Мои приключения в больнице
По телефону «Скорая» сказала, чтобы я не морочила голову и немедленно ложилась спать - никакого инфаркта в моем возрасте быть не может. Тогда я предложила тысячу рублей. «Скорая» сказала, что она вдруг вспомнила, что в ее практике, действительно, иногда встречались случаи ранней патологии, и через десять минут в белых халатах вошла в мою квартиру. Оказалось, гланды, и правда, дали осложнение на сердце. Это опасно. Но если я добавлю еще восемьсот рублей, меня немедленно положат на обследование. Так я попала в больницу.
Лор-отделение, куда меня определили, считается у них козырным местом. В кардиологии лежат одни старики. Они по-настоящему болеют, иногда умирают. Передвигаются по коридору, тяжело шаркая ногами. Возможно, последний раз в жизни. Обстановка там невеселая. А у лоров лечится молодежь - симулянты, с таким же успехом могли бы приезжать на промывания и перевязки абмулаторно, ничего серьезного там нет. Обстановка в лор-отделении солнечная, спокойная. То есть, она такой была… До моего приезда.
Я не ждала от государственной больницы санатория, но и такого предвидеть не могла. Медсестры напомнили мне надсмотрщиков, которые постоянно ищут повод подраться.
Приходит, например, ставить капельницу и затягивает жгут так агрессивно и так туго, как будто хочет меня убить. Как будто хочет, чтобы моя рука посинела и отсоединилась от тела. Как будто вкладывает в этот жгут всю свою боль за несбывшееся, и как будто мои мучения облегчат ей жизнь.
Я говорю:
- Мне-больно.
- Я делаю, как положено.
- Но мне ставили капельницы миллион миллионов раз, и никогда это не было так больно.
- Я лучше знаю, как нужно ставить капельницу!
Срывает жгут и хлопает дверью.
Утром прихожу на промывание. Врач тревожно на меня смотрит, вставляет мне в рот шпатель и сообщает:
- Сегодня на конференции все обсуждали вас. Сказали, что Рыбкина из четвертой палаты хамит медсестрам.
А вот здесь я должна внести уточнение.
Конференцией в больнице называется общая утренняя летучка, на которой утверждаются бригады и обговариваются насущные проблемы - кто вчера ночью умер, кто, вероятно, при смерти, и что Маша сказала медсестре.
Ну, то есть, сидят в актовом зале пятьдесят человек в белых халатах. Главный врач распределяет операции, делает пометки в журнал.
- Так, ну все, товарищи?
- Нет! Я хочу сказать.
- Пожалуйста, Марина Петровна.
- Я хотела бы выйти к президиуму, в центр.
- Пожалуйста, слушаем вас…
Марины Петровна: «Товарищи! Пока наши космические корабли бороздят просторы вселенной, пока наша партия неуклонно держит курс на стабильность, Рыбкина из четвертой палаты нагрубила мне, сказала, что я не умею ставить капельницу!»
- Так… вопрос серьезный. Спасибо, Марина Петровна. Садитесь, пожалуйста. Что это за Рыбкина?
Крики из зала:
- Да она вчера въехала в лор-отделение с подозрением на миакардит. Ходит по коридору вся такая в вызывающих лосинах.
И вот они обсуждают мое поведение. Что конкретно там говорили, уж не знаю. Но лор смотрел на меня очень испуганно.
Я прониклась его тревогой и стала помалкивать во время капельниц. Но тут больница Гастелло нанесла мне второй удар. Точнее, я ей.
Лор-отделение граничит с сердечниками. Разделяет два отделения просторный тамбур, в котором стоят несколько столов, и как я, на свою беду, заметила, урна. Я проходила мимо, развернула конфету и бросила в эту урну фантик. Повернулась и пошла в сторону оторингологии. И вдруг у меня за спиной крик:
- Кто разрешил бросать в фантик в чужом отделении!
Я поворачиваюсь - стоит медсестра. Совершенно озверевшая и, судя по ее претензии, обезумевшая совершенно тоже.
- Я спрашиваю, кто разрешил бросать в фантик в нашем отделении!
- Почему вы на меня кричите? - удивилась я, как сделала бы в обычной жизни.
- Чтооо?
Блин, утром прихожу на промывание. Лор смотрит на меня испуганно и говорит:
- Вас сегодня опять обсуждали на конференции. Сказали, что вы зашли на территорию чужого отделения и нахамили старшей медсестре.
- Послушайте, я только бросила в урну фантик…
- Не знаю, что там произошло, но главный врач была очень недовольна.
А дальше случилось то, из-за чего главврач, наверное, поседела. И произошло, конечно же, как можно обойти этот вопрос, из-за больничной еды.
