Верен как сталь, прям как клинок
Стоит только произнести это имя, и сразу возникает неизменная ассоциативная цепочка: Бейкер-стрит - Холмс - Ватсон. Что поделать - сэр Артур, придумав Шерлока Холмса, тем самым обрек себя на бессмертие.
ЭЛЕМЕНТАРНО, ВАТСОН?..
Лондон. Атмосфера его туманных улиц, освещенных желтоватыми глазами газовых фонарей. Стеклянные мертвые глаза убийц из музея мадам Тюссо. Кэбы и английские полицейские, в честь Роберта Пиля, основавшего Службу столичной полиции, фамильярно называемые "бобби". Все это вместе взятое словно уверяет - сэр Артур был англичанином. Но это не так.
По происхождению он был ирландцем, хоть и родившимся в Эдинбурге. Высокий, крупный, унаследовавший от своих предков бурный, непреклонный темперамент. Его род вел свое начало от древних норманнов и был пожалован вотчиной в Ирландии в первой половине XIV века. В Англию перебрался его дед, Джон Дойл, выходец из ирландской мелкопоместной католической знати.
В силу унаследованного темперамента сэр Артур бывал необуздан, упрям, часто не желал видеть своей неправоты, подчас бывал злопамятен. Однако, воспитанный матушкой в духе чистой воды средневекового рыцарства, он до конца своей жизни оставался джентльменом без страха и упрека.
С точки зрения нынешнего, современного человека, Конан Дойл выглядит старомодным. По сэру Артуру есть три черты, характеризующие джентльмена. Во-первых, покровительственное и рыцарственное отношение к женщинам. "Та женщина? - однажды сорвалось с языка Адриана, одного из его сыновей. - Да она безобразна". Звонкая оплеуха, доставшаяся ему от отца, тут же помогла понять свою ошибку. "Запомни, - сказал Конан Дойл. - Безобразных женщин нет". Это было сказано раз и навсегда - в этих словах была вся его философия по отношению к прекрасному полу.
Во-вторых, вежливое отношение с теми, кто стоит ниже по социальной лестнице, и, в-третьих, повышенная щепетильность в финансовых делах.
Это была его основа. Его сущность. Именно поэтому он мог запросто отдать свои новые башмаки для гольфа какому-нибудь грязному бродяге. А потом стоять и благодушно приговаривать: "Ему они нужней".
Конечно, была и определенная широта взглядов у человека, который мог убедить своего сына, что, случись тому заболеть венерической болезнью, он может рассчитывать на родительские понимание и помощь. Но была и некоторая ограниченность в этом же человеке, немедленно яростно закипающем при самом невинном из пикантных замечаний. То же самое можно сказать о его реакции на самые безобидные вольности, которые позволяли себе незнакомцы - панибратское похлопывание по плечу, фамильярность или бесцеремонность обращения могли вызвать у него мгновенную вспышку настоящего кельтского гнева. И вместе с тем это был человек из железа, который, не дрогнув, вышел на сцену и в течение полутора часов выступал перед аудиторией, за пять минут до этого получив сообщение о смерти старшего сына.
И этот же самый человек плакал, посетив место, где когда-то стоял легендарный Камелот.
И опять же это был тот самый человек, кто яростно разносил в щепки трубку другого своего сына только за то, что тот имел неосторожность закурить в присутствии женщин.
И тот же самый человек мог просидеть всю ночь напролет у постели больного слуги, читая ему вслух и облегчая страдания. Легко понять почему, когда Конан Дойл отправился на бурскую войну, его дворецкий поехал вместе с ним как верный оруженосец.
...В 20-х годах XIX века чопорную и консервативную Англию потрясла сенсация: на вересковых пустошах Чешира обнаружили самых настоящих фей и эльфов. История утверждает, что даже была сделана фотография. Скептики хихикали и прыскали в кулачок, а сэр Артур громогласно вступился за "маленьких человечков, одетых в зеленое". И никто из них, этих ученых зануд, не осмелился критиковать его - человека, который создал целый мир.
Та самая фотография.
НАЧАЛО.
