Кое-что об израильской медицине, и не только.
ЛУЧШЕ НЕ БОЛЕТЬ
---------------------------
Ну да, всем известно - лучше быть богатым и здоровым. Насчет богатства - вряд ли вдруг привалит. Хотя... мой дедушка когда-то, естественно, очень давненько, прикупил участок земли в Канаде. Но нет документов на эту покупку, значит, нет и прав у наследников. Наследников изрядно, и один из двоюродных братьев как-то завел разговор на эту тему: мол, хорошо бы отыскать тот участок, сейчас он должен стоить немерено, надо бы к адвокату обратиться толковому, может и удастся найти. «Хорошо, - ответствовала я, - займись-ка ты этим делом. А потом мы поделим. Нет, сначала продадим, а потом поделим». Разговор сразу увял. Делить - было бы что, но искать это «было бы что» слишком хлопотно. Но «участок в Канаде» иногда витает в мечтах - почему другие могут нечаянно разбогатеть, а мы нет? Ну, было бы о чем помечтать на досуге... А участочек-то сейчас «золотой» уже. Небось, домик на нем давно стоит богатенький... но не наш.
Пожалуй, перейду ко второй части известного постулата про богатых и здоровых. Поскольку вторая часть гораздо ближе к нашей реальности.
Еще в первой половине десятилетия пребывания на Земле Обетованной случился со мной гипертонический криз. Жара, нервы, стрессы. Поскольку на прежней Земле со мной это тоже пару раз случалось (нервы, стрессы), то мы поступили точно так, как там - вызвали скорую (амбуланс). Приехали (довольно скоро) два дюжих молодца, с чемоданчиком, и стали расспрашивать, но ровно ничего не делали. Здесь вам не там. «Там» измеряли давление и делали укол. Потом врачиха сидела с полчаса рядом и ждала, пока пациент придет в чувство. Дождавшись и снова померив давление и надавав полезные советы, уезжала. Как говорится - даже чаю не попив, то есть, давление, укол, сидение, советы - всё бесплатно. Здесь тоже бесплатно - в том случае, если повезут и в больнице положат в койку. Если не повезут, или что еще хуже - повезут, но не положат - в больнице ничего страшного не обнаружат, придется убираться домой и потом платить, большой счет придет непременно.
Ну, так эти два молодца дали мне зачем-то подышать в бумажный пакет, и это были их все спасательные действия, и решили меня всё же забрать с собой. Уложили на носилки, погрузили в белый амбуланс, и мы помчались с сиреной в больницу. Вот, когда едешь, лежа и глядя в «потолок», и слушаешь эту сирену, то... то кажется - ну, всё, назад дороги нет. Соф-а-дэрэх, как говорят на иврите. В переводе - конец дороги.
Ну, ничего, привезли, выгрузили, внесли в приемный покой. Там перенесли на кровать, и в бокс, за зеленую занавеску. Часа три пришлось за этой занавеской провести. Нельзя сказать, что без пользы. Расспрашивали (здесь хлебом не корми, любят расспрашивать, придет медсестра, потом врач, потом еще кто-то, и все задают вопросы, причем одинаковые, и отвечай каждый раз как попугайка, одно и тоже). Измеряли давление, делали кардиограмму, брали из вены кровь. Наконец, всё это закончилось, привезли на лифте в палату. Лежат две пожилые тетки, третья кровать - моя. Пришла врач, задала кучу вопросов на иврите, что поняла, на то ответила. Лежу. Хорошо бы уйти домой. Уже весь мой криз кончился. Дали какие-то таблетки. Ночью, несмотря на храп и постанывания соседок, удалось заснуть.
Утром, дождавшись, когда тетеньки проделали все свои делишки, взяла полотенце и пошла туда же - умыться и прочее. Да идти недалеко, дверь в туалет в самой палате находится. Там же и душ. Всё чистенько и блестит белым кафелем. Умываясь, увидела на раковине толстую витую золотую цепь. Взяла ее, вошла в палату и, повесив цепь на палец, громко спросила: «Шел ми заав азе? - Чье это золото?». Тетка возле окна встрепенулась, ощупала ладонью свою шею, и жутко обрадовалась. Осыпая меня благодарностями, вернула свое богатство на законное место, на шею. Но потом я заметила, что она бросает на меня непонятные взгляды. Ну да, эти русские, они не такие уж плохие, как о них говорят. Оказывается, они честные. Это я так расшифровала. Теперь она будет думать о русских более положительно, я надеюсь.
