РЕПАТРИАНТСКИЕ СКАЗКИ-1
Обычно, желая написать или рассказать о жизни в Израиле, о тяготах или удачах репатриации, начинают с самого начала: как приехали, на чем, когда, какая была жара, или наоборот - лил дождь и чуть ли не на голову падали «скады» и только что прилетевших повели бегом в бомбоубежище. У всех всё было примерно одинаково (если не учитывать разное время года и если не считать «скадов» - про это мне довелось услышать только раз). Так вот, расскажу немного про начало. Прилет, съем квартиры, хождения по разным учреждениям со странными названиями типа «битуах-леуми» и «мисрад опним» - это сейчас произносится так просто, а тогда казалось совершенно непонятно и непроизносимо, ну, само собой ульпан и новые знакомства. Всё как у всех. Хотя, про первую съемную квартиру стоит вспомнить - она была шикарная. Хорошая мебель, красивая современная «стенка» (конечно, моя «стенка», проданная перед отъездом, была лучше, но я скоро поняла: всё, что было лучше, про то следует забыть, чтобы не мучаться ностальгией, насколько мне это удалось…). Так вот, продолжим про квартиру. В просторном салоне было большое, от стены до стены раздвижное окно, выходящее на оживленную улицу, в каждой комнате по кондиционеру, а ванная… вот такой красоты, с розовым мрамором, множеством шкафчиков, с белоснежной ванной и зеркалом во всю стену - у меня точно не было. Была маленькая такая, тесненькая, уже незадолго до отъезда отделанная новой кафельной плиткой - зачем, спрашивается? А кто его знает. Как-то всерьез вроде ехать не собирались, так как дочь заявила, что она «здесь», то есть в России родилась, «здесь» и останется, а куда мы без нее, да и зачем? И потом... где-то вилась мыслишка: в случае чего, с новым кафелем квартира лучше продастся, чем с побитым старым. Случай-то и наступил: дочь, побывав в гостях у бабушки в Израиле, ступила на домашний порог и сказала, ставя на пол в прихожей сумку: «А что это я ЗДЕСЬ делаю?» Опять возникло слово «здесь», но совсем с другим смыслом.
Ну, вернемся же опять к квартире. Квартира шикарная, очень дорогая, ну а маклер хотел сбыть эту квартиру, как сбывал ее уже не один раз, чего мы, разумеется, не знали. Все жильцы, которые были до нас и после нас, скоро догадывались, что, несмотря на замечательную ванную, цена слишком завышена, что с хозяйкой общий язык найти совершенно невозможно, но не потому, что языки разные, а потому, что репатрианты, как человеческие особи, ей не нравились в принципе, и она рассматривала их только в качестве ежемесячного источника денежных купюр. Но одна весьма положительная черта (наверное, и не одна, просто про другие положительные мы не могли узнать) у Ханы была: она никого не держала. То есть не требовала соблюдения годичного договора. Поэтому жильцы прилетали и улетали как птички, выдерживая только по полгода, добавлю: не спя полгода по ночам, так как оживленная улица за окнами ночью оживлялась с новой силой, на ней собиралась молодежь, с машинами и без, с орущей музыкой и молодыми здоровыми воплями, и затишье наступало только на один день и на одну ночь в году - в Йом-Кипур.
Зато теперь мы живем на тихой улочке, маленькие окна выходят в парк, будто всё неплохо, но почему-то частенько вспоминается та, первая квартира, может быть, это такой вид новой ностальгии («первый дом на Родине!»), а может быть, потому, что теперь ванная у нас маленькая и тесненькая и поставить все свои «макияжи» мне некуда. И ванна (в которую влезаешь только, чтобы встать под душ) грязно-болотного цвета, а потому никогда нельзя понять, пора ее мыть или можно еще подождать. Обычно кажется, что можно подождать. Зато хозяин отличный - выпишешь ему чеки на год вперед, он и носу не покажет и доволен как слон, что целый год не нужно приезжать. А потому что он не «хозяин» квартиры, а только зять хозяина, и деньги идут не ему, а настоящему хозяину - старому Моше, который живет в бейт-авоте (доме престарелых) с тех пор, как сдал квартиру нам и убедился, что мы нормальные люди и ничего ужасного с квартирой не сделаем.