Я не ждала от больничной столовой никаких изысков, но в данном случае, меня поразило не качество еды, а метафизические способности повара. Дело в том, что все блюда - и первое и второе и полдник имеют в больнице Гастелло совершенно одинаковую консистенцию, и что самое необъяснимое, совершенно одинаковый вкус. Борщ полностью неотличим от гуляша, рыба по-польски напоминае гороховый суп, щи и пюре с бефстроганов, также, идентичны. И на вид, и на ощупь и на вкус - мутная коричневая баланда.
Кухня приезжает в отделение три раза в день. Стучится в дверь и объявляет меню:
- Фасолевый и жаркое!
- Борщ и кура с рисом!
- Щи и телятина!
При этом, что именно из этого щи, а что телятина определить ни по цвету, ни по вкусу невозможно. Короче, я не ела три дня. Грызла черный хлеб и пила чай с сахаром. Когда меня начало качать, я решила выйти на улицу и купить в ларьке что-нибудь съедобное. Тем более, что врач сказала побольше двигаться в этот день, потому что мне на грудь приклеили пластырем черную коробочку для измерения сердца:
- Старайтесь сегодня хотя бы несколько раз спуститься и подняться по лестнице. И побольше ходить. Посмотрим, как сердце реагирует на перегрузки.
Я купила томатный сок, печенье, пряники… Вернулась, поела, походила еще несколько раз вверх-вниз и легла спать.
Утром прихожу на промывание… Лор стоит, сложив руки на груди:
- Сегодня на конференции что было… Обсуждали вас. Сказали, что Рыбкина из четвертой палаты вынесла за территорию больницы дорогостоящий импортный кардиоприбор.
- Я сбегала в ларек напротив купить печенье…
- Уж не знаю, что там произошло, но главный врач сказала, что вас пора выписывать.
Я вышла из кабинета и направилась в свою палату. Мне показалось, что люди в коридоре как-то подозрительно смотрят на меня. Возможно, все уже знают, какую опасность я представляю для российской медицины? А, может, мне кажется?
В коридор въехала кухня. Поравнялась с моей палатой и объявила:
- Сегодня харчо и макароны с подливой.
Я бросила взгляд на тележку. Все как обычно - две одинаковые коричневые баланды.
- Скажите! Как вы их различаете?!
- Хватит грубить, Рыбкина. Есть будешь?
- Буду!
Я взяла алюминиевую ложку и зачерпнула мутную жижу. На вкус она была похожа на бульон из ботинка. Попробовала вторую тарелку - то же самое. Выплюнула гадость и стала собирать вещи.
Лор-отделение, куда меня определили, считается у них козырным местом. В кардиологии лежат одни старики. Они по-настоящему болеют, иногда умирают. Передвигаются по коридору, тяжело шаркая ногами. Возможно, последний раз в жизни. Обстановка там невеселая. А у лоров лечится молодежь - симулянты, с таким же успехом могли бы приезжать на промывания и перевязки абмулаторно, ничего серьезного там нет. Обстановка в лор-отделении солнечная, спокойная. То есть, она такой была… До моего приезда.
Я не ждала от государственной больницы санатория, но и такого предвидеть не могла. Медсестры напомнили мне надсмотрщиков, которые постоянно ищут повод подраться.
Приходит, например, ставить капельницу и затягивает жгут так агрессивно и так туго, как будто хочет меня убить. Как будто хочет, чтобы моя рука посинела и отсоединилась от тела. Как будто вкладывает в этот жгут всю свою боль за несбывшееся, и как будто мои мучения облегчат ей жизнь.
Я говорю:
- Мне-больно.
- Я делаю, как положено.
- Но мне ставили капельницы миллион миллионов раз, и никогда это не было так больно.
- Я лучше знаю, как нужно ставить капельницу!
Срывает жгут и хлопает дверью.
Утром прихожу на промывание. Врач тревожно на меня смотрит, вставляет мне в рот шпатель и сообщает:
- Сегодня на конференции все обсуждали вас. Сказали, что Рыбкина из четвертой палаты хамит медсестрам.
А вот здесь я должна внести уточнение.
Конференцией в больнице называется общая утренняя летучка, на которой утверждаются бригады и обговариваются насущные проблемы - кто вчера ночью умер, кто, вероятно, при смерти, и что Маша сказала медсестре.
Ну, то есть, сидят в актовом зале пятьдесят человек в белых халатах. Главный врач распределяет операции, делает пометки в журнал.
- Так, ну все, товарищи?
- Нет! Я хочу сказать.
- Пожалуйста, Марина Петровна.
- Я хотела бы выйти к президиуму, в центр.
