Restitutio in integrum 2
…Таинственный блеск иконы в углу, по комнате мерно плывут приглушенные молитвы бабушки, на сон грядущий… Непонятные слова, похожие на заклинания, звон колоколов в зените - какой-то праздник. Церковь, похожая на коробку монпансье… Суетливая очередь на причастие… «Крест поцелуй и проходи», - грубо бросает поп, не давая мне исторгнуть те незамысловатые признания во грехах, которые успели прилипнуть к моей невинной плоти… Уткнувшаяся мне в подбородок ложка с просвирой, маленькие глаза священника, механически исполняющего свою обязанность. Горький привкус… Тесно и душно, старухи напирают и бросают злые взгляды, под их напором моя слабеющая воля перестаёт скреплять хрупкий мир волшебного таинства, только что сотканный в моём воображении. Какая-то свирепая старуха за злобой отталкивает меня, желая скорее освободить место для своей внучки. Обида и недоумение обрушивают мой мир волшебства и веры в чудо. Я слышу звон падающих осколков… наверное, так плачут ангелы.
Поставленная на поток система неосоветского богослужения не могла не отвратить меня от церкви и как мне казалось, от веры.
Есть фильм ужасов под названием Они Живут. Фильм повествует о человеке, который обнаружил у себя волшебные очки, позволяющие видеть окружающий мир таким, каков он на самом деле. Довольно неприятный фильм с ярко выраженным социальным подтекстом.
Мои ощущения от посещения культовых мест были сходными. Бесконечно претили мне формальные ритуалы в душных храмах…полноте, семантическая оговорка, не иначе. Скорее, формалиновые ритуалы. Культ смерти, злобы и тоски. Искаженные лица прихожан… служение Истине, Покаяние, Theosis? Выклянчивание привокзального воришки, вот как можно охарактеризовать религиозность известной части «верующих».
Русская народная мудрость сформулировала это явление кратко: “На те, Боже, что мне не гоже».
Будучи неоперившимся птенцом, я мало задумывался о трансцендентном. Моё время ещё не пришло. Почувствовав силу, обретя шипы и боевой оскал, мне потребовались иные боги. Подростковый максимализм всегда требует реализации. Незамысловатые книги о славянском язычестве пришлись очень кстати. Я помню вздымающееся в ночи пламя...
Иными словами, беспомощная позиция РПЦ, отравленная ядом экуменизма и толстовства, подменой смирения терпильством, привели к тому, что активная молодёжь в России нашла альтернативу в виде возрождения язычества. Что не удивительно, ибо отсутствие догматов и исконность быстро сделали эту веру популярной.
Затем встал вопрос: а что дальше? Постепенно приобретаемый багаж знаний и экспириенсов делал невозможным пребывание в столь узкой мировоззренческой парадигме. Аристотель, платонизм, Декарт, метафизика… так вот ты какая, моя вера! Чем больше я вникал в смысл Христианства, тем более понимал: Святой Дух никогда не оставлял меня. Мог ли я, будучи максималистом, с черно белым восприятием мира, осознать то, что и через тысячу лет будет слишком прогрессивным для первородной человеческой морали? Нет, к осознанию этого можно только стремиться. Ницшеанская генеалогия морали? Здесь Тот, Кто больше храма.
Итак, научившись думать и анализировать, я осознал ошибочность детских выводов. А потом пришёл духовный опыт.
Это было неподалеку от Вышнего Волочка, возле безымянной деревеньки. Потухшие лица людей, на которых печать безысходности смешивалась с каким-то звериным отупением, изредка встречались группы чахлой молодежи с банками какого-то денатурата. Мой взгляд часто задерживался на остовах домов, и смертная тоска окутывала сердца. Срывался мокрый снег, дул ветер, ступая по прокаженной земле, я ощущал присутствие смерти. Советская пустыня.
Я направился к виднеющемуся вдалеке полуразрушенному храму. Говорят, в советское время в нём располагался клуб, а после перестройки он и вовсе обезлюдел, если не считать наркоманов, время от времени находящих в нём пристанище. Перешагнув через сгнившие кирпичи, бывшие когда-то церковной оградой, я остановился. Оцепенение, словно сонный паралич на стыке миров. Не знаю, чудо или созерцание советской пустыни так подействовали. Я стоял и не смел шелохнуться, словно буддист, в страхе раздавить живое существо. Этим живым существом была земля, Моя земля. Оскверненная, беззащитная, родная. Перекрестившись, я вошел в зияющий портал, некогда переделанный большевиками под парадный вход их сатанинского клуба. Замерзший, уставший, окруженный мерзостью запустения, в сердце погребенной страны, среди руин святого храма, я неожиданно ощутил то, что ожидал меньше всего - Триумф. Безудержный и невероятный, казалось, сердце вот-вот разорвется от переполняющих его чувств. Дёготь, что долгие годы, проведенные в зазеркалье, капал на мед сердца, словно смывался благодатной струей. Я ощутил то, что в художественной литературе принято называть «триумфом перед расстрелом». Руины и пустыня, мертвые мысли и души, оккупация, запустение… а здесь Дух Воскрешения, вне времени и пространства. Он разрушил смерть. Смертию смерть попрал.