Незадолго «до нас» у него умерла жена, и он не захотел поселиться ни с кем из троих детей и ушел в дом престарелых. Первое время он приходил, садился на стул у входных дверей, оглядывал всё, грустно улыбался нам и тяжко вздыхал. Видимо, воспоминания о прошлой жизни в этой квартире, той жизни, когда была жена молодая и дети маленькие, а потом дети выросли и ушли со своими женами, но, конечно, приходили сюда, к родителям, в гости - эти воспоминания тянули его сюда: знакомые стены, знакомая мебель, знакомые вазы на шкафу - всё будто его, но уже ему не нужно. «Там в шкафу, в спальне, вещи моей жены, платья, пальто… Возьмите, что хотите…» - как-то сказал он и больше не приходил.
Тут я невольно вспомнила, какой скандал нам устроила Хана при расставании: «Пока не купите новый чехол на гладильную доску, не отдам вашему сыну гарантийного письма!». Эк хватила! Синтетическую тряпочку приравняла к гарантийному письму на 30.000 шекелей! Чехол я купила, но гарантийное письмо она так и не отдала. Наверное, на память себе оставила. Теперь следующие семь лет надо помнить об этом письме - вдруг Хана решит, что именно мы сломали ее диван или разбили любимую чашку, или недоплатили за воду (семь лет следует хранить все бумажки, все счета!), подаст в суд, наймет адвоката, и стребует эти 30.000 тысяч - пени, пени-то еще набегут! Очень скоро мы поняли, что в Израиле можно ожидать абсолютно всего, любого, самого неожиданного поворота событий и ничему не удивляться - вот это, последнее - самое трудное. А потому, чем больше тут живем, тем больше удивляемся, а больше всего удивляемся сами себе, что до сих пор удивляемся. Вот какую фразу можно сочинить по-русски, а как это будет звучать на иврите?..
МОЙ ДЯДЯ В БЕЙТ-АВОТЕ
-----------------------
Мой дядя умер. Не дотянув две недели до восьмидесяти девяти. Умер хорошо - в одну ночь от инфаркта. И до последнего дня был на ногах, даже приезжал к нам раз в месяц в гости - на двух автобусах! Накануне звонил по телефону и просил: «Приготовьте рыбу, пожалуйста, а то здесь не дают». В бейт-авоте (доме престарелых) он прожил чуть больше года. Конечно, никто не живет вечно. Что важнее - количество лет жизни или качество?
В русскоязычной прессе поначалу писали, что старики в домах престарелых живут очень прилично, и уход очень хороший, питание превосходное, персонал заботливый, и деньги у стариков после платежей остаются, в общем, тут вам не там. Сейчас уже так не пишут. Сейчас пишут, что питание скромное, персонал, как правило, равнодушный, а то и жестокий, медсестры не дождешься, а деньги остаются разве на зубную пасту. Но есть дорогие бейт-авоты, где жильцы (скорее, их дети) платят большие деньги, чтобы папеньки-маменьки жили в достойных условиях и ни чем не нуждались. Кстати, в таком бейт-авоте живет наш хозяин Моше (нам его зять сказал), оплачивают дети, не без помощи нашей квартплаты, конечно, так что наши деньги идут на благое дело, а не просто набивают чей-то жадный карман.
Я увидела собственными глазами самый обычный, «бедный» бейт-авот, когда мы в первый раз приехали навестить моего дядю. И бедность этого бейт-авота лезла из всех углов и стен, и из дядиной тарелки в столовой, с каким-то непонятным рагу, и из комнатушки в полуподвале, где дядя жил вдвоем с соседом. Спускаться туда надо было по узкой лестнице. Вместо окна под потолком узкий застекленный проем, у стен две кровати с тумбочками, небольшой общий шкаф для одежды, душевая и туалет в коридоре. Спертый несвежий воздух, барахло на спинках кроватей, стаканы, бутылки с водой и надорванные пачки печенья на тумбочках. Убогое жилище, напомнившее мне российские больницы. Сразу захотелось выйти отсюда. В маленьком неухоженном дворике, кроме каменного бордюрчика, присесть было не на что, мы вынесли еще из дядиной комнаты два пластмассовых стула и как-то разместились, поговорили о чем-то малосущественном и даже сфотографировались.