Его отца звали Чарльз Дойл. По образованию он был архитектором. По призванию - скорей художником. Однако особых высот он не достиг ни там, ни там. У него была большая семья - жена Мэри родила ему десятерых детей, правда, в живых остались только семеро.
Божество ее души, младший сын Артур, родился 22 мая 1859 года.
Было время, когда Чарльз Дойл мечтал видеть сына человеком деловым и расчетливым, то есть таким, каким сам никогда не был. Мечты его рассеялись, как только выяснилось, что мальчик терпеть не может математику. Его первое увлечение - капитан Майн Рид с его индейцами и бизонами. Позднее оно уступило место сэру Вальтеру Скотту, из которого, правда, он читал и перечитывал лишь "Айвенго". Жила в нем и неутомимая жажда битвы: он беспрестанно ввязывался в драки и, к недоумению отца и тайной гордости матери, возвращался домой весь перепачканный и с синяками, но победителем.
Он воспитывался в крупном иезуитском колледже "Стонихерст". Годы, проведенные там, были для него счастливыми, невзирая на быт. Он скоро привык к подъемам в шесть утра. Привык к отсутствию парового отопления или камина в классной комнате, где беспрепятственно гулял декабрьский ветер, врываясь через трещины, которые были пробиты намеренно, для пущей суровости.
Отцы-иезуиты поддерживали строжайшую дисциплину. Академические успехи вознаграждались "добрым" завтраком или ужином в зале с мраморными полами и галереей для музыкантов. За провинности наказывали при помощи увесистой плоской резинки, прозванной Толлей, от которой руки синели и распухали чуть ли не вдвое. Но в письмах домой Артур ни разу и словом не обмолвился о наказаниях - это, стиснув зубы, он таил в себе.
Зато в письмах домой он писал о спорте - плавании, крикете, футболе, хоккее, коньках. На эту тему он писал всегда и всегда возбужденно, и поэтому ему приходилось извиняться перед матушкой за свой почерк. Один из его однокашников объяснял это следующим образом: "Почерк был плохой, потому что либо кто-то ненароком наступил ему острым каблуком на руку, либо во время хоккея Бог знает каким образом ему сорвали ноготь, либо вдруг он оказался в лазарете из-за "легкого растяжения" после падения с крыши".
Свою любовь к спорту Конан Дойл пронес через всю жизнь. Поэтому он, в возрасте семидесяти одного года, мчался на одном из первых гоночных автомобилей со скоростью 120 км/ч и участвовал в автопробегах. Одна из таких скоростных поездок - правда, в более молодом возрасте - едва не стоила ему жизни, когда машина перевернулась, и он оказался под ней. Его спасло то, что вся сила удара пришлась на руль, который поначалу удерживал на себе вес машины. Но затем руль сломался, и весь весь машины лег на его спину и плечи. Силой мускулатуры он удерживал тяжесть более, чем в тонну, пока не нашлось достаточно людей, чтобы приподнять авто.
Страстный поклонник автомобилей, он совершенно не разбирался в том, из чего они состоят. Когда в машине что-то ломалось, он просто открывал капот и начинал тыкать во внутренности "железного коня" своим зонтиком, пока либо не доламывал автомобиль до конца, либо не приводил его в полную дееспособность.
Окончив колледж и распрощавшись с отцами-иезуитами, год он проучился за границей, в Австрии. Именно здесь он впервые попробовал свое перо, но не в прозе, а в поэзии. Однако это так и осталось школьной забавой - по возвращению домой на семейном совете было решено, что ему следует поступить в Эдинбургский университет изучать медицину. Таково было желание матушки - и точка. Самого Артура мало заботило, какой путь избрать в жизни. Однако в профессии врача могло оказаться много привлекательного. Заманчиво было в один прекрасный день важно прошествовать в цилиндре к постели больного и, склонив голову, выслушать жалобы. А затем - кратко, без лишних слов - объявить свой диагноз, который потрясет всех собравшихся и вызовет слезы благодарности.
"Да, - решил он, - изучать медицину - дело хорошее".
ДЖОЗЕФ БЕЛЛ.
