Детство Ильи Муромца
Илюша рождался очень лениво.
- Да будешь ты вылазить или нет? - бранилась матушка его, Ефросинья Яковлевна, которой уже осточертело лежать в поле под копной. - Все дети как дети, а этот - мало того, что здоровенный, мало того, что предлежание неправильное, он ещё и рождаться не спешит!
- Мамо, ну шо вы суетитесь? - огрызался Илюша. - Я, между прочим, вас не просил меня рожать! Когда захочу, тогда и вылезу!
К вечеру Илюша всё-таки родился. Напился материнского молочка (литра три, не меньше), от колыбельки отказался, и потребовал, чтобы его укладывали на печи. Там, дескать, теплее.
Илюшин батюшка, Иван Тимофеевич, сына новорожденного, долгожданного, послушал, печку протопил, в волчью шкуру самолично Илюшу запеленал и сказал:
- Отдыхай, сынок.
Ой, зря он это сказал. Потому что Илюша с той поры только и делал, что отдыхал.
- Илюха!!!! - кричали ему соседские ребятишки. - Выходи в чижа играть!
- Та ну, - лениво отмахивался Илья. - Шо там у вас за чиж? Осинова чурочка? Не, вот ежели б он весом в три пуда был, тогда ладно. А так - и возиться не стоит.
Кушал Илюша, кстати, хорошо. Три горшка гречневой каши вмещались в нём на раз. И это был только маленький перекус перед настоящим обедом.
- Илюшенька, ты бы хоть воды принёс, - говорила иногда маменька, укоризненно глядя на здоровенного жлоба.
- Ой, мамо, вдруг война, а я уставший? - обычно отвечал он и снова лез на печь.
Короче, избаловался Илюша по самое некуда. Жрал, как не в себя, пузо чесал с таким треском, что на всю деревню слышно было, когда зевал - собаки по всей округе подхватывали.
Лежал на печи, да кроссворды решал.
Кроссворды в те времена были не те, что нынче. На пеньке берёзовом вырублены, да топором тоже заполнялись. Так что Илюша, на печке лёжа, мышцы-то подкачал.
Опять же, батюшка его, Иван Тимофеевич, бранился:
- Ты бы хоть, оглоед, зарядку делал!
Илюша что? Илюше разве трудно? Он же там, на печи, разок потянется, трубу свернёт, кирпичами пожонглирует - вот тебе и зарядка. Батюшке его вскорости печку чинить надоело, так он у кузнеца ящик подков заказал.
- Вот тебе, Илюша, эспандер кистевой, - сказал Иван Тимофеевич. И ящик с подковами на печку взгромоздил.
Илюша и рад стараться. Лежит себе на печи, ногой в воздухе болтает, да подковы гнёт. Ящика ему на месяц где-то хватало, не больше.
А чтобы с печи слезть, да на двор выйти - это ни-ни. Обленился напрочь. Даже на двор не ходил. Горшок у него на печи специальный был. Маменька вздыхали, да выносили постоянно. А что делать? А?
Все на Илюшу уж рукой махнули. Девки деревенские насчёт погулять - даже и в расчёт не брали. Парень-то он, может, и видный был, да кто ж его на печи-то разглядит?
Тридцать лет и три года прошло. А Илюша всё на печи лежит. Здоровенный, как лось, а толку?
Да только проходили мимо калики перехожие.
- По добру ли, по здорову ли тебе, добрый молодец! - говорят они со двора. - Сами мы нездешние, так не найдётся ли водички попить, а то так есть хочется, аж ночевать негде!
Илюша им с печи и ответствует:
- А вы пошарьтесь в холодильнике в подполе, почтенные калики перехожие, ежели найдёте чего пожрать, так покушайте, да и мне сюда тоже принесите.
- Понятно, - говорит главный калика. - А вот испей-ка ты, богатырь, лучше растворчику лечебного. Гадом буду - полегчает тебе. Да и интерес к жизни проснётся.
Илюша-то на халяву поднесённую чашу и выхлебал.
Кто же знал, что коварный калика перехожий пурген в чашу подсыплет?
Как взвился Илюша орлом-соколом, как ломанулся на двор!!!
Калики-то все припасы из погреба сожрать успели, покуда родителей Илюшиных дома не было. Всё сожрали, дом благословили, да и дальше себе пошли.
А Илюша просидел на дворе, в сортире неструганом, три дня и три ночи, после чего понял - хватит лежать на печи!
А дальше - всё в былинах рассказано, да песенным слогом изложено, да много чего потом Илюша Муромец интересного сотворил.