Моя мама почти все время молчала, а мой двоюродный брат, что привез нас на машине, сразу заявил, только осмотревшись: «А что, все вполне нормально, жить можно». «Потому что ты знаешь, что тебе здесь не жить», - заметила я. «Кто знает», - он пожал плечами.
Действительно, кто? Кто мог знать, кому во сне могло присниться, уж точно не дяде, что родная, единственная дочь отправит его сюда доживать, значит, и умирать. Навещала она его редко, и каждый раз спрашивала: «Папа, где твои деньги? Где ты их хранишь, ведь мало ли что…». Хотя прекрасно знала, что по приезде в Израиль один приятель втянул его в какое-то сомнительное предприятие, из этого ничего не вышло, вот только деньги ушли куда-то, возможно, в карман к приятелю. Но она не верит, что денег не осталось. А дядя переживает, что дочь ему не верит.
Сколько я помню, мой дядя всегда был при деньгах. Почти всю жизнь он прожил в Тбилиси, образования большого не получил, работал, где умел и как умел, в основном был «цеховиком», то есть трудился в области преследуемой государством «теневой экономики». Поэтому работа была полукриминальной, а значит, рискованной, но приносила хороший доход. Галстуки, сумочки, заколки для волос и прочие дефицитные вещицы всегда имели спрос, а легкая промышленность заниматься такой ерундой не очень хотела. И дядя неплохо обеспечивал свою семью, наряжал жену и лелеял родную доченьку, да и нашей семье помогал - совал потихоньку маме деньги, когда жена не видела. С женой, ограниченной и неприспособленной ни к чему, кроме домашнего хозяйства, дядя всегда обращался мягко и снисходительно. Его, бедного и нищего, с детства хромого, в ранней молодости сосватали за пухлую, инертную, малоразвитую девушку из состоятельной семьи. Постепенно он поднялся, научился сам зарабатывать, крутился изо всех сил. Прекрасная квартира в центре Тбилиси, мебель, сервизы. Чудом не сел, не чудом, наверное, а взятками, будто был другой выход. Это потом стало всё можно. А тогда - можно, но осторожно. Дяде повезло - не посадили. И доченька всегда была в шоколадках и модных тряпочках, к учебе весьма равнодушная, но выучили (подарками учителям), и дипломчик какой-то был вымучен, и замуж выдали, дорогому зятю тут же купили машину, а потом, после смерти дядиной жены, всё что накопили, продали, как сумели, и в Израиль все приехали, с зятем и уже с дочкиной дочкой, с внучкой. А потом и наше семейство по частям сюда перебралось (уже из Нижнего Новгорода)…
Мы ездили к дяде в бейт-авот раз в месяц. Привозили фрукты, печенье и, побыв где-то с полчаса, уезжали с чувством выполненного долга. С обманным чувством. Потому что если бы не дядя, кто знает, когда решились бы мы на переезд, и решились ли вообще. Ведь гораздо легче ехать, когда кто-то уже «там» есть, и есть на первое время пристанище. Дядя часто звонил из Израиля и настойчиво звал свою сестру (мою маму), он очень хотел с ней вместе поселиться, так как категорически не поладил с зятем, и в лице своей сестры ему нужно было не только родственное общество, но и женский уход.
