Навыпуск
Навыпуск
Раньше, как только наступал июль, обещал себе: « Всё! Теперь точно всё. Это определённо был последний раз, так жить нельзя.» Но наступал сентябрь, потирал руки и говорил: «Ну-с, приступим!»
Теперь осталось только «Ну-с, приступим!» Втянулся? И это же жизнь, совершенно от тебя отдельная жизнь, и в триста тридцать пятый раз нырнуть в неё - всё равно что купить вдруг два рожка пломбиру и сгрызть на ходу. Морщась от холода и кривясь от ненужной взрослому дядьке сладости - и всё ж таки сгрызть.
Поэтому да здравствуют выпускные альбомы!
Например, сегодня. С утра был детский сад, портреты.
…Среди присутствующих есть фотографы? Спокуха, это был риторический вопрос.…Дети и котики - это наше всё. Котики сами по себе идеальны, а чтобы дети были идеальны, их нужно смешить. Нет, не говорить «улыбайся!», а смешить. Смех - помните? Ну? Смешное? Не просто так спрашиваю, у меня, например, два друга- видеографа, и оба ржут исключительно при слове «попа»; ну, ещё иногда «пися» прокатывает. Это нормально, большинство электората твёрдо уверено, что смешное - это «сиськи!» и «чииииис». Так что, если совецкому, неизбалованному юмором ребёнку, без подготовки сказать «ааапчхи!» или, там, «привет, кабан» смешным голосом, он от хохота может даже со стула свалиться, только успевай кнопку нажимать. Тут главное, чтобы мама какая-нибудь в прихожей не дежурила и не сипела в щёлку: расслабься! Расслабься, кому говорят!Я иногда даже из любопытства распахиваю двери и спрашиваю:- А «расслабься» - это как? Чисто визуально?
Мамы в ужасе крутят зрачками и делают лицом что-то наподобие борцовского уха (такое, знаете, пельменем?), но, как только отвернёшься, опять сипят в створку. Ничего не могут с собой поделать, материнский инстинкт.
Впрочем, это всё ж таки пустяки по сравнению с мамами двадцатилетней давности. Те стояли прямо у тебя за спиной и, затейливо модулируя голосом, уговаривали ребёнка улыбнуться примерно так:
- Всё. Тебе капец. Капец, понимаешь? Я с работы отпросилась, чтобы проследить, как тебя снимать будут, а ты, сссудорога, сидишь и рожу плющишь. Всё, Вася, капец, запомни, никакого мороженого, я ещё и отцу скажу, как ты себя ведёшь. Улыбайся, кому говорят!!! Меня уволят сейчас из-за тебя!!!
Вася, натурально, рыдал.
Я однажды специально вернулся после тихого часа, сказал Васе «хомяк, ты чо такой суровый?» и полплёнки спустил, ловя в фокус радостно скачущие васины веснушки. Принёс отпечатки, дождался маму и с тихим торжеством вручил лично в руки, говоря: теперь понимаете, почему я просил вас в коридоре подождать? Мама придирчиво осмотрела портреты, повернулась к Васе и отвесила звонкий подзатыльник:
- Вот же гад какой, а?! Ты почему мне целых полчаса нервы мотал? Ну вот же нужно было только улыбнуться! Что ты выдрючивался?
Но те времена давно уже прошли. Нынче и вовсе садик был свой, намоленный, воспитательницы отсекали мам ещё на подходе к двери, дети хохотали, как ненормальные, и даже в прихожую выскочили вослед, улюлюкая на разные животные голоса. Полтора часа чистого удовольствия. Так всегда, детские сады, младшие классы и даже девятиклассники - ноу проблем. Только снимай.
Зато одиннадцатые классы…
Есть среди присутствующих биологи? Объясните феномен, товарищи. Почему мозг семнадцатилетнего человека, как и у прочих, имеет форму ядра грецкого ореха, но ореха, расплющенного чересчур сильным ударом молотка? И частично выеденного? Не знаете? Ладно… никто не знает…
Так что прямо в сентябре осваиваем холотропное дыхание - как у рожениц - и не дёргаемся.