В Эдинбургском университете практически не было того, что зовется студенческой жизнью в Оксфорде или Кембридже. Но именно здесь Артур встретился с тем самым Джозефом Беллом, о котором вскоре заговорил весь мир.
Этот добродушный человек, ничуть не похожий на легендарную личность легендарного сыщика, в ту пору разменял уже четвертый десяток. Приправляя дедукцию свойственным ему бесстрастным юмором, он втолковывал студентам, что при установлении диагноза нужно пустить в ход и голову, и руки, и глаза, и уши.
Худой, с очень ловкими руками, с копной черных волос, щеточкой торчащих на голове, он сидел за столом в просторном помещении в окружении студентов и фельдшеров. В обязанности Артура входило приглашать пациентов.
"Этот человек, - объявлял доктор Белл с густым шотландским акцентом, - сапожник-левша". Здесь он умолкал, тщательно стараясь не выдать своего веселья при виде озадаченных зрителей. "Вы, господа, несомненно заметили потертости на его вельветовых штанах в тех самых местах, где сапожники зажимают колодку. Правая сторона гора-а-аздо более потертая, чем левая. Левой рукой он забивает гвоздики в подошву".
Или так, соединив кончики пальцев:
"Этот человек занимается полировкой мебели, - и широко раскрывая глаза: - Ну же. Приню-ю-юхайтесь к нему".
И тон, и взгляд вызывали у студентов глупую ухмылку. На что доктор Белл замечал: "Тренированный глаз! Только и всего".
ВРАЧ С ТАЛАНТОМ ПИСАТЕЛЯ.
Получив диплом врача, Конан Дойл открыл практику в приморском городке Саутси. Поначалу пациентов было так мало, что ему самому приходилось по ночам красться, чтобы начистить медную табличку у входа, а в ливрейные лакеи взять собственного десятилетнего брата. "Пока пациентов нет, - сообщал он домашним с воодушевлением, - но число останавливающихся и читающих мою табличку огромно. В среду вечером перед ней за 25 минут остановилось двадцать восемь человек, а вчера - еще лучше - я в 15 минут насчитал двадцать четыре".
Ожидая своих пациентов, он писал рассказы и отсылал в разные литературные журналы. Журналы кое-какие рассказы даже принимали и печатали.
Между тем медицинская практика ширилась. Это он заметил, когда стал появляться в обществе, где оказалось много знакомых. И чем обширней становилась его практика, тем больше он искал отдушины в литературном труде. Он был полон идей и замыслов. И в итоге - а почему бы, собственно, не попробовать себя в детективном жанре?..
За моделью для своего сыщика не нужно ходить далеко: стоило только вспомнить Эдинбург и тощую фигуру с длинными, ловкими, очень чистыми руками и насмешливым взглядом, фигуру человека, чья проницательность должна была так же поразить читателей, как в свое время она изумляла его пациентов.
Сказано-сделано. Работая между завтраком и обедом, между призывом докторского колокольчика и встречами с пациентами, он и не подозревал, что создает самого знаменитого персонажа англоязычной литературы.
ШЕРЛОК ХОЛМС.
Где "Белый отряд"? Где профессор Челленджер со своими таинственными динозаврами? Нет их. И только может быть в книжном магазине взгляд случайно зацепится за томик с подвигами служаки Жерара или сборник рассказов о мерзком капитане Шарки. Посмотришь на имя автора и удивленно округлишь глаза: "Да-а? Конан Дойл?.. Кто бы мог подумать..." Нет других героев, словно никогда они и не существовали. И редко находится человек, который прочитал все 70 томов сочинений сэра Артура. Ведь были и романы, и пьесы, и многие другие рассказы, и записки, и статьи... Только все равно все это вместе взятое затмевает один-единственный персонаж.
Можно долго гадать и размышлять на тему, в чем же секрет долголетия Холмса и его неизменного спутника Ватсона. Можно. Но не стоит. Потому что ответ очевиден и лежит на поверхности. Надо только приглядеться, и глаз сам уловит его. Эти герои прошли самое суровое испытание из всех придуманных - испытание славой и временем. Славы они не заметили, как не заметил ее их автор, - он всегда и везде, подобно своим героям, оставался сам собой. Конан Дойл не мог привыкнуть быть знаменитым, потому что сам не ощущал в себе никакой перемены.