И так получилось, что наша нижегородская мишпаха отправилась на Землю Обетованную. Дядина дочь, скрипя зубами, но и рассчитывая на папенькино пособие, сначала жила с ним. Но недолго. Тесно, ребенку негде играть, мужу негде свои поделки-вешалки пилить, денег все равно мало. Дяде бы всё пособие отдавать, а он, недогадливый, не отдавал. Без копейки в кармане тоже ведь как-то… Вот и было предложено ему в бейт-авот. Дядя слова не возразил. Он всегда тихий был, нескандальный. Переживал молча свои обиды - и на дочь, и на сестру, ведь надеялся дожить под ее присмотром свой век. И на племянницу - на меня, наверное, был обижен - приехала и всё по-своему устроила. Все устроились, как лучше для себя... А племяннице он когда-то здорово помог в жизни. Она помнит, конечно, но одной внутренней признательностью всё и исчерпывается. Она своей семьей занята, и двое стариков на голове - это уж слишком. И забот много, и тесно. Души наши… тесные. Мы не умеем жертвовать собой, своим уютом и покоем. Разве только для своих детей. Поэтому мы говорим: у нас тесно.
Между прочим, дядя быстро завоевал в бейт-авоте авторитет. Он никогда не впадал в уныние, всегда был хорошо выбритый и бодрый, в нем начисто отсутствовали вздорность и вредность, присущие многим старикам. Дядя любил и умел рассказывать всякие истории, частью реальные, частью, я думаю, выдуманные им самим. В бейт-авоте мужчин почти не было, большей частью одни женщины (вот никак не хочется говорить: старики и старухи). А женщины, когда им что-то рассказывает мужчина, в рот ему будут смотреть, а уж если он еще и поглядывать на них будет… Значит, авторитет выше крыши.
Дяде давно хотелось записать свои рассказы на бумагу и даже куда-нибудь в газету послать, но не хватало грамотности, да и почерк был ужасно неразборчивый. Но он все же что-то записал на листках бумаги и отдал мне, чтобы я привела в порядок, а мы эти листки потеряли. Видно было по лицу, что он очень расстроился. Тогда я записала по памяти один его рассказ - весьма любопытный случай из его детства, набрала на компьютере и распечатала. Как он был доволен! Послал рассказ в какую-то «русскую» газету и терпеливо ждал ответа. Я ему, конечно, не сказала, что никто никому здесь не отвечает и, скорее всего, его рассказик давно полетел в мусорную корзину. Но все равно я тоже была довольна - что-то все-таки сделала для него! Ну да, как обычно, сделаем для человека малость и гордимся собой. И не хотим думать, что могли бы сделать больше. Некогда нам думать и некогда делать больше. Моя мама сказала не так давно: «Меня мучают угрызения совести, он так на меня надеялся, а вот что получилось». Но получилось-то не само по себе, не само, и не с Божьей, как говорят, помощью, а с нашей, общей.
Последний раз мы навещали дядю недели за две до его кончины. Маленький, усохший в последний год, он, как всегда, был в чистой светлой рубашке и в белой кепочке - уже много лет он не ходил нигде, даже дома, без головного убора - на улице в шляпе, дома в кепочке. На вопрос: «Как здоровье?» - дядя ответил, что «как будто всё нормально, но… - он покрутил рукой вокруг кепочки, - ночью в голове такое творится… какие-то чудные картинки, то детство, то я уже постарше, то вообще что-то непонятное. Будто кино мне показывают, и всё так быстро!». Мне это почему-то не понравилось, но я промолчала, и что ему вообще можно было сказать, только прокричать на ухо, в которое вставлен почти бесполезный слуховой аппарат, периодически издающий свист, тогда дядя крутил его в ухе, и свист прекращался. Он вышел нас проводить за ворота, подождал, пока мы рассядемся в машине, и помахал вслед белой кепочкой…
Навещая раз в год могилу дяди, я тихо говорю: «Спасибо за все. И прости нас…всех».
У моего дяди было простое библейское имя - ИСААК.