Впрочем, сегодняшний класс вполне себе договороспособный; да и не класс вовсе, а сухой остаток, четыре девушки, пришедшие на пересъёмку, кто во второй, а кто и в третий раз. И очень хорошенькие, между прочим. В семнадцать лет трудно не быть очень хорошенькой.
Первая: круглолицая, кровь с молоком, мягкие черты лица, улыбка как кошачья лапка. Довольно заметная асимметрия по расстоянию глаз\верхняя губа, но это решается чисто геометрически, за счёт перспективы и правильно выбранной высоты взгляда.
- Так. На что жалуемся?
- Я в прошлый раз на себя вообще не похоже получилась. Вот, смотрите (показывает смартфон, в нём селфи: глаза в половину треугольного лица, крохотный подбородок, губы размером с Канзас. Манга, чистая манга).
- Опаньки! - кричу я.
- Что - опаньки?
- Опаньки - это я уже три дня мечтаю рассказать кому-нибудь, как чуть не сошёл с ума - и тут вы со смартфоном, такая удача!
Значит, рассказываю: я в этом году чуть не свихнулся, ибо в каждом классе, сюда входящем, оказываются одна-две-три девушки, которые на дешёвый смартфон получаются красивше, чем на портретный объектив от Карла Цейса с нулевыми геометрическими искажениями. Я уже и угол съёмки менял всяко, и широкоугольный объектив ставил, чтобы сымитировать смартфоновскую линзу - бесполезно. Открою их контакт - ну просто анжелиноджоли все как одна. Открою свою съёмку - всё хорошо, да не хорошо. Думаю: приплыли, старость подкралась, надо переквалифицироваться в управдомы. И тут одна девочка присылает мою же фотографию - да не мою, искалечена фотошопом до безобразия. Мол, вот так меня обработайте для альбома. Я ей говорю: матушка, что же Вы так себя не жалеете? Зачем столько фотошопа? А она: это не фотошоп! Это я ваш кадр с экрана на телефон пересняла, и он сам так внутри себя сделал, по своей инициативе: глаза и губы увеличил на семь процентов, а подбородок уменьшил на десять.
Тут до меня дошло: если нынешний смартфон из живого человека в реальном времени может Барака Обаму сделать, или, там, белого медведя (ну все видели эту модную примочку, да?), то уж привести девичье лицо к модному луку - дело двух микросекунд. И без спросу.
Смотрит, как будто я всё ж таки нестабилен и небезопасен.
- Я что, в зеркало себя не вижу?
- Уй! Уй-юй-юй! Можно тогда ещё одну историю? У одной, значит, нашей подруги случился день рождения. И мы ей соорудили фотошарж: глаза увеличили в полтора раза, и губы тоже. Представляете? Получилась такая, знаете, русалка с грибами. Подарили, поржали. Наутро звонок от именинницы: прям не знаю, что и делать, мама пришла, схватила вашу фотографию, бегает по квартире и причитает: «Наконец-то! Наконец-то хоть кто-то тебя снял нормально!». Я ей говорю: «Ма? Ты же прикалываешься, да? Ты же видишь, что это карикатура?» А она стала напротив, на фото посмотрит, на меня, на фото, на меня. «Какая ещё, говорит, карикатура? Смотрю же своими глазами: вот фото, вот ты. Одно лицо!»
… Вижу, не убедил. Ладно, давайте сниматься.
Когда человек чего-то хочет, но чего конкретно - не знает, двигаться нужно постепенно. Первым делом ищем поворот головы. Щёлк. Так? Нет? Левее. Щёлк. Ещё левее? Щёлк. Щёлк, щёлк, щёлк. На десятом кадре поворот найден: стоять, не двигаться! Подбородок выше. Щёлк. Нет? Ниже? Щёлк. На шестом кадре и с подбородком разобрались. Точка зрения: в объектив. Щёлк. Нет, правый глаз уходит под веко; смотрим выше и правее…
…Двадцать шестой кадр: сюда? Так оставляем? Отлично. Теперь фирменную, с ямочками: щёлк, щёлк, щёлк! Кажись, поймали, уффф, можно двигаться…
Вторая. Ооочень клёвый, ооочень ахматовский профиль. Это третья попытка: ненавидит девушка свой ахматовский нос, даже аватарок в контакте нету.
