фундаментальных элементов управления в эллинистическом государстве был институт «Друзей царя». Только не нужно путать этот институт со средневековой «дружиной» или, прости Господи, с «асабией» бусурманской. Ближайшей аналогией будет российский феномен «птенцов гнезда Петрова». Это пул способных и компетентных интеллектуалов, управленцев, дипломатов, офицеров, которые все вместе играли роль аналитического штаба при царе, а по отдельности выполняли различные важные поручения. Формировался этот пул исключительно по принципу дееспособности и личной симпатии, причем без всяких сословных ограничений (как и аналогичный кружок Петра Великого). Вот что пишет об этом «Кембриджская история Древнего Мира» (в моем безыскусном переводе):
«Многие из них были изгнанниками из своих родных городов. Они стекались в Александрию, Антиохию и позднее в Пергам из всех уголков Греческого мира, в поисках богатства, статуса и возможности проявить свои способности и волю. Они были не просто членами царского совета, но и резервуаром талантов, откуда царь выбирал своих военачальников, губернаторов провинций, министров, священников и послов. Они не имели или почти не имели специализации. Художники, писатели, философы, врачи, ученые, - все могли попасть в их число, но если уж они становились Друзьями царя, то могли получить любое назначение. Так, философ-стоик Персей окончил свою жизнь - стоически - совершив самоубийство, когда не смог удержать Акрокоринф, комендантом которого его назначил Антигон Гонат (царь Македонии - С.К.). Врач Аполлофан отстаивал свою точку зрения на военном совете Антиоха III в 219 г. Поэт и ученый Гегесианакс служил послом Антиоха в Риме. Царь и его Друзья искали помощи друг у друга. Их отношения были партнерством, опиравшимся в конечном итоге на личный интерес. Эллинистические цари, по крайней мере в первое время, не имели возможности править, опираясь на наследственную лояльность подданных, свойственную устоявшейся монархии. Между тем, институт Друзей создавал отношения взаимных обязательств и доброй воли, иногда настолько сильные, что, когда Лисимах попал в окружение фракийской армии, и его Друзья убеждали его спастись, пока есть возможность, он ответил, что нет чести в том, чтобы спасти себя, покинув свою армию и своих Друзей. (Diod. xxi.12) . Царь, армия и Друзья должны держаться друг друга, - и в итоге Лисимах попал в плен (хотя позднее и был отпущен)». (The Cambridge Ancient History. Vol. VII, Part 1, стр. 69-70).
«Кембриджская история» связывает особенности института «Друзей царя» с тем, что эллинистическая государственность первое время была «на новенького», в состоянии импровизации. Даже в таких устоявшихся государствах, как Македония, династия все равно была новой, и сами принципы организации власти заметно отличались от до-александровой почтенной архаики. Но была и другая причина - колониальный характер крупнейших эллинистических государств. Эллинистические цари, как правило, избегали опираться на местные азиатские кадры, и должны были привлекать сотрудников из Греции и Македонии. Статус и возможности «Друга царя» были хорошим мотиватором, чтобы заставить одаренного энергичного человека сорваться с насиженного места и отправиться искать счастья «в заморские колонии».
Хотя сословное и географическое происхождение Друзей не играло никакой роли по сравнению с личными качествами, но вот цивилизационные ограничения были довольно жесткими. Этнических азиатов и африканцев в Друзья не брали, даже в тех государствах, где большинство подданных были азиатами и африканцами. Брали только этнических европейцев. Как политкорректно написано в «Кембриджской истории Древнего Мира»:
«Друзья почти безальтернативно были греками или македонянами, но никогда - египтянами, сирийцами, евреями или иранцами». (Единственное исключение - карфагенянин Ганнибал в роли советника Антиоха III) «Исключение не-греков из этого круга отражало скорее предрассудки греков и македонян, чем неспособность или нежелание служить со стороны местного населения. Расовые предрассудки были характерной чертой греко-македонской касты в этих царствах по крайней мере в конце четвертого и на протяжении третьего столетия. …в державе Селевкидов только после двух или трех поколений ее существования люди с негреческими именами стали появляться на административных должностях, причем они были малочисленны - не более 2.5% из списка в несколько сотен имен - и в основном занимали должности на уровне сельсовета».
Такой значительный разрыв между элитами и населением встречался только в крупных эллинистических государствах, располагавшихся на Востоке и имевших характер колониальных империй. Европейские Эпир и Македония, напротив, приближались к формату национального государства. Не случайно римляне, завоевав Македонию, в порядке «денацификации» поступили по-широпаевски: разделили страну на 7 русских республик четыре «украины» и запретили этим «украинам» всякое сношение друг с другом. Правда, в отличие от матерых украинизаторов, они не додумались заставить эти «украины» разговаривать на разных языках.
