Орфическая метафизика и ее политическая реализация: классовая база орфизма
Томсон в главе «Орфизм» своей книги «Древние философы» говорит о том, что в революционном процессе мы встречаем руководящий класс, отколовшийся от прежнего правящего класса, и тот класс, которым он руководит.
Томсон в главе «Орфизм» своей книги «Древние философы» говорит о том, что в революционном процессе мы встречаем руководящий класс, отколовшийся от прежнего правящего класса, и тот класс, которым он руководит.
В интересующую нас эпоху возникала, как формулирует А.Ф.Лосев, «революция против аристократического Олимпа, подобно тому как возникала и революция против всей общинно-родовой формации, породившей в эпоху патриархата родовую знать с ее олимпийскими богами» [1]. «Это было начало классической (а не ранней) рабовладельческой формации и восхождение демократических элементов к власти [здесь и далее выделение моё - Ю.В.]. В области же религиозно-мифологической это было бунтом против аристократического Олимпа и взрывом оргиастических сил, дремавших в глубине человеческого существа, придавленных светлым и легким аристократическим миром олимпийской мифологии и теперь восставших снизу, из деревни, из захолустной Фракии, где зарождалась антиолимпийская, чисто демократическая, рабовладельческая религия и мифология» [2], - Лосев говорит об орфизме вещи, совпадающие со словами Джорджа Томсона.
Как пишет Лафарг, «неизвестные творцы орфизма, принадлежавшие, вероятно, к образованным кругам общества, воспользовались традициями и легендами варварской Фракии, отбросив женские божества…» [3] По его словам, «…орфизм вербовал своих последователей в узком кругу литераторов и философов» [4]. Лафарг пишет о части правящего класса, возглавляющего революционную борьбу.
О низовом классе, в который упали семена орфизма Томсон говорит, обращаясь к свидетельству Диодора Сицилийского: «Согнанные в толпы, все они закованы в цепи, и постоянно принуждаемые к работе, они не имеют передышки ни днем, ни ночью. У них нет возможности бежать, поскольку они говорят на различных языках, их стражники не могут быть подкуплены дружеским разговором или случайными благожелательными поступками. Там, где золотоносная порода достаточно твердая, ее сначала обжигают огнем, и, когда она становится достаточно мягкой, чтобы поддаваться их усилиям, тысячи и тысячи этих несчастных принимаются за дело с железными отбойными молотками в руках... <...>
Малые дети спускаются по шахтам в недра земли, старательно собирают куски, которые набросаны на землю, и вытаскивают их на открытый воздух при входе в шахту. Здесь мужчины старше тридцати лет забирают у них камни, каждый то количество, которое предписано, и разбивают их в каменных ступах железными пестами на кусочки размером с семя вики. Затем они передают их женщинам и старикам, которые кладут их на ряд жерновов, и, стоя группами по двое и по трое у жернова, они размалывают их в порошок, столь же тонкий, как и лучшая пшеничная мука.
Никто не может смотреть на нищету этих несчастных, не имеющих даже тряпки, чтобы прикрыть свою наготу, без того, чтобы не почувствовать сострадание к ним в их положении. Будь то больной или искалеченный, будь то человек в преклонном возрасте или слабая женщина - никому нет снисхождения, нет передышки. Все они одинаково вынуждены выполнять свою работу под бичом, пока, сломленные тяжелыми лишениями, они не помирают в муках. Их несчастье столь велико, что будущего они боятся даже больше, чем настоящего, наказания столь жестоки, что смерть приветствуется как нечто более желательное, чем жизнь» [5].
Томсон обращает внимание на то, что в конце Диодор, сам того не замечая, переходит на орфическую риторику: смерть лучше, чем жизнь, поскольку жизнь - одно страдание. Это страдание и скорбь, согласно Томсону, запечатлелась в древнем представлении о Тартаре - царстве мертвых с его подземными источниками воды, грязи, огня и серы. Она же рождает в орфической религии желание вырваться из земной юдоли.
Но она же рождает и любовь. Она рождает Орфея, который отправляется за своей возлюбленной Эвридикой в тот самый страшный Тартар и оказывается достаточно сильным, чтобы сладить с богами подземного царства Аидом и Персефоной.
Орфизм активно распространялся и на него сделал ставку, в частности, афинский тиран Писистрат, который оперся на крестьян в противовес аристократам - эвпатридам.
[1] Лосев А.Ф. Мифология греков и римлян. - М.: Мысль, 1996. С. 178.
[2] Там же. С. 178.
[3] Лафарг П. Религия и капитал. - М.: Государственное антирелигиозное издательство, 1937. С. 57.
[4] Там же.
[5] Томсон Д. Первые философы. М., Издательство иностранной литературы, 1959. С. 230-231.