- Ну? И что мне с вами делать?
- Не знаю…
- А! Ааааа! Стоять! Не шевелиться! Как вы сейчас вот только что рукой сделали? Волосы вот так вот? Стоять!
Щёлк, щёлк, щёлк! Готово. Чудо, просто чудо. Повезло. Бывает.
Третья. Тоже в третий раз. Эта вообще загадка. В первый раз задрала подбородок так, что глаз почти скрылся за скулой. Говорю:
- В смысле?
- Снимайте.
- Хм. Снял. А можно пониже? Снял. А ещё чуток?
В общем, к десятому кадру подбородок всё ж таки удалось опустить параллельно полу. Не прокатило. Во второй заход к задранному подбородку добавился полуоткрытый рот и эээ… видимо, это называется «задорный»… ну, пусть будет задорный, взгляд. Так и простояла десять дублей, ни на миллиметр не сдавая позиций. Главное, так и осталось неясным, про что этот кадр должен был быть? Заводная девчонка с чёртиками в глазах? Поломанный слуховой аппарат? «Поручик, подите прочь, Вы мне отвратительны!»? Загадка.
- Планшет с собой? Ну, давайте смотреть.
Ба! Да это же была «Озорная и Нежная Лесная Фея, Плавным Движением Откидывающая Волосы»! Как я сразу не догадался? И как эту фею теперь впихнуть в выпускной альбом, если угол между шеей и вертикалью лица составляет никак не меньше ста пятнадцати градусов? Мало того, что треть кадра занимает нижняя челюсть, а глаза ушли за горизонт щёк; так ведь ещё именно под этим углом сворачивают противнику голову, чтобы бесшумно снять часового. Делать нечего, лезу на стремянку и снимаю аж с высоты третьей ступени.
- Вы это имели в виду?
- Да!
Обратите внимание, ни слова не говорю. Кремень.
Четвёртая. Сложный случай. Если человек семнадцати лет твёрдо решил, что в зеркало лучше не смотреть, поди-ка человека переубеди-ка. Мол, в зеркале ожидает копна кудрявых волос и пара испуганных, но неглупых глаз - не поверит. И про губы модной пухлости не поверит. Обманывать нужно.
…Иногда прямо так и говоришь: ну-с, сейчас мы попробуем обмануть ваш организм. Люди хихикают, думают, шутка такая. Ну и пусть себе думают, это часть обмана…
Обманывать организм можно по-разному. Можно увлечь беседой. Можно рассказать про котиков (универсальная вещь). Иногда достаточно бывает просто скакать вокруг модели, бессвязно подвывая на каждую мимическую позицию, либо одобрительно, либо осуждающе. Представьте себе, что вокруг вас скачет упитанный шепелявый мужик с фотоаппаратом в руках, непрестанно издавая самые дикие звуки. Хочешь не хочешь, а начнёшь что-то делать лицом, хотя бы с испугу.
С кудрявой перепробовалось всё. Про котиков поговорили: как здорово бывает запустить пальцы прямо в жирное пухнатое тельце, а оно ещё и мурчит. Про тирамису - такое, знаете, мелкопорционное, присыпанное невесомой шоколадной крошкой, которая непременно остаётся на губах, и их потом надобно тщательно облизать - поговорили. Поскакали немножко, не без этого. Бесполезно. Главное, ракурс нашёлся почти сразу, и свет лёг по всем канонам, но что вот поделать, если один глаз (правый) уже улыбается, как старому другу, а второй (левый) так и завис в своём вечном пубертатном ужасе. Хоть в фотошопе переставляй.
Хорошо же, будем отнимать надежду, а потом возвращать её с полным пакетом мечтаний.
- Послушайте, - говорю я ей, - сейчас расскажу одну историю, она на первый взгляд немножко грустная, а на второй - наоборот.