А время... Время просто преклонилось перед ними, как преклоняется оно перед всеми великими. Время не старит их, даря им тот возраст, который они сочтут для себя наиболее приемлемым. Оно дарит им свой самый дорогой подарок - бессмертие. Что поделать, им это позволено. Ведь они просто лучшие.
А между тем Конан Дойл не любил Шерлока Холмса. Он не понимал, почему читатели хотят видеть все больше рассказов о приключениях героя, которого он задумывал как "бездушную вычислительную машину". В чем было очарование этой марионетки Холмса, если даже он, в руках которого были все нити от нее и которому даже говорить-то приходилось за нее, не мог этого уразуметь? Ведь должно же было быть очевидным, что Шерлок Холмс - не более, чем он сам.
Кроме того, Холмс отвлекал его от более серьезных и масштабных литературных замыслов. Он крал время, отведенное на их воплощение.
Несколько раз он порывался покончить с ним: "Я на середине последнего рассказа о Холмсе, после чего этот джентльмен исчезнет, чтобы больше никогда не вернуться! Я устал от него". Профессор Мориарти притаился в тени черных скал. Разверзся Рейхенбахский водопад, и со вздохом облегчения он убил Шерлока Холмса.
Читатели встретили это известие ропотом возмущения. Никто не желал слушать автора, никто не верил его воплю отчаяния: "Это была самооборона - если бы я не убил его, он убил бы меня!" Его стали засыпать сердитыми, протестующими и даже оскорбительными письмами, и бойкие юноши в лондонском Сити ходили в свои конторы, повязав шляпы черными лентами в знак траура. Говорят, в траур облачилась даже сама королева Виктория.
Возвращение сыщика состоялось только 10 лет спустя. За его воскрешение автору предложили большие деньги, и он отнесся к этому с холодным цинизмом. И такое состояние уже не покидало его с годами. Если читателям этого хочется, то отныне он будет выдавать только тщательно отделанную ремесленную продукцию и получать за нее столько, сколько эти ненормальные издатели готовы платить.
Долгое время читатели спорили на тему существования легендарного сыщика. Был ли мистер Холмс на самом деле? Жил ли в Лондоне? Творил ли добро? И долгое время эти же читатели свято верили - да был, жил, творил. Ведь неспроста же на Бейкер-стрит открыли музей!
Да, он действительно жил. Но только в воображении сэра Артура. Сойдя со страниц его книг, его герои продолжали жить своей, независимой от автора жизнью. Они, неожиданно для писателя, обретали прототипов и обзаводились настоящей биографией. А такое случается только тогда, когда человек искренне верит в написанное им.
О чем бы он не писал: об истории, о научном открытии, о раскрытии преступления - он всегда писал о приключениях, потому что сам любил их. "За всю мою жизнь у меня было много приключений. Но самое сильное и удивительное ждет меня теперь", - шутил он во время тяжелой предсмертной болезни.
Эпитафия, написанная им же самим, гласила: "Я выполнил свою простую задачу, если дал хотя бы час радости мальчику, который уже наполовину мужчина, или мужчине - еще наполовину мальчику".
ЕГО ПРОЩАЛЬНЫЙ ПОКЛОН.
Его похороны напоминали собой тихий прием гостей в саду. В толпе людей, что собрались проводить его в последний путь, почти не видно было слез. Он не хотел, чтобы его оплакивали.
Но им не хватало его. Всему миру не хватало его - так огромен он был, так многогранен и объемен, так необходим. Когда же его жене стали приходить телеграммы с соболезнованиями и цветы, понадобился специальный состав, чтобы доставить их до места назначения. Эти цветы превратили все пространство вокруг могилы в какой-то фантастический сад. Действительно, весь мир поминал его.
На надгробной плите английского дуба супруга сэра Артура попросила вырезать лишь его имя, дату рождения и четыре слова: "Steel true, blade straight" - "Верен как сталь, прям как клинок".