Главное что? Главное - здоровье!
- Да будешь ты вылазить или нет? - бранилась матушка его, Ефросинья Яковлевна, которой уже осточертело лежать в поле под копной. - Все дети как дети, а этот - мало того, что здоровенный, мало того, что предлежание неправильное, он ещё и рождаться не спешит!
- Мамо, ну шо вы суетитесь? - огрызался Илюша. - Я, между прочим, вас не просил меня рожать! Когда захочу, тогда и вылезу!
К вечеру Илюша всё-таки родился. Напился материнского молочка (литра три, не меньше), от колыбельки отказался, и потребовал, чтобы его укладывали на печи. Там, дескать, теплее.
Илюшин батюшка, Иван Тимофеевич, сына новорожденного, долгожданного, послушал, печку протопил, в волчью шкуру самолично Илюшу запеленал и сказал:
- Отдыхай, сынок.
Ой, зря он это сказал. Потому что Илюша с той поры только и делал, что отдыхал.
- Илюха!!!! - кричали ему соседские ребятишки. - Выходи в чижа играть!
- Та ну, - лениво отмахивался Илья. - Шо там у вас за чиж? Осинова чурочка? Не, вот ежели б он весом в три пуда был, тогда ладно. А так - и возиться не стоит.
Кушал Илюша, кстати, хорошо. Три горшка гречневой каши вмещались в нём на раз. И это был только маленький перекус перед настоящим обедом.
- Илюшенька, ты бы хоть воды принёс, - говорила иногда маменька, укоризненно глядя на здоровенного жлоба.
- Ой, мамо, вдруг война, а я уставший? - обычно отвечал он и снова лез на печь.
Короче, избаловался Илюша по самое некуда. Жрал, как не в себя, пузо чесал с таким треском, что на всю деревню слышно было, когда зевал - собаки по всей округе подхватывали.
Лежал на печи, да кроссворды решал.
Кроссворды в те времена были не те, что нынче. На пеньке берёзовом вырублены, да топором тоже заполнялись. Так что Илюша, на печке лёжа, мышцы-то подкачал.
Опять же, батюшка его, Иван Тимофеевич, бранился:
- Ты бы хоть, оглоед, зарядку делал!
Илюша что? Илюше разве трудно? Он же там, на печи, разок потянется, трубу свернёт, кирпичами пожонглирует - вот тебе и зарядка. Батюшке его вскорости печку чинить надоело, так он у кузнеца ящик подков заказал.
- Вот тебе, Илюша, эспандер кистевой, - сказал Иван Тимофеевич. И ящик с подковами на печку взгромоздил.
Илюша и рад стараться. Лежит себе на печи, ногой в воздухе болтает, да подковы гнёт. Ящика ему на месяц где-то хватало, не больше.
А чтобы с печи слезть, да на двор выйти - это ни-ни. Обленился напрочь. Даже на двор не ходил. Горшок у него на печи специальный был. Маменька вздыхали, да выносили постоянно. А что делать? А?
Все на Илюшу уж рукой махнули. Девки деревенские насчёт погулять - даже и в расчёт не брали. Парень-то он, может, и видный был, да кто ж его на печи-то разглядит?
Тридцать лет и три года прошло. А Илюша всё на печи лежит. Здоровенный, как лось, а толку?
Да только проходили мимо калики перехожие.
- По добру ли, по здорову ли тебе, добрый молодец! - говорят они со двора. - Сами мы нездешние, так не найдётся ли водички попить, а то так есть хочется, аж ночевать негде!
Илюша им с печи и ответствует:
- А вы пошарьтесь в холодильнике в подполе, почтенные калики перехожие, ежели найдёте чего пожрать, так покушайте, да и мне сюда тоже принесите.
- Понятно, - говорит главный калика. - А вот испей-ка ты, богатырь, лучше растворчику лечебного. Гадом буду - полегчает тебе. Да и интерес к жизни проснётся.
Илюша-то на халяву поднесённую чашу и выхлебал.
Кто же знал, что коварный калика перехожий пурген в чашу подсыплет?
Как взвился Илюша орлом-соколом, как ломанулся на двор!!!
Калики-то все припасы из погреба сожрать успели, покуда родителей Илюшиных дома не было. Всё сожрали, дом благословили, да и дальше себе пошли.
А Илюша просидел на дворе, в сортире неструганом, три дня и три ночи, после чего понял - хватит лежать на печи!
А дальше - всё в былинах рассказано, да песенным слогом изложено, да много чего потом Илюша Муромец интересного сотворил.
Главное что? Главное - здоровье!