- Пожалуйста, слушаем вас…
Марины Петровна: «Товарищи! Пока наши космические корабли бороздят просторы вселенной, пока наша партия неуклонно держит курс на стабильность, Рыбкина из четвертой палаты нагрубила мне, сказала, что я не умею ставить капельницу!»
- Так… вопрос серьезный. Спасибо, Марина Петровна. Садитесь, пожалуйста. Что это за Рыбкина?
Крики из зала:
- Да она вчера въехала в лор-отделение с подозрением на миакардит. Ходит по коридору вся такая в вызывающих лосинах.
И вот они обсуждают мое поведение. Что конкретно там говорили, уж не знаю. Но лор смотрел на меня очень испуганно.
Я прониклась его тревогой и стала помалкивать во время капельниц. Но тут больница Гастелло нанесла мне второй удар. Точнее, я ей.
Лор-отделение граничит с сердечниками. Разделяет два отделения просторный тамбур, в котором стоят несколько столов, и как я, на свою беду, заметила, урна. Я проходила мимо, развернула конфету и бросила в эту урну фантик. Повернулась и пошла в сторону оторингологии. И вдруг у меня за спиной крик:
- Кто разрешил бросать в фантик в чужом отделении!
Я поворачиваюсь - стоит медсестра. Совершенно озверевшая и, судя по ее претензии, обезумевшая совершенно тоже.
- Я спрашиваю, кто разрешил бросать в фантик в нашем отделении!
- Почему вы на меня кричите? - удивилась я, как сделала бы в обычной жизни.
- Чтооо?
Блин, утром прихожу на промывание. Лор смотрит на меня испуганно и говорит:
- Вас сегодня опять обсуждали на конференции. Сказали, что вы зашли на территорию чужого отделения и нахамили старшей медсестре.
- Послушайте, я только бросила в урну фантик…
- Не знаю, что там произошло, но главный врач была очень недовольна.
А дальше случилось то, из-за чего главврач, наверное, поседела. И произошло, конечно же, как можно обойти этот вопрос, из-за больничной еды.
Я не ждала от больничной столовой никаких изысков, но в данном случае, меня поразило не качество еды, а метафизические способности повара. Дело в том, что все блюда - и первое и второе и полдник имеют в больнице Гастелло совершенно одинаковую консистенцию, и что самое необъяснимое, совершенно одинаковый вкус. Борщ полностью неотличим от гуляша, рыба по-польски напоминае гороховый суп, щи и пюре с бефстроганов, также, идентичны. И на вид, и на ощупь и на вкус - мутная коричневая баланда.
Кухня приезжает в отделение три раза в день. Стучится в дверь и объявляет меню:
- Фасолевый и жаркое!
- Борщ и кура с рисом!
- Щи и телятина!
При этом, что именно из этого щи, а что телятина определить ни по цвету, ни по вкусу невозможно. Короче, я не ела три дня. Грызла черный хлеб и пила чай с сахаром. Когда меня начало качать, я решила выйти на улицу и купить в ларьке что-нибудь съедобное. Тем более, что врач сказала побольше двигаться в этот день, потому что мне на грудь приклеили пластырем черную коробочку для измерения сердца:
- Старайтесь сегодня хотя бы несколько раз спуститься и подняться по лестнице. И побольше ходить. Посмотрим, как сердце реагирует на перегрузки.
Я купила томатный сок, печенье, пряники… Вернулась, поела, походила еще несколько раз вверх-вниз и легла спать.
Утром прихожу на промывание… Лор стоит, сложив руки на груди:
- Сегодня на конференции что было… Обсуждали вас. Сказали, что Рыбкина из четвертой палаты вынесла за территорию больницы дорогостоящий импортный кардиоприбор.
- Я сбегала в ларек напротив купить печенье…
- Уж не знаю, что там произошло, но главный врач сказала, что вас пора выписывать.
Я вышла из кабинета и направилась в свою палату. Мне показалось, что люди в коридоре как-то подозрительно смотрят на меня. Возможно, все уже знают, какую опасность я представляю для российской медицины? А, может, мне кажется?
В коридор въехала кухня. Поравнялась с моей палатой и объявила:
- Сегодня харчо и макароны с подливой.
Я бросила взгляд на тележку. Все как обычно - две одинаковые коричневые баланды.
- Скажите! Как вы их различаете?!
- Хватит грубить, Рыбкина. Есть будешь?
- Буду!
Я взяла алюминиевую ложку и зачерпнула мутную жижу. На вкус она была похожа на бульон из ботинка. Попробовала вторую тарелку - то же самое. Выплюнула гадость и стала собирать вещи.