Интересна эволюция «Друзей царя» с развитием эллинистической государственности. Из неформального кружка царских приятелей они постепенно превратились в многочисленный корпус высших государственных служащих, фактически - в государственную элиту с бюрократическим табелем о рангах.
«В течение четвертого и третьего столетий Друзья царя отличались социальной и географической мобильностью и личной инициативой, но во втором столетии произошел существенный сдвиг в сторону бюрократизации. С прочным установлением династической преемственности во всех царствах, их правители теперь могли опираться на концепцию легитимизма, и Друзья, из группы индивидов, тесно связанных с царем узами взаимного интереса, возросли в числе, чтобы стать большим, стратифицированным, иерархически организованным административным классом, статус в котором определялся присвоением почетных титулов, многочисленных и многословных. В царстве Селевкидов серия рангов начиналась с просто «Друзей» и, по возрастанию, вела к «Первым Друзьям», «Заслуженным Друзьям», «Первым и Наиболее Заслуженным Друзьям», организованным в различные «ордена». …Подобная номенклатура в царстве Птолемеев была еще более многословной. Большая часть титулов, по-видимому, были чисто почетными и конституировали иерархическую структуру, которая имела мало общего с выполнением реальных обязанностей».
Таким образом, в этих странах из кружка «Друзей царя» по сути выросла новая государственная элита. В неевропейских эллинистических государствах эта элита не стала национальной только в силу колониального характера этих государств. Между тем, в Македонии и Эпире она комплектовалась в основном из аборигенов и была вполне национальной. Не случайно Риму пришлось приложить так много усилий для борьбы с Македонией и Эпиром, в то время как Держава Селевкидов была сломлена по результатам единственного проигранного сражения, а Птолемеи вообще сдались без боя. Превосходство Рима над крупнейшими эллинистическими монархиями было связано именно с тем, что Рим был полноценным национальным государством, хотя и «упакованным» в политический инструментарий города-государства.
Единственное принципиальное отличие Римской республики от эллинистических Сирии и Египта состояло в политической активности и правовой защищенности рядовых граждан. Внутри страны римский гражданин был защищен законами и институтами государства, вне страны оно защищало его интересы всей своей военной мощью. Поэтому судьбы римского государства были римскому плебсу далеко не безразличны, в отличие от египетских феллахов, которым было в принципе все равно, на какого правителя гнуть спину. Рим с его гражданским патриотизмом мог позволить себе претерпеть любое количество военных поражений, любые «Канны», и все равно выигрывал войну, потому что патриотическая мобилизация населения от поражений только увеличивалась. Тогда как типичное эллинистическое государство первая же серьезная проигранная битва ставила на грань капитуляции и развала.
Еще один немаловажный момент, отличающий Рим не только от колониальных, но и от национальных государств эллинизма, - прямая вовлеченность населения в выгоды внешней экспансии. В эпоху расцвета Республики, каждое новое завоевание Рима заканчивалось основанием римских самоуправляемых колоний на конфискованных у врага землях. Переселяясь в эти колонии, безземельные римские граждане получали поместье под Полтавой немалый участок земли и потенциальных батраков или арендаторов в лице тех аборигенов, которые были согнаны с этой земли. По итогам римских завоеваний, римские пролетарии превращались, по сути, в «средний класс», в мини-помещиков. Эта практика привела римскую нацию к колоссальному демографическому росту и уже в начале III в. обеспечила римскую элиту практически бесконечными (по античным меркам) мобилизационными ресурсами.
Римская идея о том, что расширение владений государства должно конвертироваться в численный рост собственно римской нации, была глубоко чужда македонским царям, завоевательные успехи которых приводили лишь к механическому присоединению зарубежных владений, без всякой пользы для большей части собственной титульной нации. Несмотря на колоссальные завоевания Александра Великого и на военное доминирование этнических македонян в эллинистической ойкумене, ареал, компактно населяемый этническими македонянами, практически не увеличился. И когда им пришло время столкнуться с Римом, то римляне просто задавили их числом.