Значит, вы сейчас поступите в институт, да? Какой, кстати? Медицинский, прекрасно. И станете каждое утро в семь сорок пять садится в маршрутку номер четыре, чтобы доехать от общаги до учебного корпуса. Маршрутка вечно набита под завязку, и на первом сиденье - которое спиной к водителю - всегда сидит молодой человек, такой, непонятный. Рыжий, но не противно, неспортивного телосложения - тюфяк, по правде сказать. Но глаза ничо такие, умные, с юмором глаза. Он, видимо, садится на конечной и едет на работу. И вдруг начинает на вас пялиться. Это же очень неприятно, когда какой-то рыжий на тебя пялится каждое утро, причём какбе исподтишка, причём целый год подряд. И ещё год. Бесит он вас, честно говоря, вот что.
Но однажды утром он вдруг выходит на вашей остановке и что-то там такое мычит в спину, но не разобрать сразу.
- Ещё раз, пожалуйста -, говорите вы ему, - я не поняла.
- Оххх, - говорит рыжий, - ненавижу эти разговоры… только вы это… не это… в общем, я тут езжу всё время… с вами. И… оххх… ну как бы кажется, пу…это… ууу…
- Что, простите?
- В общем, кажется, влюбился я, вооот…
(Рассказывая, ни на секунду не отрываюсь от видоискателя. На слове «влюбился» правый глаз, наоборот, округляется от ужаса, а левый почти закрывается, ища спасения в блаженном неведении).
- …вооот… Погодите, не убегайте! Я же ж не дурак, я же ж понимаю, шансов тово, тю-тю… Просто чего сказать хочу: работу поменял специально, и не буду больше на четвёрке ездить по утрам, и на вас пялиться. А то уже неудобно, вся маршрутка ржёт. А вы просто знайте, что я вас вот так… нечаянно.
И убегает, в трамвай прыгает. А вы остаётесь, рот открывши, как дура посреди тротуара. И только два вопроса: а) что это было? что этот тюфяк себе такого позволяет? б) и какого хрена он всё за вас решил? А поговорить? Просто свинство!
(Оба глаза мечут молнии).
Самое противное, все оставшиеся три года учёбы вы ездите на этой дурацкой четвёрке, и ни дня нету, чтобы не глянуть на первое кресло и не вспомнить конопатую рожу. Тьфу! Но это ещё не конец истории.
Сколько-то времени спустя вы - уже интерн - сидите в крохотном кабинете на третьем этаже поликлиники номер четыре (опять четыре!) и ведёте предварительный приём больных, ибо терапевт сегодня ушла пораньше, у неё внука крестят, а вы отличница, вам доверяют. И вот открывается дверь, в неё просовывается рыжая физиономия и спрашивает: «Можно? Там, в коридоре, нету никого».
(Глаза: напряжённое ожидание развязки).
И заходит. И за руку ведёт такое же пузатое, такое же рыжее существо лет двух.
(Ужас. Ужас. Ужас. Оба глаза - бездна отчаяния).
И тут он понимает, что врач - это вы. Вместо «здасте» прячет ребёнка за спину и кричит почти что:
- Это не мой сын! Это мой брат! У меня мама снова замуж вышла!
(Почти слёзы, но - счастья).
- …Ладно. Пойдём мы…
И вот тут вы встаёте из-за стола и в первый раз в жизни ведёте себя брутально:
- Стоять! Быстро отошёл от двери; быстро, говорю. Садитесь. Два вопроса: что с ребёнком? И как вас зовут?
Ну, и дальше уже как покатит.
(Левый и правый, наконец одинаковы, в них покой и надежда).
Щёлк, щёлк, щёлк. Готово. И только мокрая от пота футболка прилипла к спине.
Вечером (детский развивающий клуб, двадцать шесть детей, шесть педагогов) чья-то мама подходит ко мне и шепчет на ухо:
- Мой только что спросил: а фотограф кем работает? Я ему говорю: в смысле? Фотографом и работает. А он: нееет, ну, когда не фотографом, то кем? Да не знаю я, говорю! А я знаю: клоуном!
Да запросто.