P.S. При написании поста были использованы собственные мысли, собственная давнишняя журнальная статья и книга Дж.Д. Карра "Жизнь сэра Артура Конан Дойля" - если еще не читали, настоятельно рекомендую.
ЭЛЕМЕНТАРНО, ВАТСОН?..
Лондон. Атмосфера его туманных улиц, освещенных желтоватыми глазами газовых фонарей. Стеклянные мертвые глаза убийц из музея мадам Тюссо. Кэбы и английские полицейские, в честь Роберта Пиля, основавшего Службу столичной полиции, фамильярно называемые "бобби". Все это вместе взятое словно уверяет - сэр Артур был англичанином. Но это не так.
По происхождению он был ирландцем, хоть и родившимся в Эдинбурге. Высокий, крупный, унаследовавший от своих предков бурный, непреклонный темперамент. Его род вел свое начало от древних норманнов и был пожалован вотчиной в Ирландии в первой половине XIV века. В Англию перебрался его дед, Джон Дойл, выходец из ирландской мелкопоместной католической знати.
В силу унаследованного темперамента сэр Артур бывал необуздан, упрям, часто не желал видеть своей неправоты, подчас бывал злопамятен. Однако, воспитанный матушкой в духе чистой воды средневекового рыцарства, он до конца своей жизни оставался джентльменом без страха и упрека.
С точки зрения нынешнего, современного человека, Конан Дойл выглядит старомодным. По сэру Артуру есть три черты, характеризующие джентльмена. Во-первых, покровительственное и рыцарственное отношение к женщинам. "Та женщина? - однажды сорвалось с языка Адриана, одного из его сыновей. - Да она безобразна". Звонкая оплеуха, доставшаяся ему от отца, тут же помогла понять свою ошибку. "Запомни, - сказал Конан Дойл. - Безобразных женщин нет". Это было сказано раз и навсегда - в этих словах была вся его философия по отношению к прекрасному полу.
Во-вторых, вежливое отношение с теми, кто стоит ниже по социальной лестнице, и, в-третьих, повышенная щепетильность в финансовых делах.
Это была его основа. Его сущность. Именно поэтому он мог запросто отдать свои новые башмаки для гольфа какому-нибудь грязному бродяге. А потом стоять и благодушно приговаривать: "Ему они нужней".
Конечно, была и определенная широта взглядов у человека, который мог убедить своего сына, что, случись тому заболеть венерической болезнью, он может рассчитывать на родительские понимание и помощь. Но была и некоторая ограниченность в этом же человеке, немедленно яростно закипающем при самом невинном из пикантных замечаний. То же самое можно сказать о его реакции на самые безобидные вольности, которые позволяли себе незнакомцы - панибратское похлопывание по плечу, фамильярность или бесцеремонность обращения могли вызвать у него мгновенную вспышку настоящего кельтского гнева. И вместе с тем это был человек из железа, который, не дрогнув, вышел на сцену и в течение полутора часов выступал перед аудиторией, за пять минут до этого получив сообщение о смерти старшего сына.
И этот же самый человек плакал, посетив место, где когда-то стоял легендарный Камелот.
И опять же это был тот самый человек, кто яростно разносил в щепки трубку другого своего сына только за то, что тот имел неосторожность закурить в присутствии женщин.
И тот же самый человек мог просидеть всю ночь напролет у постели больного слуги, читая ему вслух и облегчая страдания. Легко понять почему, когда Конан Дойл отправился на бурскую войну, его дворецкий поехал вместе с ним как верный оруженосец.
...В 20-х годах XIX века чопорную и консервативную Англию потрясла сенсация: на вересковых пустошах Чешира обнаружили самых настоящих фей и эльфов. История утверждает, что даже была сделана фотография. Скептики хихикали и прыскали в кулачок, а сэр Артур громогласно вступился за "маленьких человечков, одетых в зеленое". И никто из них, этих ученых зануд, не осмелился критиковать его - человека, который создал целый мир.
Та самая фотография.
НАЧАЛО.
Его отца звали Чарльз Дойл. По образованию он был архитектором. По призванию - скорей художником. Однако особых высот он не достиг ни там, ни там. У него была большая семья - жена Мэри родила ему десятерых детей, правда, в живых остались только семеро.