Мысль уйти домой не оставляла меня. Когда пришла врач со свитой, я заявила: «У меня всё хорошо. Выпишите меня домой». Почитав мою «папочку», она спросила, уверена ли я, что чувствую себя нормально? И меня таки часа через два выписали. Я ушла из больницы с приятным осознанием, что здоровье восстановилось (по моему мнению, само по себе), а чужое богатство... ну, если золотую цепь условно посчитать за богатство, вернулось к владельцу. И счет мне уже не придет - одну ночь я ведь провела в больнице!
Вот вам и притча о богатстве и здоровье - всё в одном флаконе. В смысле - в одной больнице, в одной палате, с радостной теткой с золотом, на одной Земле.
Больше со мной кризов не случалось. То ли к жаре привыкла, то ли стрессы ушли.
Медицина, однако, понадобилась еще не раз. Она спасала моих родных. И меня уже не посещала мысль: «почему они ничего не делают?». Они делают. Только другими методами. Может, иногда не так быстро, как бы нам хотелось. Иногда им спасти не удается. Но об этом уже другая история. Грустная.
МАМА
---------
Мне казалось - она будет всегда. Сегодня есть, значит, и завтра будет. Как птица феникс вставала из пепла, так и мама. После инсультов, после падений и всяческих ушибов. Даже после операции на голове, трепанации черепа и удаления большой гематомы, в столь преклонном возрасте, когда думалось, она уже не придет полностью в себя и не встанет на ноги, мама встала. И соображение к ней вернулось. Пусть постепенно ухудшалась память, и порой она говорила сущую ерунду, несообразную с действительностью, всё равно она находилась «в себе» и, как и прежде, как и всегда, пыталась давать своим детям и внукам советы.
Мама очень любила ходить по магазинам, обычно, в сопровождении «метапелет» (приходящая помощница, предоставляемая государством бесплатно), если у той оставалось свободное время. Мама накупала разных дешевых шмоток, потом они лежали в шкафу, поскольку никому не были нужны. Но это не мешало ей в другой раз купить что-нибудь еще - она получала удовольствие от самого процесса покупки. И это можно было понять: всю прошлую жизнь она была стеснена в средствах, да и в магазинах ничего не было, а тут... «посмотри, какой халатик, и всего пять шекелей! А эта кофточка, всего десять шекелей, дома будешь надевать, ну, возьми!».
Мама любила рестораны. Опять же здесь их полюбила, раньше я ничего такого не слышала. Любой день рождения, хоть свой, хоть дочери или сына, или другого родственника, она заранее этим днем рождения интересовалась: «в ресторане?».
И ездить куда-нибудь - всё равно, куда, тоже любила. И обижалась, что в последние годы ее никуда не берут. Мама не могла долго ходить, но всё равно хотела поехать, на экскурсию, или даже в Америку, к внучке, - жажда новых впечатлений в ней была очень сильна.
В последний для мамы год память и сообразительность всё чаще ее подводили. Она звонила и спрашивала: «Вы завтра ко мне приедете?». «Мама, но завтра только понедельник (вторник, среда), мы приедем в пятницу, как всегда, после обеда». «Да? А я думала, что пятница завтра». «Мама, у тебя на стене календарь висит, ты подойди и посмотри!». «Я смотрела, но не поняла». И так повторяется каждую неделю, и я уже раздражаюсь. По этому поводу, или по другим - всегда найдется, на что рассердиться. И всё же, когда она звонила, я порой думала: придет час, когда она не позвонит, ничего не спросит, не пожалуется на плохое самочувствие, я больше не услышу ее голоса, никто больше не скажет, что «будет ждать нас в пятницу».
Этот час пришел. Хотя мама была жива. Но позвонить больше не сможет. Узнать своих детей тоже. Сначала врачи сказали «кома». Но через два дня - не кома, а «инфаркт мозга», паралич и бессознательное состояние. Из которого она вряд ли выйдет. Говорят, что когда Бог дает долгую жизнь, он сильно наказывает в конце, чтобы прежде, чем окончательно покинуть мир, человек хорошенько помучился. Мама лежит в больнице, наполовину парализованная, без речи, без осознания, что с ней происходит, и что с ней делают посторонние ей чужие люди. Я зову ее, глажу здоровую руку, и она едва приоткрывает глаза, и временами отвечает мне пожатием маленькой рукой в коричневых пятнах. Их еще называют «кладбищенские цветочки». Но я не уверена, что она узнает меня. Хотя один раз в уголке ее глаза появилась слеза. И рука заметалась по одеялу, ища мою утерянную руку.