Смеркалось, туман окутывал эти несчастные, победные стены, где-то гулко капала вода, дрожали тени и ощущалось присутствие чего-то, бесконечно родного и близкого. Этому «чему-то» не было названия, это была тишина, невозможная, оглушающая, сверхреальная. Тишина Последнего Богослужения.
А несколько лет спустя наступила проверка. Преодоление искушения.
Холодный дом (ибо для того, чтобы запустить котел, необходимо спуститься в подвал, а сил на это нет), невыносимый жар, лихорадило подчас так сильно, что не мог выпить воды. Укол димедрола, временное облегчение. Отказываетесь от госпитализации? Обстоятельства не позволяют. Медбрат равнодушно принимает мою подпись. Через сутки все вновь начинается. Образы, страхи и мечты визуализируются здесь и сейчас, выстраиваясь вереницей в бесконечных полях воспаленного сознания. А ещё ощущение предательства. Твой мир рухнул. Жуткая диалектика - отсутствие желания жить и организм, бросающий все свои силы на разрушение болезни. Следом появляется ненависть. Холодная, жестокая, грозящая захлестнуть всё твоё существо, позволить выжить только ради своего свершения. «Жить, чтобы мстить! Всем, всему миру!» Началась борьба. Нельзя разрушить себя, нельзя допустить этой точки невозврата! Я беззвучно шептал редкие слова. Это были молитвы за всех тех людей, которые когда-либо причинили мне боль, кто был моим врагом, кто предал меня. Ни с чем не сравнимое ощущение, горячие, наполненные любовью молитвы за врагов буквально преобразили меня. Исчезла всепожирающая ненависть, кошмары, мучившие меня по ночам. Откуда им взяться? Ведь я оказался верен Тому, Кто своей присноживой вечностью смерть разрушил. Наконец, настало время Причастия. Этот ничтожный эпизод раскрыл для меня всю подлинную суть Христианства. Даст Бог, буду верен ему до конца.
Мы… во всем являем себя, как служители Божьи, в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благости, в Духе Святом, в нелицемерной любви, в слове истины, в силе Божьей, с оружием правды Божьей в правой и левой руке, в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах: нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но мы не умираем; нас огорчают, но мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но обладаем всем» (2 Кор.:64-10).
Да воскреснет Бог!
Поставленная на поток система неосоветского богослужения не могла не отвратить меня от церкви и как мне казалось, от веры.
Есть фильм ужасов под названием Они Живут. Фильм повествует о человеке, который обнаружил у себя волшебные очки, позволяющие видеть окружающий мир таким, каков он на самом деле. Довольно неприятный фильм с ярко выраженным социальным подтекстом.
Мои ощущения от посещения культовых мест были сходными. Бесконечно претили мне формальные ритуалы в душных храмах…полноте, семантическая оговорка, не иначе. Скорее, формалиновые ритуалы. Культ смерти, злобы и тоски. Искаженные лица прихожан… служение Истине, Покаяние, Theosis? Выклянчивание привокзального воришки, вот как можно охарактеризовать религиозность известной части «верующих».
Русская народная мудрость сформулировала это явление кратко: “На те, Боже, что мне не гоже».
Будучи неоперившимся птенцом, я мало задумывался о трансцендентном. Моё время ещё не пришло. Почувствовав силу, обретя шипы и боевой оскал, мне потребовались иные боги. Подростковый максимализм всегда требует реализации. Незамысловатые книги о славянском язычестве пришлись очень кстати. Я помню вздымающееся в ночи пламя...
Иными словами, беспомощная позиция РПЦ, отравленная ядом экуменизма и толстовства, подменой смирения терпильством, привели к тому, что активная молодёжь в России нашла альтернативу в виде возрождения язычества. Что не удивительно, ибо отсутствие догматов и исконность быстро сделали эту веру популярной.