Божество ее души, младший сын Артур, родился 22 мая 1859 года.
Было время, когда Чарльз Дойл мечтал видеть сына человеком деловым и расчетливым, то есть таким, каким сам никогда не был. Мечты его рассеялись, как только выяснилось, что мальчик терпеть не может математику. Его первое увлечение - капитан Майн Рид с его индейцами и бизонами. Позднее оно уступило место сэру Вальтеру Скотту, из которого, правда, он читал и перечитывал лишь "Айвенго". Жила в нем и неутомимая жажда битвы: он беспрестанно ввязывался в драки и, к недоумению отца и тайной гордости матери, возвращался домой весь перепачканный и с синяками, но победителем.
Он воспитывался в крупном иезуитском колледже "Стонихерст". Годы, проведенные там, были для него счастливыми, невзирая на быт. Он скоро привык к подъемам в шесть утра. Привык к отсутствию парового отопления или камина в классной комнате, где беспрепятственно гулял декабрьский ветер, врываясь через трещины, которые были пробиты намеренно, для пущей суровости.
Отцы-иезуиты поддерживали строжайшую дисциплину. Академические успехи вознаграждались "добрым" завтраком или ужином в зале с мраморными полами и галереей для музыкантов. За провинности наказывали при помощи увесистой плоской резинки, прозванной Толлей, от которой руки синели и распухали чуть ли не вдвое. Но в письмах домой Артур ни разу и словом не обмолвился о наказаниях - это, стиснув зубы, он таил в себе.
Зато в письмах домой он писал о спорте - плавании, крикете, футболе, хоккее, коньках. На эту тему он писал всегда и всегда возбужденно, и поэтому ему приходилось извиняться перед матушкой за свой почерк. Один из его однокашников объяснял это следующим образом: "Почерк был плохой, потому что либо кто-то ненароком наступил ему острым каблуком на руку, либо во время хоккея Бог знает каким образом ему сорвали ноготь, либо вдруг он оказался в лазарете из-за "легкого растяжения" после падения с крыши".
Свою любовь к спорту Конан Дойл пронес через всю жизнь. Поэтому он, в возрасте семидесяти одного года, мчался на одном из первых гоночных автомобилей со скоростью 120 км/ч и участвовал в автопробегах. Одна из таких скоростных поездок - правда, в более молодом возрасте - едва не стоила ему жизни, когда машина перевернулась, и он оказался под ней. Его спасло то, что вся сила удара пришлась на руль, который поначалу удерживал на себе вес машины. Но затем руль сломался, и весь весь машины лег на его спину и плечи. Силой мускулатуры он удерживал тяжесть более, чем в тонну, пока не нашлось достаточно людей, чтобы приподнять авто.
Страстный поклонник автомобилей, он совершенно не разбирался в том, из чего они состоят. Когда в машине что-то ломалось, он просто открывал капот и начинал тыкать во внутренности "железного коня" своим зонтиком, пока либо не доламывал автомобиль до конца, либо не приводил его в полную дееспособность.
Окончив колледж и распрощавшись с отцами-иезуитами, год он проучился за границей, в Австрии. Именно здесь он впервые попробовал свое перо, но не в прозе, а в поэзии. Однако это так и осталось школьной забавой - по возвращению домой на семейном совете было решено, что ему следует поступить в Эдинбургский университет изучать медицину. Таково было желание матушки - и точка. Самого Артура мало заботило, какой путь избрать в жизни. Однако в профессии врача могло оказаться много привлекательного. Заманчиво было в один прекрасный день важно прошествовать в цилиндре к постели больного и, склонив голову, выслушать жалобы. А затем - кратко, без лишних слов - объявить свой диагноз, который потрясет всех собравшихся и вызовет слезы благодарности.
"Да, - решил он, - изучать медицину - дело хорошее".
ДЖОЗЕФ БЕЛЛ.
В Эдинбургском университете практически не было того, что зовется студенческой жизнью в Оксфорде или Кембридже. Но именно здесь Артур встретился с тем самым Джозефом Беллом, о котором вскоре заговорил весь мир.
