Эмиграция из Восточного Казахстана в Китай (часть 1).
Источник: Предисловие, написанное кандидатом исторических наук, профессором Восточно-Казахстанского государственного университета В.И. Петровым, к сборнику документов "Под грифом секретности". Откочевки казахов в Китай в период коллективизации. Реэмиграция. 1928-1957 годы, который был составлен О. В. Жандабековой начальником отдела НСА, публикации и использования документов Государственного архива ВКО, по документам партийных фондов. Все желающие могут с ним ознакомиться в читальном зале государственного архива ВКО по адресу г. Усть-Каменогорск, ул. Головкова, 26/1. У-К, 1998 г. (В.И. Петров родился в Китае, в г. Чугучак, там же получил образование, окончив среднюю школу при Генеральном консульстве СССР, в конце 1945 г. вместе с родителями возвратился в СССР).
В начале горбачевской перестройки, когда уже, не умолкая, вещали о «гласности» и «демократии», на одном теоретическом семинаре как-то к слову я рассказал, что семилетним мальчишкой, в 1932 и 1933 годах, в Синьцзяне, видел толпы голодных людей на улицах г.Чугучака. Они запомнились мне одноцветной, серой массой живых трупов: серое рванье одежды, пепельно-серые взъерошенные волосы, серая прозрачная кожа, плотно обтягивавшая руки и лица, горящие, блуждающие глаза, провалившиеся до самого затылка.
То были казахи-беженцы из приграничных аулов Восточного Казахстана. Их было много. На вместительной площади у Красной мечети, например, они стояли плотной, покачивающейся многотысячной толпой. Люди не кричали, не говорили, не просили, а просто протягивали руки навстречу каждому идущему.
На ночь эти тени разбредались по подворотням, закуткам между домов, устраивались, неестественно свернувшись, у топок уйгурских харчевен, разжигавшихся с улицы.
А утром, на восходе солнца, улицы города объезжала бричка, запряженная парой кляч, которых понукал старик-казах в облезшем малахае. Рядом шли два рослых уйгура с завернутыми по локоть рукавами, в кожаных фартуках, каким пользуются кузнецы. Они подходили к очередному мертвецу, подхватывали его за плечи и ноги и забрасывали на бричку. Когда она наполнялась, старик ехал на мусульманское кладбище.
Меня, как магнитом, тянуло на встречу со стариком и уйгурами. Так продолжалось до тех пор, пока маму не «просветили», откуда я возвращаюсь с заплаканными глазами. «Походы» пресекли и начали отпаивать меня отварами трав.
Разве можно это забыть?
Были такие же «серые» русские и украинцы с детьми, тоже из приграничных сел. Но их было гораздо меньше, да и голодных смертей среди них я не помню. Видимо умение русских крестьян находить съедобную траву спасло немало земляков моей матери от голодной смерти.
…Рассказ вызвал отрицательную реакцию. Мне не поверили. Повторяю: это случилось в эпоху широковещательного краснобайства о «социализме с человеческим лицом».
Но рассказал я не все. В частности, умолчал о подслушанных разговорах взрослых о том, что от Чугучака до урочища Ласты и дальше до перевала Хабарасу через Тарбагатай на обочинах дороги лежала масса умерших казахов, и у некоторых за пазухой были советские деньги.
Все гадали: почему, имея деньги, люди умерли голодной смертью?
Эмигрировавшие в Синьцзян не подозревали, что имеют слабый шанс избежать голодной смерти. Дело в том, что экономически маломощные Тарбагатайский и Алтайский округа Синьцзяна не могли выдержать такого наплыва голодных беженцев. Продовольственная ситуация обострилась настолько, что поставила на грань голода само население округов. Появились нескончаемые очереди даже за солью. Муки, пшена, риса не было совсем. Помню, наша семья весь 1932 и половину 1933 года (до нового урожая) питались только кукурузной мамалыгой.
Беженцы даже таких возможностей не имели. Это, во-первых.
Во-вторых, в течение 4 лет (1932-1934 гг.) в Синьцзяне бушевало пламя кровопролитной войны, известной как Дунганский мятеж, в котором участвовало мусульманское население, ставившее целью создание независимого от Китая государства. В войне столкнулись интересы великих держав - Японии с одной стороны, и Англии - с другой. Советский Союз поддерживал Китай и помогал.
Русские эмигранты, в том числе и голодные мужики, только перешагнувшие границу, были мобилизованы китайцами на подавление Дунганского мятежа, а их голодные дети и изнуренные жены брошены на произвол судьбы.
Синьцзянские казахи примкнули к мятежу. Алтайские абак-кереи к середине 1933 года изгнали китайцев с территории округа, захватили власть, избрали своего губернатора - Шарипхана Кугедаева - и отошли от мятежа.
Поэтому китайцы смотрели на беженцев-казахов, как на потенциальных противников. Вернуть их в Советский Союз, как требовало советское пограничное начальство, они, видимо, боялись, так как можно было спровоцировать выступление местного казахского населения, но и проявлять заботу о голодающих тоже не желали.
К концу весны 1933 года голодные толпы исчезли с городских улиц. Куда их вытеснили, и что с ними сталось, неизвестно.
За прошедшие с памятного семинара годы трудами казахстанских историков-демографов завеса тайны поднята. Теперь мы знаем, что с начала 30-х годов казахский народ потерял умершими от голода 1 млн. 750 тыс. человек (по другим данным - 2 млн. 300 тыс.); что за границу - в Монголию, Иран, Афганистан, Турцию и Китай ушло 200 тыс. казахов.