Отравленная радость.
Сайт Православие.ru опубликовал мой текст:
Когда я говорю, что подлинно только трагическое искусство, а искусство, так сказать, радостное, восхваляющее мир и его красоту -- неподлинное и пошлое, то иногда слышу в ответ некий голос (может быть, мой собственный): «Значит, тебе мерзок мир! Не считая возможным искусство, любующееся красотой мира: красотой полета птицы на фоне рассвета, красотой набухающей почки, красотой зреющих полей, чистых озер, человека -- ты презираешь мир, сотворенный Богом, ты хулишь Творца! Да неужели ты не способен даже просто детками бескорыстно любоваться?! Ну, понятно, ты можешь сколько угодно презирать любителей постить кошечек и котят, ты ж такой весь “трагический”, везде разлад мира видишь... Но детки... Ты и их радости неспособен порадоваться? Тебе и их хочется обязательно с каким-либо уродством увидеть и нарисовать?! Настоящий христианин видит мир в Боге, свет Бога в мире, ему чужда истерика разлада, распада, прикрывающаяся якобы высоким именем трагизма! Трагедия -- от безверия!»
Что ответить?...
Мне есть, что ответить.
От себя и от имени тех, кто научил меня трагическому христианству. Нам внятна радость наслаждения прекрасным творением Творца, но радость наша отравлена. Знанием о смерти. Наше сердце разрывается от этой трагедии конечности, мимолетности прекрасного. Радуясь прилету птиц весною, мы ощущаем тоску, зная об их отлете. И умиляясь без-заботному смеху и лепету деточки мы открытыми от сострадания и страха глазами видим стоящую от него неподалеку (а мы знаем, видим, она всегда неподалеку стоит) его смерть.
Как только мы замрем в сладком трепете счастья, забудем о его мимолетности, -- мы замкнемся в мире, не нуждающемся в Боге христиан -- Спасителе. Потому что вполне прекрасное и наслаждение им если и не абсолютно самодостаточны, то и в спасении не нуждаются. И дело не в уродстве. Дело в смерти... Человек, помнящий о смерти, не может без остатка отдаться наслаждению прекрасным. Или вы думаете, он просто слеп? Или зол на весь мир, и его глаза так устроены, что искажают красоту, и произведения его поэтому на красоту клевещут? На красоту и ее Творца? Как бы это было просто! Но это неправда о нем (о нас!). Трезвый и скорбный -- его взгляд тоже видит красоту мира, сердце умиляется смехом младенца. Но в сердце его неисцелимо зияет рана -- память о грядущей смерти. Он знает: смех ребенка оборвется. И его радость отравлена этим знанием.
Для него немыслимо не то, что мы можем беззаботно смеяться как дети, а то, что мы не спохватываемся, что у нас не прерывается дыхание, что смех не застревает в горле.
Да, христианин не может не видеть прекрасного в творении Божием, он не может не воскликнуть: Слава Богу, сице устроившему! Но он не христианин, если не плачет о том, чем поражено, чревато все прекрасное в мире: Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть.
Сегодня в храмах наших вынос Плащаницы. Сегодня мы воспоминаем смерть Бога. Вот тут оправдание трагического взгляда на мир. Если бы достаточно было просто восхищаться Творцом, если бы можно было мысль о Боге выразить словами: «Браво, Господи! Божественно! Bravissimo!», то смерть Бога была бы странной, неуместной шуткой, кокетством хозяйки, притворно жалующейся на "чтотонеудачныенаэтотразпирожкиполучились". Но смерть Бога не такова. Эта смерть Бога указует нам на трагедию, разлад мира. И кто мы, чтобы полагать, будто трагическое не должно быть ощущаемо, или что оно преодолимо радостью мира, если Сам Бог умер для преодоления?
Нельзя исцелиться от смерти в мире этом. Мы все умрем. Можно только заболтать трагедию восторгами перед творением и творческой мощью Творца. Но преодолеть трагедию, просиять лицом сквозь слезы можно, только чувствуя рану и сознавая ее неисцелимость. Только вполне ощутив себя в бездне, абсолютно беспомощным, можно из бездны воззвать. Воскресение -- единственная подлинная радость, которую ничто не может отравить, единственный способ преодоления трагедии. Мы должны видеть свет надежды, даруемый смертью и воскресением Бога. Не сладкий покой и наслаждение миром и друг другом мы можем противопоставить смерти, а надежду на воскресение. Эта надежда не отменяет трагедию. Если нет трагедии, то и надеяться на ее преодоление невозможно.
В этом уникальность искусства иконы, где изображение глубочайшей трагедии Креста разрешается, преодолевается в явлении высочайшей радости Воскресения.
И последнее. Если Бог не воскрес, то тщетна вера наша.
Но если мы не видим трагического, то нам просто нет дела до Его воскресения.
(http://www.pravoslavie.ru/92923.html)