Этот добродушный человек, ничуть не похожий на легендарную личность легендарного сыщика, в ту пору разменял уже четвертый десяток. Приправляя дедукцию свойственным ему бесстрастным юмором, он втолковывал студентам, что при установлении диагноза нужно пустить в ход и голову, и руки, и глаза, и уши.
Худой, с очень ловкими руками, с копной черных волос, щеточкой торчащих на голове, он сидел за столом в просторном помещении в окружении студентов и фельдшеров. В обязанности Артура входило приглашать пациентов.
"Этот человек, - объявлял доктор Белл с густым шотландским акцентом, - сапожник-левша". Здесь он умолкал, тщательно стараясь не выдать своего веселья при виде озадаченных зрителей. "Вы, господа, несомненно заметили потертости на его вельветовых штанах в тех самых местах, где сапожники зажимают колодку. Правая сторона гора-а-аздо более потертая, чем левая. Левой рукой он забивает гвоздики в подошву".
Или так, соединив кончики пальцев:
"Этот человек занимается полировкой мебели, - и широко раскрывая глаза: - Ну же. Приню-ю-юхайтесь к нему".
И тон, и взгляд вызывали у студентов глупую ухмылку. На что доктор Белл замечал: "Тренированный глаз! Только и всего".
ВРАЧ С ТАЛАНТОМ ПИСАТЕЛЯ.
Получив диплом врача, Конан Дойл открыл практику в приморском городке Саутси. Поначалу пациентов было так мало, что ему самому приходилось по ночам красться, чтобы начистить медную табличку у входа, а в ливрейные лакеи взять собственного десятилетнего брата. "Пока пациентов нет, - сообщал он домашним с воодушевлением, - но число останавливающихся и читающих мою табличку огромно. В среду вечером перед ней за 25 минут остановилось двадцать восемь человек, а вчера - еще лучше - я в 15 минут насчитал двадцать четыре".
Ожидая своих пациентов, он писал рассказы и отсылал в разные литературные журналы. Журналы кое-какие рассказы даже принимали и печатали.
Между тем медицинская практика ширилась. Это он заметил, когда стал появляться в обществе, где оказалось много знакомых. И чем обширней становилась его практика, тем больше он искал отдушины в литературном труде. Он был полон идей и замыслов. И в итоге - а почему бы, собственно, не попробовать себя в детективном жанре?..
За моделью для своего сыщика не нужно ходить далеко: стоило только вспомнить Эдинбург и тощую фигуру с длинными, ловкими, очень чистыми руками и насмешливым взглядом, фигуру человека, чья проницательность должна была так же поразить читателей, как в свое время она изумляла его пациентов.
Сказано-сделано. Работая между завтраком и обедом, между призывом докторского колокольчика и встречами с пациентами, он и не подозревал, что создает самого знаменитого персонажа англоязычной литературы.
ШЕРЛОК ХОЛМС.
Где "Белый отряд"? Где профессор Челленджер со своими таинственными динозаврами? Нет их. И только может быть в книжном магазине взгляд случайно зацепится за томик с подвигами служаки Жерара или сборник рассказов о мерзком капитане Шарки. Посмотришь на имя автора и удивленно округлишь глаза: "Да-а? Конан Дойл?.. Кто бы мог подумать..." Нет других героев, словно никогда они и не существовали. И редко находится человек, который прочитал все 70 томов сочинений сэра Артура. Ведь были и романы, и пьесы, и многие другие рассказы, и записки, и статьи... Только все равно все это вместе взятое затмевает один-единственный персонаж.
Можно долго гадать и размышлять на тему, в чем же секрет долголетия Холмса и его неизменного спутника Ватсона. Можно. Но не стоит. Потому что ответ очевиден и лежит на поверхности. Надо только приглядеться, и глаз сам уловит его. Эти герои прошли самое суровое испытание из всех придуманных - испытание славой и временем. Славы они не заметили, как не заметил ее их автор, - он всегда и везде, подобно своим героям, оставался сам собой. Конан Дойл не мог привыкнуть быть знаменитым, потому что сам не ощущал в себе никакой перемены.