ПРИВЫЧКИ ДОГОНЯЮТ
-----------------------
В Израиле газеты читать вовсе не обязательно. Иногда сами люди та-а-кое расскажут…
Вот, на днях один товарищ-господин-русский-израильтянин рассказывает:
- Приехал я еще в 85-м году. И поселился с семьей в Рамат-Гане. Квартиру неплохую снял, на работу устроился, продуктов в магазинах достаточно, ну, конечно, не такой широкий выбора как сейчас, но мы в те годы еще не избаловались. Больших супер-маркетов тогда почти не было, но много маленьких магазинчиков - «маколеты» их называют. И вот, в одном таком маленьком маколете неподалеку от нашего дома вдруг поднялась страшная суета. Галдеж, очередь, толпа все увеличивается. Друг другу кричат: А ты соседке Мане сказала?.. А ты тете Розе позвонил?.. Слушай, подержи мне очередь, я за женой сбегаю…
И остальное в таком же духе, будто времена советского дефицита нас вдруг и здесь догнали. А случилась ну чистая ерунда. В этом маггазинчике вдруг появилось в продаже растительное масло немного дешевле, чем в других. Ну бывает ведь так - в этом месте такая цена, в другом - другая. Капитализм ведь, частники - как хочу, так и продаю. Но не-е-т, наших не проведешь. Если появилось что-то дешевле, надо скорее купить, пока не кончилось. Чтобы потом локти не кусать, что прошляпил. И вот выходит в зальчик хозяин, смотрит с изумлением на очередь, крики и суету и спрашивает: - Ма кара?! Что случилось? Милхама? Война?
Когда ему еле-еле сумели объяснить, в чем причина, он не сразу поверил. Охал, подымал руки к небу, призывал Бога в свидетели, что ни в чем не виноват, эти русские… эти русские… из подсолнечного масла войну устроят…
Масло закончилось, народ разошелся. Как всегда, кому-то не досталось, любой товар имеет тенденцию к окончанию запаса. Моя супруга купила шесть бутылок, расставила их в кухне на полке и смотрела в мою сторону с виноватым видом. «Ну не знаю я, почему поддалась этому ажиотажу, ну не знаю!..».
И я не знаю. Хотя, знаю, конечно. Чего тут лукавить. Ну такие мы, вышли «оттуда», и та жизнь, через которую мы прошли, проползли, уже для нас не закончится никогда, нам уже не измениться. Не успеем.
ЛОХИ - ЭТО МЫ
---------------------
Мы с вами. А может, не с вами, ну, значит, с другими. В Израиле существует еще лучшее понятие, более ёмкое - фраеры. И то обидно, и другое. А что сделаешь? Ровным счетом ничего. Попался так попался, никто за уши не тащил, а если тащил, так исключительно на одном человеческом обаянии, без принуждения и угроз. Обещания - были; если не золотые, то серебряные горы - обещали точно. Но главное всё же - обаяние, бездна обаяния. А по научному называется - прессинговый маркетинг. Может, не так немножко, но я так назвала. Что прессинг, это точно. Давление, но не физическое, а тонко и многословно-завлекательное. А маркетинг - это продвижение своего товара на рынок. То есть, умелая продажа - мне, тебе, вам. Это потом я такая умная стала, когда все обдумала. То есть, сначала купила, потом обдумала. Что купила? Не поверите - пылесос. Подумаешь, скажете, пылесос, да их во всех магазинах всяких разных, ешь-не хочу. Так то в магазинах. Там любой дурак купит, и долго выбирать будет, по цвету и по дизайну. А нам домой принесли, во внушительном черном чемодане. Сначала, как водится, по телефону позвонили и предложили ковер наш почистить, ну совершенно бесплатно. Кто же откажется, тем более что пылесос у нас старый, уже не тянет, не чистит, а только усердно пыхтит, изображая самоотверженную работу.