Затем встал вопрос: а что дальше? Постепенно приобретаемый багаж знаний и экспириенсов делал невозможным пребывание в столь узкой мировоззренческой парадигме. Аристотель, платонизм, Декарт, метафизика… так вот ты какая, моя вера! Чем больше я вникал в смысл Христианства, тем более понимал: Святой Дух никогда не оставлял меня. Мог ли я, будучи максималистом, с черно белым восприятием мира, осознать то, что и через тысячу лет будет слишком прогрессивным для первородной человеческой морали? Нет, к осознанию этого можно только стремиться. Ницшеанская генеалогия морали? Здесь Тот, Кто больше храма.
Итак, научившись думать и анализировать, я осознал ошибочность детских выводов. А потом пришёл духовный опыт.
Это было неподалеку от Вышнего Волочка, возле безымянной деревеньки. Потухшие лица людей, на которых печать безысходности смешивалась с каким-то звериным отупением, изредка встречались группы чахлой молодежи с банками какого-то денатурата. Мой взгляд часто задерживался на остовах домов, и смертная тоска окутывала сердца. Срывался мокрый снег, дул ветер, ступая по прокаженной земле, я ощущал присутствие смерти. Советская пустыня.
Я направился к виднеющемуся вдалеке полуразрушенному храму. Говорят, в советское время в нём располагался клуб, а после перестройки он и вовсе обезлюдел, если не считать наркоманов, время от времени находящих в нём пристанище. Перешагнув через сгнившие кирпичи, бывшие когда-то церковной оградой, я остановился. Оцепенение, словно сонный паралич на стыке миров. Не знаю, чудо или созерцание советской пустыни так подействовали. Я стоял и не смел шелохнуться, словно буддист, в страхе раздавить живое существо. Этим живым существом была земля, Моя земля. Оскверненная, беззащитная, родная. Перекрестившись, я вошел в зияющий портал, некогда переделанный большевиками под парадный вход их сатанинского клуба. Замерзший, уставший, окруженный мерзостью запустения, в сердце погребенной страны, среди руин святого храма, я неожиданно ощутил то, что ожидал меньше всего - Триумф. Безудержный и невероятный, казалось, сердце вот-вот разорвется от переполняющих его чувств. Дёготь, что долгие годы, проведенные в зазеркалье, капал на мед сердца, словно смывался благодатной струей. Я ощутил то, что в художественной литературе принято называть «триумфом перед расстрелом». Руины и пустыня, мертвые мысли и души, оккупация, запустение… а здесь Дух Воскрешения, вне времени и пространства. Он разрушил смерть. Смертию смерть попрал.
Смеркалось, туман окутывал эти несчастные, победные стены, где-то гулко капала вода, дрожали тени и ощущалось присутствие чего-то, бесконечно родного и близкого. Этому «чему-то» не было названия, это была тишина, невозможная, оглушающая, сверхреальная. Тишина Последнего Богослужения.
А несколько лет спустя наступила проверка. Преодоление искушения.
Холодный дом (ибо для того, чтобы запустить котел, необходимо спуститься в подвал, а сил на это нет), невыносимый жар, лихорадило подчас так сильно, что не мог выпить воды. Укол димедрола, временное облегчение. Отказываетесь от госпитализации? Обстоятельства не позволяют. Медбрат равнодушно принимает мою подпись. Через сутки все вновь начинается. Образы, страхи и мечты визуализируются здесь и сейчас, выстраиваясь вереницей в бесконечных полях воспаленного сознания. А ещё ощущение предательства. Твой мир рухнул. Жуткая диалектика - отсутствие желания жить и организм, бросающий все свои силы на разрушение болезни. Следом появляется ненависть. Холодная, жестокая, грозящая захлестнуть всё твоё существо, позволить выжить только ради своего свершения. «Жить, чтобы мстить! Всем, всему миру!» Началась борьба. Нельзя разрушить себя, нельзя допустить этой точки невозврата! Я беззвучно шептал редкие слова. Это были молитвы за всех тех людей, которые когда-либо причинили мне боль, кто был моим врагом, кто предал меня. Ни с чем не сравнимое ощущение, горячие, наполненные любовью молитвы за врагов буквально преобразили меня. Исчезла всепожирающая ненависть, кошмары, мучившие меня по ночам. Откуда им взяться? Ведь я оказался верен Тому, Кто своей присноживой вечностью смерть разрушил. Наконец, настало время Причастия. Этот ничтожный эпизод раскрыл для меня всю подлинную суть Христианства. Даст Бог, буду верен ему до конца.
Мы… во всем являем себя, как служители Божьи, в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благости, в Духе Святом, в нелицемерной любви, в слове истины, в силе Божьей, с оружием правды Божьей в правой и левой руке, в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах: нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но мы не умираем; нас огорчают, но мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но обладаем всем» (2 Кор.:64-10).
Да воскреснет Бог!