А время... Время просто преклонилось перед ними, как преклоняется оно перед всеми великими. Время не старит их, даря им тот возраст, который они сочтут для себя наиболее приемлемым. Оно дарит им свой самый дорогой подарок - бессмертие. Что поделать, им это позволено. Ведь они просто лучшие.
А между тем Конан Дойл не любил Шерлока Холмса. Он не понимал, почему читатели хотят видеть все больше рассказов о приключениях героя, которого он задумывал как "бездушную вычислительную машину". В чем было очарование этой марионетки Холмса, если даже он, в руках которого были все нити от нее и которому даже говорить-то приходилось за нее, не мог этого уразуметь? Ведь должно же было быть очевидным, что Шерлок Холмс - не более, чем он сам.
Кроме того, Холмс отвлекал его от более серьезных и масштабных литературных замыслов. Он крал время, отведенное на их воплощение.
Несколько раз он порывался покончить с ним: "Я на середине последнего рассказа о Холмсе, после чего этот джентльмен исчезнет, чтобы больше никогда не вернуться! Я устал от него". Профессор Мориарти притаился в тени черных скал. Разверзся Рейхенбахский водопад, и со вздохом облегчения он убил Шерлока Холмса.
Читатели встретили это известие ропотом возмущения. Никто не желал слушать автора, никто не верил его воплю отчаяния: "Это была самооборона - если бы я не убил его, он убил бы меня!" Его стали засыпать сердитыми, протестующими и даже оскорбительными письмами, и бойкие юноши в лондонском Сити ходили в свои конторы, повязав шляпы черными лентами в знак траура. Говорят, в траур облачилась даже сама королева Виктория.
Возвращение сыщика состоялось только 10 лет спустя. За его воскрешение автору предложили большие деньги, и он отнесся к этому с холодным цинизмом. И такое состояние уже не покидало его с годами. Если читателям этого хочется, то отныне он будет выдавать только тщательно отделанную ремесленную продукцию и получать за нее столько, сколько эти ненормальные издатели готовы платить.
Долгое время читатели спорили на тему существования легендарного сыщика. Был ли мистер Холмс на самом деле? Жил ли в Лондоне? Творил ли добро? И долгое время эти же читатели свято верили - да был, жил, творил. Ведь неспроста же на Бейкер-стрит открыли музей!
Да, он действительно жил. Но только в воображении сэра Артура. Сойдя со страниц его книг, его герои продолжали жить своей, независимой от автора жизнью. Они, неожиданно для писателя, обретали прототипов и обзаводились настоящей биографией. А такое случается только тогда, когда человек искренне верит в написанное им.
О чем бы он не писал: об истории, о научном открытии, о раскрытии преступления - он всегда писал о приключениях, потому что сам любил их. "За всю мою жизнь у меня было много приключений. Но самое сильное и удивительное ждет меня теперь", - шутил он во время тяжелой предсмертной болезни.
Эпитафия, написанная им же самим, гласила: "Я выполнил свою простую задачу, если дал хотя бы час радости мальчику, который уже наполовину мужчина, или мужчине - еще наполовину мальчику".
ЕГО ПРОЩАЛЬНЫЙ ПОКЛОН.
Его похороны напоминали собой тихий прием гостей в саду. В толпе людей, что собрались проводить его в последний путь, почти не видно было слез. Он не хотел, чтобы его оплакивали.
Но им не хватало его. Всему миру не хватало его - так огромен он был, так многогранен и объемен, так необходим. Когда же его жене стали приходить телеграммы с соболезнованиями и цветы, понадобился специальный состав, чтобы доставить их до места назначения. Эти цветы превратили все пространство вокруг могилы в какой-то фантастический сад. Действительно, весь мир поминал его.
На надгробной плите английского дуба супруга сэра Артура попросила вырезать лишь его имя, дату рождения и четыре слова: "Steel true, blade straight" - "Верен как сталь, прям как клинок".
P.S. При написании поста были использованы собственные мысли, собственная давнишняя журнальная статья и книга Дж.Д. Карра "Жизнь сэра Артура Конан Дойля" - если еще не читали, настоятельно рекомендую.