Если человек хоть чуть понимает, в каком он очутился ужасном положении, ему должно быть так тяжело, что нам и представить трудно. Когда с безвольным телом обращаются как с тряпичной куклой, всюду вставлены трубки, твоих возражений и желаний никто не слышит, и единственное, что пока осталось - это жалеющие и сочувствующие глаза взрослых детей, хотя их присутсвие, по всему видно, ты осознаешь только временами, они пожмут-погладят тебе руку, поговорят какое-то недолгое время и исчезнут из поля неверного зрения и слуха, и что тогда? Зачем это, кому такое нужно? Как хорошо бы уйти сразу, в одно мгновение! Но мы «не командуем парадом». Парад жизни закончился, осталось бессмысленное и безнадежное существование безвольного тела, жизнь которого медицина будет поддерживать, пока есть в этом теле дыхание и толчки уставшего сердца. Но это уже не называется жизнью. Это разрушение жизни, не доведенное до конца. Если бы мама была в своей воле, и в своей речи, я уверена, она сказала бы: «Прекратите!». Когда-то, давно, она сказала мне: «Я не допущу этого!». Я понимала, о чем она. Но человек не знает, где граница между нормальной жизнью сегодня и катастрофой завтра. И всё надеется, что еще не пришел час, еще можно пожить, еще можно выйти на улицу - хотя бы с палкой и с сопровождением. Против сопровождения она постоянно возражала и спорила: «Что я, дороги обратно не найду, не выдумывайте! Когда же это кончится? Когда меня пустят одну?!».
Вот всё и закончилось. И ты одна. Но, к сожалению, тебя так до конца и не отпускают.
Я прислушиваюсь к телефону. Хотя знаю, что ты уже не позвонишь. И не спросишь, когда же мы приедем, и когда наступит пятница... Твоя пятница уже не наступит.
Так прошло много месяцев. Привыкнуть к этому нельзя, как оказалось. Ничего не изменилось. Мама в том же состоянии. Не видит. Не говорит. Опутана трубками. Одной, живой рукой все время хватается за них и держит крепко. Медсестра Веред (по-русски Роза) сказала: «Принеси мячик, маленький, пусть держит его». Я купила, упругий, «ортопедический». Вложила маме в руку со словами: «Мамуль, я тебе подарочек принесла, держи». Она сжала в его руке, накрепко. Узнала мой голос и стала плакать, без слез. Потом стонала. Что-то болит. Наверно, постоянно что-нибудь болит. Врач Рита говорит: «Ну что человек мучается?..», и поднимает глаза вверх.
Недавно я смотрела передачу. Про загробный мир, про ад. Такая сентенция была высказана: «Кто много нагрешил, у того и уход в мир иной с мучениями».
И я, которая в своей жизни накопила немало обид на маму, на ее упрямый характер, и подчас, обидные высказывания, подумала: «Да какие-такие у нее грехи? Всё ерунда такая, мелочи. Никого не убила, не ограбила, по большому счету и не обманула. Детей в одиночку вырастила. А что сказала не то, или поступила неправильно, или обидела - свою подругу, меня, внучку - так это от непонимания, или мелкого эгоизма, это всё общие мелкие недостатки, они у всех. Так что, про большие грехи, связанные с мучениями - ерунда это, как и про ад несуществующий, но чем-то людей надо запугать, чтобы они при жизни думали о своих поступках. Но разве кто-нибудь боится?
Как-то я подумала... Когда всё же мама уйдет, будет ли мне спокойнее? Или будет нехватать этих поездок, не надо будет идти, ждать автобуса, входить в палату... Но ведь и маму не придется больше увидеть. А вот это бессознательное состояние - не лучше ли для нее сейчас, для ее сознания? Потому что понять, что происходит, и свою полную зависимость от окружающих - от персонала, от санитаров, которые перекладывают с кровати на кресло и обратно, моют, переодевают - это ли не ужасно для сознания?..
Почему иным так везет - падают вдруг, инсульт или инфаркт, и всё. Как ее подруга несколько лет назад. Мама тогда ей позавидовала. Очень боялась «другого конца».
Конечно, маму уже нельзя было спасти, и, хотя бы частично, вернуть в жизнь. В первые свои посещения я пыталась что-то говорить про массаж - одна рука-то совсем неподвижна. При мне приходила физио-сестра, надевала синюю целлофановую перчатку и совершала поглаживания руки - изображала «массаж», поглядывая на меня. Она-то понимала, что всё уже бесполезно, но я этого не понимала. Позже эта физио-сестра уже не приходила.
Уход был хороший, но хлопот тоже немало. То привезите специальный надувной матрас, с насосом воздуха (от пролежней), то специальное большое кресло, у них такое в ремонте сейчас, то кислородный прибор - тумбочка на колесиках и со шлангом. Все доставали и привозили. Во многих городах есть такая организация «Яд-Сара» (рука Сары, рука помощи), и там можно взять всё, вплоть до палки для ходьбы и коляски для ребенка, сначала что-то заплатить, а после, когда надобность отпадет, сдать обратно и все деньги вернутся на твой счет.
