Дом моего детства
16 февраля моему папе, Герману Семёновичу, исполнится 80 лет. Я, само собой, еду в Абазу, считаю дни до отпуска. А маме в мае будет 74. И вот она на днях вполне серьёзно заговорила о возможном переезде. «Ну, у тебя ребятишки-то отдельно теперь, есть место…». Конечно, у меня есть место… И это хорошо, что засобирались. Возраст. Возраст такой, когда 650 км, отделяющие от детей, уже почти непреодолимое расстояние. Это я могу сорваться в любой момент. Родители - нет. В общем, вопрос даже не обсуждается, была бы добрая воля собирающейся стороны.
Но вот под это дело и вспомнилась мне эта история.
Когда-то давно... Не скажу точно, насколько давно. В прошлом веке, определённо. И даже тысячелетии. Я ещё вовсю в школе училась. И мне пришла в голову мысль: а ведь я когда-то школу закончу и из дома уеду. И когда-нибудь вот в этом доме, где я выросла, окажутся совсем чужие люди. И это будет их дом.
Вот эти ворота с вбитыми в столбы ржавыми кольцами - лошадей привязывать. Потому что дому сто лет в обед и сто двадцать к ужину... И черёмуха за окном «дальней комнаты». А комнат всего три, они проходные и одна из них вообще кухня. Ещё кладовка, забитая подшивками журналов «За рулём», «Техника - молодёжи», «Вокруг света» и пачками издания «Роман-газета»... А-а-а, кто тут ещё помнит такое издание? Нет, ну, подшивки и роман-газету чужие люди, конечно, выбросят. В печку или так...
Старый фанерный шкаф там ещё. Со старой одеждой. Не с той, что драные тряпки, а просто - устарела. И фанера, из которой шкаф, это не фигня современная, МДФ из ДСП... Честная берёзовая фанера. Крашеная весёлой жёлтенькой красочкой. А внутри шкафа - платья из трикотинаи кримплена и габардиновый пиджак. И мамино пальто с искусственной лисичкой. И туфли на шпильках, которые уже нельзя натянуть на ноги, они каменные от старости... А юбки гофрэ и плиссэ мы утащили со Светкой ещё в 80-х, потому что всё новомодное - это хорошо забытый винтаж. И это хорошо, что утащили. Потому что лисичку и габардиновый пиджак чужие люди тоже хранить не станут...
А за наличником кухонного окна однажды поселились осы. Мы со Светкой поругались, и она меня на веранду выкинула, а сама стала книжку читать. Я ей мешала потому что. Мне было скучно, а ей хотелось читать Майн Рида. Мне было лет 6-7, ей - на 5 больше... И я стала стучать в окно, чтобы она меня обратно пустила. А она делала вид, что не слышит. А осы не стали делать вид, что не слышат. И уделали мою физиономию до состояния портрета китайского пчеловода-передовика. А также руки и всё остальное, торчавшее из-под сарафана. Из-под него торчало почти всё, с чем мама родила.
Осы чужим людям не достанутся. Папка их после вероломного нападения на меня ликвидировал начисто. Без объявления войны и контрибуций...
И ещё баня... Ну, как - баня? Баней на моей памяти она уже никогда не была. Там у папки была мастерская всегда. На моей памяти. И огромное количество совершенно чудесных предметов там было. По стенкам висели связки электродов для сварки. В таком количестве, что можно было Эйфелеву башню сварить... Там были тиски, в которые можно было зажать какую-нибудь железяку и тюкнуть по ней молотком. Или пошоркать напильником. Штук пять аккумуляторов там было, мотоцикловых и автомобильных. Фонарик шахтёрский, у которого лампочка приделана к коробке с электричеством. Миллиарды гвоздиков, болтиков, шурупчиков, шайбочек, пружинок, а также безымянных штуковинок неизвестного мне назначения. И банка с солидолом, которым мазали поросят и железки в хозяйстве. Две пилы «Дружба» разной степени неисправности. И пяток пил «Дружба-2», ну, если вы понимаете, о чём речь :)
Ирга у забора. И ранетка-дичка, которую не пилили «для птичек». Мелкие яблочки, с ноготок мизинца, были суховатыми, твёрдыми, горько-кислыми и терпкими, а после заморозков становились «кисляшши», но мы всё равно их ели, и до заморозков, и после... Заросли малины. Клубника, которая традиционно «не родилась», потому что мама не знала, как за ней ухаживать, и грядки просто зарастали розетками и дичали. Подсолнухи по картофельной делянке. Тыквы и брюквы... Георгины трёх сортов: белые, бордовые и алые, которые шариками... И «золотые шары» в палисаднике, там, где черёмуха, которую жальче всего оставлять чужим людям...
И вот всё это станет чужое. Не наше. Кто-то другой будет ходить по комнатам, а их три - кухня, зал и «дальняя». Копаться в богатствах папкиной «бани». Грызть мелкие дички и прятаться на черёмухе от ремня за непомытую посуду...
И от этой мысли мне стало так тоскливо, что хоть волком вой. И я заплакала. И постаралась больше эту мысль не думать.
...Черёмуху давным-давно срубили. Ещё до рождения ребёнка Лидии, а ей скоро 27. И дичку тоже. Зато фанерный шкаф в кладовке стоит, как стоял. И лежат на полках подшивки журналов и пачки роман-газеты. И в папкиной «бане» всё ещё есть чем заняться непоседливой пацанке. И это всё ещё наш дом. Дом моих родителей. Дом моего детства. Всё ещё. Пока ещё.
Не знаю, зачем я про это вспомнила. Не надо было. Выть хочется.