Римская нация пополнялась, разумеется, не только естественным путем, но и через кооптацию чужаков и целых иностранных общин. В число римских граждан включались даже вольноотпущенники, то есть бывшие гастарбайтеры рабы, которые могли быть выходцами из любого уголка ойкумены и иметь любой цвет кожи. Однако не нужно путать Рим с Многонационалией типа РФ. В Риме в принципе была невозможна ситуация, когда представитель некоего малого этноса возносится над «обычными римлянами» как над «быдлом», и требует для себя особых преференций именно на основании своей принадлежности к «особо гордому народу». Первым шагом романизации было наглядное объяснение любому варвару, что его «гордый народ» - просто кусок г*, и сам он тоже, как представитель этого «гордого народа», не более чем кусок г* перед лицом даже рядового римского легионера. И единственное, чем он может гордиться в этой жизни, это милостиво дарованное римское гражданство или перспектива получить таковое за верную службу. Другими словами, община или человек могли получить римское гражданство только через посредство национального унижения и самоуничижения. Притом для общин этот процесс мог быть многоступенчатым (сначала - приобщение ко всем обязанностям римского гражданина, прежде всего - к «налогу кровью», и лишь через много поколений - уравнивание с коренными римлянами в политических правах). А с теми народами, которые считали эту практику неприемлемо оскорбительной, римляне проделывали страшные вещи.
Принцип национального унижения, как необходимое условие для обретения иностранцами римского гражданства, был настолько важен для римлян, что они могли настаивать на нем даже вопреки собственным интересам и здравому смыслу. Классический пример - война римлян со своими итальянскими союзниками, которые столетиями помогали римлянам завоевывать весь мир, но все никак не могли добиться гражданского равноправия. Когда в 91 г. до н.э. началось тотальное восстание этих союзников, римская элита прекрасно поняла, что облажалась, и что давно уже надо было дать им римское гражданство. Но принцип оказался важнее. Восставшие союзники получили гражданство только по результатам разгрома или капитуляции, - а не как равные, по итогам переговоров. Ибо даже в этом случае римлянам было важно донести до союзников свою идею-фикс: «Мы - римляне, а вы - куски г*, и римское гражданство вы получите, лишь преклонив колени. А иначе какая ценность в римском гражданстве? Вы и сами его тогда бы так не жаждали". Превосходство римлянина над другими народами, подкрепляемое всей практикой его повседневной жизни, было душой римского национального чувства. Это чувство ставило римского плебея на один уровень с римским сенатором, и, по сути, было главным источником той колоссальной мобилизации народных сил, которая позволила небольшому полису превратиться в мировую империю.
При этом Рим вовсе не был демократией в смысле Афин. «Чуровщина» там была вписана в саму конституцию, так что на практике все ключевые вопросы решались «пенсионерами с Рублевки». Но у последних хватило ума не низводить имперский народ до уровня бесправного «быдла». Народ был ведомым во внешней политике, был удерживаем от социальной революции, но в том, что касалось неотъемлемых личных прав римского гражданина, он имел полную возможность самозащиты и выражения своих претензий элите. Права римского гражданина защищались не абстрактными словесами в конституции, а узаконенной возможностью коллективной защиты этих прав, средоточием которой была должность избираемого плебсом трибуна. Должность народного трибуна («Навальный в законе») в эпоху расцвета Римской Республики была настолько серьезной, что впоследствии стала неотъемлемой частью «юридического прикрытия» для римских императоров. Трибун имел право в любой момент созывать народ на митинг, не согласуя время его проведения ни с какими другими властями. Трибун мог наложить вето на любой новый закон и на любое постановление органов власти. Трибун сам имел право законодательной инициативы. Почти любое должностное лицо республики трибун мог временно отстранить от исполнения обязанностей, подвергнуть аресту и штрафу, отдать под суд. Посягательство на жизнь трибуна наказывалось непосредственно «судом Линча». Трибунов было несколько, и правом вето (и другими запретительными аспектами своей должности) мог воспользоваться любой из них, что делало этот институт эффективным, даже если часть трибунов была подкуплена олигархией.
Политически сильный и социально защищенный плебс, спаянный государственным национализмом, - это главное отличие Рима от других эллинистических государств. Рим в эпоху расцвета Республики победил именно потому, что был единственным крупным государством того времени, политика которого хотя бы на 50% служила интересам своего плебса, а не только элитных кланов. Напротив, современная Россия больше похожа на лоскутную монархию Селевкидов, которая может рухнуть от первого же серьезного толчка. Чтобы стать чем-то по-настоящему прочным, наподобие Рима, России необходима не только массированная кооптация русских в элиту, но и возвышение «русского плебса» в целом. Причем (и это очень важно!) речь идет не столько о возвышении русских перед лицом других народов (к чему очень многие хотели бы все свести), сколько о возвышении русских перед лицом собственного российского начальства. У русских как национальной группы должен появиться независимый инструмент давления на все инстанции российской власти, наподобие римского трибуната, что само по себе означает довольно продвинутую степень легальной самоорганизации. А значит, полноценная «прорусская трансформация» РФ не может обойтись без настоящих русских протестных лидеров и без настоящих русских оппозиционных организаций. Любой «обходной маневр» способен породить лишь эфемерную конструкцию, которую свалит первое же серьезное испытание.