Недоверчиво похихикав в трубку и переспросив милую девушку несколько раз насчет «бесплатно», я пригласила - собственноручно, вернее, своим собственным голосом пригласила к себе в дом этого монстра - блестящего, с великолепным дизайном, с кучей всяческих насадок, фильтров и прочих прибамбасов, и даже оставила его жить в своей квартире. Ну, не я одна, мои домашние тоже поддались блестящему обаянию красавца (тут даже затрудняюсь точно определить, кого я имею в виду - пылесос или продавца). Мой супруг мгновенно впал в ступор при виде сверкающего технического чудовища, а моя мама, как и я, подпали под абсолютную власть черных глаз, белозубой улыбки и неостановимого ничем рокота баритона - ну женщины мы или кто? Наверное, все же, не очень умные «или кто». Ну мало ли что, что у него глаза красивые и тембр голоса неотразимый, не явился же он к нам только лишь для того, чтобы наш ковер почистить? А он (Саша, Саша его звали - имя замечательное, наше, родное) его и чистить не стал - уголок только обработал и показал нам разницу между этим уголком и остальной, необработанной частью, а дальше выдал дли-и-нную и содержательную лекцию об удивительных свойствах и возможностях этого лунохода (американского!), и я, подавая ему (Саше, не луноходу, тому шампунь нужно наливать, как выяснилось потом - дорогущий) кофе со сливками, внимала во все глаза и уши, а муж… что муж, он ходил кругами вокруг чуда-юда и уже был готов всё вокруг чистить, чистить, чистить. Ну, а мама от баритона впала в транс и только следила за шевелением губ и блеском зубов.
Лекция длилась не меньше часа, и как много я узнала за этот час! Оказывается, вокруг нас, буквально всюду, а особенно в постели (бр-р-р!) живут-поживают микроскопические клещи, а пыль! - пыль вообще чудовищная, а мы ею дышим, дышим, а покрывала, скатерти и прочее - всё пропитано пылью и клещами, а мы… Впору было в обморок свалиться. Лучше бы свалилась, чтобы не подписывать договор и не выписывать чек (своей недрогнувшей рукой!) на безумную сумму. А вот когда подписала и выписала, посмотрела трезвеющим взглядом в черные глаза и сказала очень серьезно: «Вы меня загипнотизировали». Он очень обаятельно засмеялся и легко понес свой опустевший черный чемодан к выходу.
Луноход исправно чистит всё, что ему подадут. За сумму, потраченную на него, можно купить новые покрывала, пару новых диванов и каждый год покупать новый ковер. Недавно приходил обаятельный черноглазый паренек (как раз как гарантийный срок закончился), разобрал монстра (давно потерявшего свой блеск) и сказал, что пора делать профилактику, вот эта деталь стерлась, и эта тоже… «Сколько?» - спросила я. «С нашей доставкой к нам и обратно девятьсот шекелей», - любезно улыбнулся он. «Мы подумаем», - промямлила я. Когда паренек ушел (тоже Саша!), я твердо сказала: «Никаких профилактик! Обойдемся». Мало того, что в этот марсоход вбухали безумную сумму, он еще тянуть с нас хочет и дальше. Он по инструкции на тридцать лет рассчитан (о, внукам наследство!), а сносился за три года и профилактики жаждет, чудище американское! И шампунь ему дорогой покупай! Да я на свою голову за пять лет на шампунь столько не истрачу! Как тут не вспомнить советскую бытовую технику - работала исправно по тридцать и по пятьдесят лет, без профилактики и затрат, так, гаечку разболтавшуюся завернуть покруче, болтик новый с работы принести - и всё. «Ну, мои дорогие, - заявила я, - сломается, выбросим. Купим за четыреста шекелей новый. А не купим, щеточкой будем чистить, вон какую хорошую щеточку я купила, когда в прошлом году в Россию ездили». Сказала я всё это и ни про каких клещей и не вспомнила. Раз мы до сих пор (не считая последние три «чистых, пропылесосенных» года) живы, то выживем и дальше. Мы их не видим, пусть и они нас не видят. Тем более что они не кусаются.
Сказка не ложь, но в ней намек: изучайте маркетинги, прессинги и прочие премудрости израильского ( а теперь и постсоветского бытия), и пусть это бытие и определит ваше сознание. С Божьей помощью, конечно, но с вашим разумом. И не приглашайте к себе никого в дом, никаких Саш, никогда, никогда, никогда-а…
--------------------------------------