Через девять месяцев после инсульта мама скончалась. Уже через сорок минут, по срочному вызову, схватив такси, мы с мужем были возле нее. Я погладила холодеющий лоб, закрыла ладонью неплотно прикрытые глаза. Сложила руки на груди. И тут мама вздохнула. Словно облегченным вздохом. С ней простились, и теперь у нее уже ничего не болело. Я понимала, что от складывания рук вышел последний воздух из легких, но все равно воспринимала это как вздох прощания и облегчения.
Израильская медицина много занималась мамой в период ее жизни здесь. Поскольку мама любила ходить по врачам. Тут заколет, там защемит - к врачу! А раз человек пришел, надо ему чего-то выписать. И она пила таблетки горстями. Наверно, поэтому я не люблю ходить к врачу. И делаю это очень редко. Вхожу в кабинет и говорю: «Давненько мы не виделись!». А он отвечает: «Так это же хорошо!». И, выслушав мои претензии к своему организму, он прочтет мне буквально лекцию, и нарисует на бумаге - где, в каком месте, и что именно со мной происходит, и что следует делать. Возвратившись домой, я точно чувствую, что у меня ничего не болит уже, всё прошло. И зачем я к нему ходила? Может быть, чтобы выслушать «лекцию» и посмотреть на рисунок? И от этого «всё проходит».
Да, всё в жизни проходит. У нас, или мимо нас. Я скучаю по маме. Я хочу, чтобы она позвонила и спросила, когда я приеду? Когда же будет пятница?..
Но оттуда не звонят.
ТУТ ВАМ НЕ ТАМ
--------------------------
Точно так. «Там» мой муж уже давно бы... Нижний всё же провинция, это вам не Москва. А тут ему дважды делали центур (чистка сосудов), всё быстро и с хорошим исходом. Прочищают зондом сосуд, вставляют в него «стент», и наутро иди домой.
Попав в третий раз на центур в больницу, мы оба думали, что опять будет быстро и хорошо. Не тут-то было. Пять дней зачем-то продержали в палате. Объясняли тем, что очередь на операцию, и в направлении не написано слова «срочно». Я приносила газеты, мы гуляли в зеленом дворе. «Мне еды никакой не надо, - говорил он, - только фрукты. Кормят много и даже вкусно». Ну и ладно. Можно практически не готовить, и я, наконец-то, могу есть гречневую кашу хоть каждый день, муж ее не любит, говорит, что в армии наелся на всю жизнь.
На шестой день подошла очередь. Я сидела в холле и смотрела на информационный экран - там фамилии и сведения о том, закончилась ли операция.
Тут меня вызвали. Мужа привезли обратно в тот бокс, откуда увозили. Врач сказал, что зонд не прошел, всё забито, и сейчас повезут на операцию на открытом сердце. Будут делать шунтирование. Муж лежал молча, слушал. Его тут же стали увозить, я сказала вслед: «Всё будет хорошо». Мне было предложено пойти домой, поскольку операция займет несколько часов. Больница в пятнадцати минут ходьбы до дома, и я ушла. Конечно, пребывая в изрядном шоке.
Когда через три часа вернулась, пришлось еще ждать. Еще часа через два меня вызвали и впустили в реанимацию на две минуты - посмотреть на мужа. Убедиться, что он живой, и просто спит. И снова отправили домой, мол, он проспит до утра, утром приходите, он будет в палате.
Через пять дней мужа мне отдали, то есть, выписали. Можно было отправить его на реабилитацию, типа санатория, но он уперся: «Надоело всё, хочу домой!».
И мы реабилитировались дома. Грудь зашита от горла до пупка, нога тоже зашита, от колена до ступни. С ноги брали кусок сосуда, и делали него два шунта. Обычная, рядовая операция. Как делали Ельцину, как недавно Клинтону.
Муж, глядя в зеркало на красный грубый шрам на груди, говорит: «Буду делать пластическую операцию! Смотри, у шеи всё видно». «Ну, тогда и на ноге, - добавляю я, - а то летом пойдешь на пляж, а у тебя!...».
Через месяца два шрамы побледнели и превратились в тонкие розовые ниточки.
Так что всё проходит. По утрам по русскому каналу (всё для нас, дорогих олим), мужчина в красной рубашке проводит со зрителями утреннюю зарядку. Хочешь, занимайся. А не хочешь... дело твое, надейся исключительно на медицину. Еще пойди к Стене Плача и помолись Всевышнему. Может, и поможет. Только не забудь поинтересоваться у Него - может ли Он, в случае чего, сделать тебе шунтирование?..
На этом заканчиваю свои сказки об израильской медицине - не сказки, а быль. И пусть здоровье будет с нами во все времена, а богатство... это уж как стезя выведет. А не выведет, просто радуйся жизни.
----------
2010г.